Просто бывшие (ЛП) - Феррелл Чарити. Страница 3

— Где мне тебя высадить? — наконец спросил он.

Я смотрю на него в замешательстве.

— Ты не отвезешь меня в участок?

— Черт возьми, нет. — На его губах играет намек на улыбку. — Это было бы слишком много бумажной работы, а я ненавижу бумажную работу.

Я победно вскидываюсь на своем сиденье.

— Тебе лучше выплюнуть адрес и успокоить свою высокомерную задницу, пока я не передумал, — предупреждает он мой ответ.

— К моим родителям. — Я поднимаю бровь, когда он фыркает. — Что?

— Я вернулся в город. Ты живешь у своих родителей. Немного ностальгии закрадывается в душу.

То же самое чувство прорывается во мне.

— Наверное, да.

Я хочу ударить его по лицу.

Я хочу извиниться.

Я хочу, чтобы он знал, что я сожалею о своем поступке и что мое сердце бьется только для него.

Но это ничего не изменит.

Никакие извинения не отменят предательства и боли, которую я ему причинила.

ВТОРАЯ ГЛАВА

Я не нахожу удовольствия в том, чтобы арестовывать людей.

Все изменилось, когда женщина разбила мое сердце своими маленькими кулачками. Все изменилось, когда человек, с которым, как я думал, я проведу остаток своей жизни, бросил меня. Я вырос, любя Лорен Барнс, и, да поможет мне Бог, я умру, любя ее.

С тех пор как я вернулся в наш родной город, Блу Бич, штат Айова, я был осторожен, избегая всех мест, которые, по словам Кайла, она часто посещала. В глубине моего сознания была реальность, что в конце концов мы обязательно пересечемся. Этот городок маленький, и сплетни о нем ходят самые разные.

Хотя я и сам не смог бы лучше спланировать нашу встречу. Мне было больно видеть ее, прикасаться к ней, и когда я вытащил наручники, я пожалел, что не могу использовать их по другой причине — предпочтительно в своей постели.

Она уничтожила все шансы на это много лет назад. Лорен сделала свой выбор и ушла от меня, и с тех пор моя жизнь превратилась в дерьмо.

Я борюсь с собой, чтобы понять, как относиться к сегодняшним событиям. Облегчение охватило меня, когда она сказала, чтобы я отвез ее к родителям, а не к парню. На ее пальце не было бриллианта. Это было первое, на что я обратил внимание, когда надевал на нее наручники. Не буду врать. Я чувствую некоторое удовлетворение, зная, что она тоже не нашла любовь.

Я потираю узел напряжения на шее.

Какое мне дело?

Я вернулся домой не из-за нее. Это было ради отца… ради моего гребаного рассудка… чтобы я не бегал в Департамент исправительных учреждений каждый раз, когда напьюсь, и не требовал, чтобы Мисси заплатила больше за то, что она сделала.

Мои ключи упали на кухонный стол рядом со стопкой журналов «Тайм» десятилетней давности. Мой отец сидит рядом с ними с газетой в руках, а его кислородный баллон лежит у него под боком.

— Она знает, что я вернулся, — говорю я.

Он складывает газету и кладет ее перед собой.

— Как все прошло?

— Я арестовал ее.

Его запавшие глаза цвета каштана изучают меня, прежде чем он отвечает:

— Сынок, я понимаю, что ты расстроен из-за нее, но это было необходимо?

— Абсолютно. Она подожгла здание.

Он потирает подбородок.

— Я думаю, мы оба знаем, что ты сделал это не ради безопасности города.

— Конечно, я сделал это по этой причине. — Я качаю головой. — Хотя не могу сказать, что это не доставило мне удовольствия.

Он вздыхает.

— Прощение — смелая вещь, сынок. Человек становится самым сильным, когда не несет в себе зла.

— Мне не нужны твои мудрые слова. Я не готов зарыть топор войны.

— Господи Иисусе, папа, какого черта ты там делаешь?

Моя голова откинута назад, чтобы лучше видеть его на крыше, возившегося со спутниковой антенной. Это выглядит почти комично, когда я вижу, как его кислородный баллон следует за ним, пока он двигает тарелку под разными углами и в разных направлениях.

Он ворчит и делает глубокий вдох, прежде чем ответить:

— Чертова спутниковая тарелка опять барахлит. Я уже пропустил пятнадцать минут игры.

