Рай - Гурна Абдулразак. Страница 28

— Тебя ночью змея укусила? — негромко спросил он Юсуфа. — Или это были грязные сны? Будь настороже, юноша. Ты уже не дитя.

Когда Юсуф помогал дяде Азизу со сборами, тот остановил его, тихо кашлянув.

— Этой ночью ты снова плохо спал, — сказал он. — Тебя встревожили слова султана?

Юсуф онемел от изумления. Снова! Снова плохо спал! Его словно уличили в изъяне, который невозможно исправить. Неужто всем известно о псах и хищниках и лишенной очертаний бездне, которая является в ночи, чтобы разлучить его с самим собой? Наверное, он часто кричит по ночам и мужчины смеются над ним.

— Положись на Бога, — сказал купец. — Он наделил тебя даром.

По ту сторону реки простиралась плодородная и более густонаселенная земля. Поначалу при виде зелени путники ободрились. Кусты гнулись и дрожали под весом птиц, чья пронзительная неутомимая песнь пилила сравнительно прохладные часы дня. Древние деревья уходили ввысь, сквозь их листву на поросль у корней сочился смягченный свет. Но среди налитых соком растений скрывались ядовитые сорняки, их оплетал ядовитый плющ, и в заманчивой тени обитало множество змей. Насекомые жалили их днем и ночью. Шипы раздирали и одежду, и плоть, путников преследовали странные болезни. И почти каждый день приходилось платить все возрастающую дань султанам, чтобы пройти через их владения. Купец по возможности не вмешивался в переговоры, замыкаясь в неприступном молчании, пока Мохаммед Абдалла и Симба Мвене торговались о цене прохода.

Порой казалось, будто султанам доставляет такое удовольствие доводить мньяпару и его помощника до бешенства, что они умышленно медлят назвать свою цену. И похоже, все эти люди норовят показать пришлецам, что им тут не рады, думал Юсуф.

Город Таяри, первая цель их пути, находился всего в нескольких дневных переходах, тамошние жители прекрасно понимали, как сильно они могут навредить всему предприятию, если вздумают устроить какую-то пакость, так что они рассчитывали на щедрую плату за благожелательность. Еды было вдоволь, но продавалась она задорого. Купец через день покупал кур и фрукты, потому что иначе носильщики принялись бы красть у деревенских жителей и это привело бы к ссоре, а то и к вооруженной схватке.

Воинственные племена вторгались в эту местность, перевалив через гору, стремясь окрасить кровью свои копья и сими^[54], угнать скот и женщин. На седьмой день пути от реки караван добрался до деревни, которая подверглась такому нападению двумя днями ранее. Что-то неладное путники почувствовали и увидели еще до того, как вошли в деревню: посреди дня в воздухе клубился дым, черные птицы носились по небу. Когда же они вошли в разоренную деревню, то застали там лишь горстку израненных и изувеченных людей, укрывшихся в тени деревьев. Крыши всех хижин сгорели. Выжившие оплакивали родных, по большей части тех увели налетчики. Кое-кому из юношей удалось убежать во время нападения и увести с собой нескольких детей. Сумеют ли они вернуться — кто знает? Юсуф не смог смотреть на невыразимый ужас ран, уже набухавших от развивавшегося в них недуга. Он бы предпочел, чтобы от таких мучений жизнь оборвалась. Никогда он не видел ничего подобного и вообразить не мог. Тела валялись повсюду: в выгоревших хижинах, в кустарнике, под деревьями.

Мохаммед Абдалла торопился покинуть это место как можно скорее, опасаясь и заразных болезней, и возвращения воинственных дикарей. Симба Мвене подошел к купцу с вопросом, не распорядится ли он похоронить мертвецов. Поначалу он встал вплотную к купцу, и тот сделал шаг назад.

— Уцелевшие не смогут сами с этим справиться, в их-то состоянии, — сказал Симба Мвене.

— Так предоставь их гиенам! — Мохаммед Абдалла не сдерживал гнев. — Нам какое дело? Они и так уже вздулись, наполовину обглоданы…

— Нельзя их так оставлять, — настаивал Симба Мвене, так и не повысив голос.

— Они передадут нам болезни. — Мохаммед Абдалла не спускал глаз с купца. — Пусть их братья вернутся и сами делают эту омерзительную работу. Они прячутся в кустах, вот и все. А когда вернутся, обрушат на нас свои суеверия, еще скажут, что мы осквернили их покойников. Какое нам дело до них?

— Мы их братья по крови Адама, нашего общего отца, — ответил Симба Мвене. Мохаммед Абдалла изумленно хмыкнул, но промолчал.

— О чем ты печешься? — спросил наконец дядя Азиз.

