Между строк - Раевская Полина "Lina Swon". Страница 7

Гладышев разве что зубами не скрипит от досады, ибо знает Борьку, как облупленного. Взорвётся Шувалов, и никакая сила его в армии не удержит. Примчится домой, чтобы если не убить Маньку, так хоть просто в глаза ей-твари посмотреть.

Олег, конечно же, считает, что Скопичевская таких затрат энергии и сил не стоит. И уж тем более, она не стоит тех проблем, которые возникнут, если Шувалов уйдет в самоволку. Но разве Борьке это объяснишь?! Не станет он никого слушать. Упрямый ведь, как баран. Будет на эмоциях творить черте что даже себе во вред, но не успокоиться, пока не выплеснет всё, что накипело.

Поэтому надо придумать, как уберечь друга от необдуманных действий, но прежде всего, выяснить, что эта падла – Скопичевская мутит и с кем. Помоги ей бог, если она действительно Борьку кинула, Гладышев тогда устроит ей веселую жизнь.

В крови уже сейчас бурлит такой гнев, что хочется живьем закопать дуру. Обидно за друга до невозможности. На части рвет. Гладышев, наверное, за себя бы так не переживал, как за Борьку. Не заслужил Шувалов такого. Ведь всё для этой курвы делал, любил её по-настоящему, а она – сука трусливая даже написать не может. Более того, мозгов не хватает просто соврать.

В это мгновение у Гладышева в голове щелкает, и он понимает, что вот он – выход.

Плевать, что там у Скопичевской происходит, писать Борьке она будет до последнего, иначе Гладышев ее сам прикончит. Испортить Шувалову жизнь он не позволит.

– Случилось что? – отвлекает его Антропов от кровожадных мыслей.

– Ты моль Шуваловскую давно видел? – спрашивает Олег, сворачивая письмо.

– Машку что ли?

– Ну.

– Да давненько, – задумчиво произносит Мишка, затягиваясь сигаретой. – Потерялась она где-то. В клубе не бывает, на площади тоже. Заработалась походу.

– Загулялась, – скривившись, поднимается Гладышев с кресла.

– В смысле?

– В прямом.

– Вот блядина – то! – выплевывает Миха. – А Борька че?

– А Борька думает, случилось у неё что-то, – не скрывая иронии, отзывается Олег.

– Так может, правда, случилось? – с сомнением предполагает Миша.

– Ага, – невесело усмехнувшись, закатывает Гладышев глаза. – Эта коза тогда бы сразу ко мне прискакала, денег просить. Она первое время несколько раз в месяц клянчила, а тут что-то затихла. Я подумал, совесть появилась. Мать её видел, та сказала, на работу она устроилась. Но теперь понимаю, что там у неё за «работа» такая.

– Да-а уж, – тянет Антропов, туша сигарету об дно пепельницы. – И полгода-то еще не прошло.

– Угу, – с тяжелым вздохом соглашается Гладышев и тут же резюмирует. – Ладно, пойдем, навестим эту курицу, чтоб ей жизнь мёдом не казалась.

Миха втягивает с шумом воздух, и поднявшись, следует за другом.

Глава 6

Дома Скопичевской по закону подлости, естественно, не оказывается, но Олег решает подождать. Хочется поскорее разобраться в ситуации и найти решение проблемы до отъезда на Север. Устроившись на детской площадке, они с Мишкой следят за Машкиным подъездом.

К счастью, долго Скопичевскую караулить не приходиться. Спустя час у подъезда останавливается вишнёвая «девятка», выпорхнув из которой с букетом красных роз, довольная Манька сияет, как начищенный тазик.

Гладышев смотрит, как она с улыбкой машет своему хахалю, и чувствует, что звереет.

– Э, слышь! – свистнув, поднимается он с лавки, когда Машка направляется в подъезд.

Скопичевская, застыв, резко оборачивается. Увидев приближающегося Гладышева, Маша меняется в лице и бросает взволнованный взгляд вслед уезжающей «девятке», но она уже выворачивает со двора.

Тяжело сглотнув, Скопичевская опускает букет, не зная, что с ним делать и как его вообще объяснить. Впрочем, что тут объяснять? Всё понятно без слов. И бешенство, с каким Гладышев на неё смотрит, подтверждает это. Маша ощущает его ярость даже кожей, внутри всё начинает дрожать от страха.

