Три подруги и пустынная кошка (СИ) - Солнцева Анастасия. Страница 12

Она стояла недалеко от двери, неловко прижав руки со стиснутыми кулаками к телу и с презрением глядя на него и его сопровождающих — дорого одетых мужчин и женщин, благоухающих такими чужими для дома-интерната, где витали тоска и уныние, дорогими парфюмами и свежестью сытой жизни. В тот миг Князь вдруг ясно осознал, почувствовал, насколько неуместно они здесь выглядят, словно инородные тела, попавшие в умирающий организм.

Он вдруг взглянул на мир глазами этой девочки, бледной, с копной волнистых спутанных волос, в сером поношенном платье, которое было ей размера на три великовато. И ему стало так тошно, что словами не описать. Тошно от самого себя.

Заметив интерес благотворителя к одиноко стоящему в углу ребенку, директриса вдруг засуетилась и поспешила увести их в свой кабинет, торопясь и явно нервничая.

Тогда он не придал этому значения, но после задумался. И думал об этой девочке несколько дней, в конце концов сообразив, что уже не может выкинуть её из головы.

И он поехал обратно в интернат….

Встав одним текучим, но сильным движением, Князь, уверенно рассекая толпу в сопровождении заинтересованно — удивленных взглядов, направился туда, где вновь мелькнуло ярко — красное пятно. Цвет был таким насыщенным, что казалось, его вкус можно было ощутить во рту, и, более того, он был несвойственен для данного мероприятия. На Бал Дождей не принято было надевать алый — он считался слишком вызывающим, провоцирующим, не уместным для высшего общества.

Красный не вписывался.

Как и Розабель. Она никогда не умела вписываться.

Но ей на это было наплевать. Она делала так, как хотела. Жила без оглядки. Верила только себе и только в себя.

Этим и очаровывала.

И возможно…

Только возможно!

Именно Князь сделал её такой.

Именно он сделал её той женщиной, за которой мужчины готовы были идти на край света, даже если там их поджидала верная смерть.

Она стала «той», единственной… для кого-то другого. Но не для него.

Князь медленно приблизился к черноволосой девушке в длинном красном платье с глубоким вырезом на спине до самой поясницы.

Она беседовала с каким-то мужчиной, держа в одной руке бокал с шампанским и тихо посмеиваясь в ответ на его слова. Её собеседник, мужчина лет тридцати пяти с густой тщательной подстриженной бородой и крупными чертами лица, выдававшими в нем восточную кровь, был поглощен — не беседой, а девушкой. Он смотрел на неё не отрываясь и практически не моргая, зачарованно ловя каждый её взгляд, каждую улыбку, каждый жест и даже каждый вздох.

И Князь его прекрасно понимал. Розабель умела быть невероятно прелестной, ровно так же, как она умела быть чудовищно пугающей. И ни то, ни другое не было маской, игрой или притворством. И в том, и в другом случае она была собой, настоящей, не поддельной, искренней во всех проявлениях. И это тоже являлось частью её удивительной личности, словно сочетающей в себе в равных долях и свет, и тьму. И красоту, и уродство. И зло, и добро.

— Розабель, — проговорил Князь.

Бородатый мужчина, который в этот момент как раз пытался рассказать какую-то, по его мнению явно увлекательную историю, неловко умолк и уставился на вампира потерянным взглядом, словно не понимая, откуда он взялся.

Девушка повела обнаженным плечом и обернулась.

— Ян, — проговорила она ничуть не удивленно, с улыбкой на таких знакомых губах и с искорками смеха в глазах. Эти глаза словно заглядывали в самую душу. Хотя сам вампир всегда пребывал в уверенности, что души — то у него и нет.

И он понял.

Она знала, что он здесь. Она пришла сюда ради него.

Для него.

— Вы позволите нам побеседовать? — холодного проговорил вампир, обращаясь к мужчине.

— Да, — растерянно ответил тот, словно не зная, как поступить и куда себя деть. — Да, конечно.

И он сделал пару коротких шагов в сторону, а после развернулся и торопливо направился к столам с закусками.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Ян, рассматривая девушку, которая буквально выросла на его глазах, которую он сам и взрастил в своем же замке. И которая когда — то ближе всех остальных смогла подобраться к его сердцу.