— О достоинстве мертвецов, — ответил Симба Мвене, словно бросая вызов.

Купец рассмеялся.

— Прекрасно, — сказал он. — Похороните их.

— Пусть гиены насрут мне в глаза! — взорвался мньяпара. — Пусть Бог раздерет меня на тысячу клочков — говорю вам, дурная это идея, опасная! Если таков ваш приказ, сеид… но все равно не пойму, зачем это понадобилось.

— Давно ли ты сделался суеверным, Мохаммед Абдалла? — ласково спросил его дядя Азиз.

Мньяпара лишь глянул на купца — коротко, обиженно.

— Ладно, валяйте быстрее, — велел он Симбе Мвене. — И не рискуйте, не геройствуйте. Эти дикари каждый день вот так расправляются друг с другом. Мы же сюда не святых из себя разыгрывать явились?

— Иди с ними, Юсуф, посмотри, как низок и глуп по природе своей человек, — распорядился дядя Азиз.

Они вырыли неглубокий ров на краю деревни, проклиная недобрую судьбу, которая потребовала их участия в столь зловещем обряде. Деревенские жители наблюдали за их работой, время от времени сплевывая в их сторону, небрежно, как бы не желая обидеть. А потом настал тот момент, которого все они опасались: когда мужчины стали поднимать и сбрасывать в ров изувеченные трупы. Ров наполнялся, а вопли осиротевших туземцев вздымались все выше. Закончив этот труд, Симба Мвене постоял у свежей могилы, с отвращением взирая на деревенский люд.

Пламенные врата

Через три дня караван добрался до реки в предместье Таяри. Даже издали Юсуф видел, что город этот немаленький. Мужчины сбросили с плеч ношу и, возбужденно крича, кинулись в реку. Они плескались водой, боролись понарошку, словно дети. Для некоторых путешествие на том и заканчивалось, и их предвкушение свободы заразило всех. После купания, освежившись, носильщики подхватили свою ношу, мечтательная улыбка не покидала их лица: уже недолго! Мньяпара и Симба Мвене расхаживали вдоль выстроившейся шеренги, поправляли товар, людям тоже велели подтянуться. Барабанщик и трубачи начали потихоньку разогреваться, их инструменты взрывались короткой проказливой музыкой, а те, кто играли на сиве, отвечали им сдержанным басом. Постепенно порядок восстановился и к музыке вернулась размеренность, так что в город они вошли под взволнованный и бодрящий марш. Прохожие и зеваки останавливались на обочине поглазеть. Кое-кто махал, хлопал, подносил сложенные раковиной ладони ко рту и выкрикивал невнятные слова. Земля вокруг города пересохла и потрескалась в ожидании дождей. Дядя Азиз, как всегда, замыкал шествие и не обращал внимания на зрителей. Время от времени он подносил к носу платок, уберегая ноздри от пыли, и так, шагая вслед за огромным удушливым облаком, поднятым ногами усталых мужчин, он заговорил с Юсуфом.

— Смотри, как радуются, — заметил он без улыбки. — Словно бездумное стадо при виде воды. Мы все таковы, скудоумные создания, пленники собственного невежества. Отчего они возбудились? Ты мне можешь объяснить?

Юсуф думал, что знает ответ, потому что и сам чувствовал нечто подобное, однако вслух он этого не сказал. Позднее, когда нашелся дом в аренду и при нем двор, где мужчины могли спать и можно было сложить весь товар в надежном месте, дядя Азиз продолжил беседу с Юсуфом:

— В те дни, когда я впервые наведывался в этот город, им управляли арабы, посланные султаном Занзибара. Оманцы — или же если не оманцы, то слуги оманцев. Талантливые люди эти оманцы. Очень способные. Они приезжали сюда и создавали собственные маленькие княжества. В такой дали от Занзибара! А иные отправлялись и дальше, в джунгли по ту сторону Марунгу, к великой реке, и там тоже создавали себе королевства. Расстояние для них было ничто. Они уже родились на свет, когда их благородный князь явился из Муската и завладел Занзибаром — так почему бы им не достичь того же? Их султан Саид разбогател благодаря плодам тех островов. Он построил дворцы, наполнил их жеребцами, и павлинами, и сокровищами, собранными по всему миру от Индии до Марокко, от Албании до Софалы. Он скупал повсюду и женщин, щедро платил за них. Говорят, он породил с ними сотню детей. Вряд ли он сам знал точное число. Представляешь, как трудно управляться с такой оравой? Должно быть, он тревожился, думая, как все эти княжата подрастут и каждому понадобится собственный кус мяса. Он тоже обагрил руки кровью родичей — двух-трех. И если их султан проделал такое и лишь приумножил свою честь, что ж им отставать?