Боится она Гладышева, очень боится. Все знают, что он-мстительный гадёныш. Скопичевская даже не сомневается, что так просто он её предательство не оставит. За Борьку глотку перегрызёт и по каплям всю кровь высосет, и плевать ему, что его это совершенно не касается. Ей он спуску не даст, давно на неё зуб точит, поэтому обманчиво–ласковый тон его голоса не может её обмануть.

– Ну, привет, Машенька! – улыбается он, но от арктического холода в его глазах у Скопичевской мороз пробегает по коже. – Рассказывай, как жизнь молодая, что за извозчики у тебя вдруг появились?

– Слушай, давай не будем разводить цирк. Я Боре напишу и всё объясню, – преодолевая в себе страх, выдавливает Машка.

– Конечно, напишешь, – ехидно тянет Олег. – И будешь писать все два года, как ни в чём не бывало, иначе я тебе, сука, устрою красивую жизнь.

– Что? – ошарашенно выдыхает Скопичевская, отшатнувшись. – Ты охренел?! Ты кто вообще такой, чтобы со мной так разговаривать?!

– Скажи спасибо, что еще разговариваю. У меня с такими шалабудами, как ты, разговор всегда короткий.

– Пошел ты, урод! Тебя вообще наши с Борей дела не касаются. Не смей ко мне лезть, иначе я сейчас позвоню Арташу, и тебя в ближайшем лесу закопают, понял?! – срывается Машка на крик, не столько даже от возмущения, сколько от накатившего ужаса. Ей действительно страшно и не по себе.

– Понял. С чурками, значит, путаешься… Ну, ты и днище! – презрительно выплевывает Гладышев и смотрит на неё, как на какую-то мерзость. – Ну, давай, зови своего дятла. Интернатовские пацаны размотают его в два счета, а потом с тобой «пообщаются», чтоб знала, как перед хачами ноги раздвигать.

– Господи, ты – конченый отморозок, Гладышев! – сдавленно выдыхает Машка, глядя на него во все глаза. Букет выпадает из её рук, но она даже не замечает этого, попятившись к двери подъезда.

– Я нормальный, – отрезает Олег. – Просто хитровыдрюченых паскуд не люблю. Хотя… ты не хитрая, ты – тупоголовая: повелась на мелочь. С Борькой бы жила, как у Христа за пазухой, а теперь по рукам пойдешь. Хачи не дураки, они на своих женятся, а не на дешёвых подстилках.

Сказать, что слышать такое больно – не сказать ничего. Каждое слово бьет наотмашь. И Маша не находиться с ответом. Да и что в такой ситуации скажешь? Не станешь же рассказывать о своих сомнениях, страхах и проблемах. Гладышеву на них плевать. Да и не поймёт он. У него всё просто: есть чёрное и есть белое, а остальное – отговорки. У Маши тоже всё было чёрно-белым до определенного момента, а потом жизнь показала совсем иные краски. Мать в очередной раз с работы уволили, и она запила, Маше же пришлось оставить техникум и устроиться посудомойкой в кафе, чтобы хоть как-то держаться на плаву. И всё бы ничего, зарплату платили вовремя, относились по-человечески, но Маша не могла не думать о будущем.

Перспектива драить посуду следующие два года удручала. Но самое главное, что не было стопроцентной уверенности в том, что ожидание окупится. Это пока у Борьки любовь, а что будет потом – неизвестно.

Разве можно всерьез рассчитывать на парня, которому только-только исполнилось восемнадцать. Да, он ответственный, надежный, но он молодой, горячий, порывистый и в любой момент может влюбиться или просто уйти, а что потом делать ей – двадцати четырехлетней дуре, потратившей столько лет на ожидание?

Маша не знала. Она любила Шувалова. Правда, любила, но рисковать своим будущим ради чувства, которое однажды все равно угаснет и, возможно, даже быстрее, чем они думают, не могла. Поэтому, когда Арташ – хозяин кафе обратил на неё внимание, Маша не стала пресекать его попытки сблизиться, но и зеленый свет давать не спешила. Всё думала, взвешивала да пыталась побороть тяжесть на сердце, но это оказалось не так-то просто, пока обстоятельства-таки не заставили её пойти наперекор своим чувствам.

Не вытягивала она в одиночку, не справлялась. Надоело работать только на еду да на оплату коммуналки. В двадцать два хочется жить, а не выживать. И ради этого, порой, приходиться жертвовать чувствами.