— Не знаю, — просто ответила она, и он понял, что это правда. Она никогда не врала ему. — Просто хотела попрощаться и оказалась здесь.

— Попрощаться? — сурово переспросил Князь, вздернув бровь. — Куда — то… собралась?

Даже он сам услышал недовольство и сталь, зазвеневшую в его голосе.

— Да, — улыбнулась Розабель, заправляя прядь волос за ухо. — Есть дела.

Спрашивать какие было бесполезно, не ответит. Это Ян тоже знал.

— Когда вернешься?

— Не знаю, — вновь легко улыбнулась она. — Может быть скоро, а может быть — никогда.

Он смотрел на неё и ощущал, как внутри просыпается что-то давно забытое, больное, слабое и начинает ныть, как ноет старая травма.

В его жизни не было любви.

Но что же тогда он ощущал и продолжает ощущать к Бель?

Раньше ему казалось, что это был тот самый подвид чувств, подвид любви, который и не любовь вовсе, а скорее болезненная привязанность, которая наступает быстро, влетая в твою жизнь сносящим с ног ураганом, а уходит тяжело и больно. Но пока она есть это всегда лишь страдания, ссоры, непонимание друг друга, перемежающиеся бурными ночами с хорошим сексом. И так до тех пор, пока у одного из двоих не хватит силы воли, чтобы оборвать все это и уйти. Но когда этот порочный круг обрывается, ты не ощущаешь ничего кроме печали и грусти по тому, что могло бы быть, но не случилось. И все это сдобрено облегчением, в котором трудно признаться даже самому себе.

— Давай сфотографируемся на память, — вдруг предложила Розабель и, легко подхватив его под руку, повела в сторону фотографа, работающего в специально отведенной для него нише, где каждый из гостей мог сделать памятный снимок. — Хочу запомнить нас такими.

Ян не стал сопротивляться, хоть и знал, что фото получится засвеченным. Как и фото той девушки, с выпускного, которое с головой выдало стоявшего рядом с ней парня. Парня, который не был человеком, но притворялся им.

— Улыбочку на счет три, — распорядился фотограф, едва только они заняли свои места перед установленной на штатив камерой. Это был маленький забавный человечек в костюме-двойке и смешных круглоносых штиблетах. — Раз, два, три!

Розабель послала соблазнительную улыбку в объектив, Ян ограничился просто взглядом, зная, что как он ни улыбайся, все равно не поможет. Камера не справится с тем эффектом, который дают глаза таких, как они.

— Фотография — удивительная штука, не правда ли? — повернулась к нему Розабель, чуть склонив голову к плечу. — В какой-то степени она помогает достичь бессмертия. В ней остается частичка нас, нашей души, нашей жизни. Мгновение замирает и остается в вечности.

— Ваше фото, — обратился к ним фотограф, протянув только что распечатанный на фотобумаге, а потому еще совсем свежий снимок.

— Спасибо, — пропела в ответ Розабель, чем до крайности смутила мужичка. Тот покраснел, пробормотал что-то невнятное себе под крючковатый нос, взъерошил короткие волосы и поторопился уйти, заметив другую пару, также решившую воспользоваться его услугами.

— Мне пора, — вдруг заявила девушка и в её голосе послышалась грусть, тихая, смиренная, та грусть, которая приходит в моменты отчаяния и остается с тобой навсегда, превращаясь в безмолвную попутчицу.

Она отвернулась и сделала шаг в сторону, словно собираясь уйти даже не попрощавшись, и Князь вдруг почувствовал, что теряет её. Это ощущение было таким внезапным и острым, что испугало даже его самого.

— Стой, — он схватил её за хрупкое запястье, на котором болтался тонкий браслет, такой же изящный и легкий, как она сама. Этот браслет Ян подарил ей на совершеннолетие. И с тех пор она не расставалась с ним. И кажется, даже ни разу не снимала.

Розабель обернулась, посмотрела ему в глаза и от этого взгляда мир болезненно дернулся и перевернулся, совершив стремительный кувырок. Ток пробил поясницу, взлетел вверх по позвоночнику, сковал лопатки и взорвался в затылке, осыпав тело миллионами искр.