— И ты подумал, что залезть на крышу со своим танком — отличная идея?

Как ему удалось это провернуть, ума не приложу.

Он смотрит на меня каменным взглядом — таким же, каким он смотрит, когда я останавливаю его от физической работы, которая слишком тяжела для его тела.

— Я взрослый человек, который забирался на крыши и здания выше этого. Я способен сам все починить.

Принять свои ограничения в отношении ручного труда было для него непросто. Его здоровье ухудшается, а хроническая обструктивная болезнь легких (ХОБЛ) прогрессирует. Из-за ХОБЛ ему становится труднее выполнять повседневные задачи.

— Ты взрослый больной человек, — поправляю я его, ненавидя, что мне приходится напоминать ему об этом, и надеясь, что он не воспримет это как оскорбление. Я подхожу к его старой, ржавой лестнице, прислоненной к стене дома, и покачиваю ее, дважды проверяя, устойчива ли она хотя бы наполовину, прежде чем забраться наверх. — Позволь мне помочь тебе спуститься, а потом я посмотрю, что там.

Он топает в мою сторону, катя за собой свой танк, и спотыкается передо мной, когда я добираюсь до верха лестницы.

— Я разберусь. Перестань обращаться со мной, как с ребенком!

Я стиснул зубы.

— Нет, ты не справишься. Теперь позволь мне помочь тебе спуститься.

Он наклоняется вперед в тот самый момент, когда я тянусь к нему. Мои руки разлетаются в попытке поймать его, но это только отправляет меня вниз вместе с ним, увлекая за собой лестницу.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

— Сестра Барнс, процедурный кабинет номер три, пациент упал с лестницы, — говорит мне Наташа, директор по сестринскому делу, когда я захожу в отделение скорой помощи после короткого обеденного перерыва.

В больнице не хватает персонала с тех пор, как я начала работать три года назад, и я работаю больше, чем сплю. Не то чтобы я возражала против этого, особенно сейчас, учитывая, что я бездомная и мне нужны все сверхурочные часы, которые я могу выкроить.

— Насколько серьезно? — спрашиваю я.

Падение с лестницы может быть от незначительного до чертовски страшного. Вы можете войти и обнаружить пациента со сломанной рукой или пациента, которому требуется операция по восстановлению лица.

Добро пожаловать в жизнь скорой помощи. Никогда не знаешь, что тебя ждет в каждую смену.

— Ничего слишком страшного, — отвечает она. — Думаю, только швы. Парень помогал отцу спуститься с крыши. Отец упал и сбил их обоих. Мелани лечит отца. — Она ухмыляется и толкает меня в бок, ее голос переходит в раздражающий кипучий тон. — Я приставила к тебе сына на случай, если тебе понадобится вкусная конфетка для глаз… или свидание.

Я шлепнула ее по плечу.

— Ты же знаешь, что встречаться с пациентами не принято.

Не то чтобы я когда-либо встречалась, даже если бы это было не так.

Она подмигивает.

— Я не скажу, если ты не скажешь.

— Швы. Поняла.

Швы — это легко и просто.

— Спроси его, не хочет ли он немного выпить с этими швами! — кричит она мне в спину, когда я оборачиваюсь.

Я качаю головой, отмахиваясь от ее замечания, и стучу в дверь смотровой, прежде чем войти. Работа отвлекла меня от мыслей о возвращении Гейджа, а накладывать людям швы — это для меня расслабление, как для некоторых людей йога. Я получила сертификат по наложению швов вместо того, чтобы учиться медитации.

Голос, с другой стороны, кричит, чтобы я вошла, и я без колебаний поворачиваю ручку и вхожу, с самопровозглашенной улыбкой идеальной медсестры на лице.

Улыбка спадает, когда я шаркаю задом. Дверь захлопывается за мной, и я упираюсь в нее.

Вы, наверное, шутите! Неужели вселенная против меня на этой неделе?

Плечи Гейджа напрягаются, когда мы встречаемся взглядами. Я потираю лоб, ловя его взгляд, и делаю успокаивающий вдох. Рукав его белой хлопчатобумажной футболки порван, а спереди ее украшают пятна крови, травы и грязи. Его рука прижимает к щеке окровавленную марлю, а по лицу и подбородку разбросаны мелкие порезы и царапины.