Отель «Тишина» - Олафсдоттир Аудур Ава. Страница 6

Посередине стоит большой ящик с различными инструментами, которые я редко использую; в нем хранятся стамески разных видов, фигурный молоток, куча отверток, ручная пила, шпатель, лобзик, рубанок, угольник, циркуль, рашпиль, напильники, три рулетки, тиски, клещи, кусачки для проводов и большое количество болтов. У меня есть и еще один ящик с инструментами, поменьше, я держу его под мойкой или в багажнике машины. В нем у меня молоток-гвоздодер и отвертки всех форм и размеров. А еще дрель, первый инструмент, который я купил после того, как познакомился с Гудрун. Мы сняли квартиру в подвале, и там оказался никуда не годный пол; я почитал, как класть паркет, и заменил его сам. Потом я научился класть плитку, клеить обои и менять трубы. Я думал в метрах длины и ширины, сто семьдесят на восемьдесят или девяносто два на шестьдесят два. Я полностью согласен с мамой, что легче выразить в цифрах страдание, чем тоску, но, размышляя о красоте, я тем не менее думаю о 4252 граммах и 52 сантиметрах.

В самом дальнем углу я натыкаюсь на аккуратно заклеенную скотчем истрепанную картонную коробку, на ней черным фломастером написано «ВЫБРОСИТЬ». Если я правильно помню, эта коробка уже предназначалась на выброс в предыдущие переезды, так что она постояла закрытой не в одной кладовке. Но почему же она тогда здесь? Я достаю из ящика с инструментами нож для линолеума, разрезаю скотч и поднимаю крышку. В коробке, похоже, в основном мои старые университетские учебники. Я вынимаю «По ту сторону добра и зла» Ницше и роюсь в куче машинописных листов и записей. В середине коробки коричневый конверт. Открыв его, достаю пожелтевшую статью в память об отце, вырезанную из газеты двадцать семь лет назад. Ее автор, папин друг, выразив искренние соболезнования вдове, упомянул также двух сыновей. Логи, точная копия отца, без пяти минут дипломированный экономист, и Йонас, первокурсник философского факультета, унаследовавший от матери склонность к музыке. Я подумал о том, что всего через две недели мне исполнится столько же, сколько было отцу, когда он упал на пороге. Может быть, наследственная болезнь заберет мое беспокойство?

— Из окна кухни я увидела, как твой папа идет на трясущихся ногах, и решила, что он пьян, — рассказала мама. — Когда я вышла, он уже лежал на тротуаре. Его увезли, а я осталась одна.

Некоторые не следуют за тобой до конца, — добавила она.

Тем же вечером мама вытащила из шкафа все папины рубашки, сняла их с вешалок и положила на кровать.

— Мама, а ты могла бы подождать с этим до похорон?

Мы раздали всю папину одежду, и поскольку мама не хотела встретить кого-нибудь в его пальто, она отправила меня с четырьмя тюками в соседний город. Каждый раз, когда папа спрашивал меня, как дела в университете, я начинал нервничать, даже подозревал, что он и сам знакомится с предметом. И нашел этому подтверждение, когда мы разбирали его вещи: он заказал книгу о том, какие умные вопросы нужно задавать о Ницше, «How to Ask Clever Questions about Nietzsche?».

Я вложил статью обратно в конверт и еще порылся в коробке. На самом дне обнаружились три потертые тетрадки. Открыв одну из них, я узнал свой почерк. Почти детский, но не очень разборчивый. Неужели это дневники, которые я вел лет в двадцать? Я листаю тетрадки; насколько можно судить по датам, записи охватывают три года с перерывами.

Выбросить. Это отправится в мусор. Снова беру одну из тетрадок и быстро пролистываю страницы, выхватывая запись за записью. Замечаю, что перемежаются сообщения об облаках, погоде и победах на любовном фронте. Цитата из платоновского «Пира» на первой странице задает тон и показывает, как я мог использовать полученные в университете знания:

Все люди беременеют, и телесно, и духовно; и как скоро наша природа достигает известного возраста — тотчас желает рождать.

Каждая запись начинается с даты, затем следует описание погоды, как у старых фермеров: 2 марта. Штиль, солнце, минус три. 26 апреля. Крепкий ветер. 4 градуса тепла. 12 мая. Слабый юго-восточный ветер. 7 градусов тепла. С описаниями погоды тесно связаны записи, где я размышляю о разных видах облаков и рассуждаю о небесных телах. Высококучевые чечевицеобразные облака. Когда же я перестал думать об облаках? А следом написано: Вероятно, вокруг Земли начала вращаться новая планета. Однако некоторые эксперты считают, что это всего лишь обломки ракеты.

Вдруг среди вереницы мертвых звезд на небосводе появляется земной список необходимых покупок:

Купить клубничное молоко и презервативы.

Мне не пришлось долго читать, чтобы обнаружить, что добрую часть записей составляют описания женских тел и отношений с женщинами. Похоже, я обозначал своих подруг заглавными буквами и благодарил их за секс. Спасибо К., написано на одной странице, спасибо Д. — на другой. Иногда буква подчеркнута. Спасибо М. М. встречается дважды, также и К., с промежутком в несколько месяцев. Интересно, это одна и та же К.? В скобках даны характеристики. Л. (девственница). Несколько раз я проводил лето у маминого брата, который разводил овец, и оттуда черпал свои сравнения: (кожа у К. нежная, как легкое ягненка). Через два дня появляется С. Отчаянно стараюсь вспомнить. У меня в то время как раз проснулся интерес к амурным делам, и, встречаясь взглядом с девушкой, я думал: «У нас может получиться». Листаю дневники. Похоже, Г. — последняя буква в этом алфавите плотских утех. Это Гудрун? Мне двадцать два, когда я благодарю Г. за то, что переспала со мной, и, судя по всему, это время похода в горы; (у Г. был свежий шрам, ей недавно удалили аппендицит, но об операции я не упоминал) — написал я в скобках.

Продолжаю листать, ищу определенные даты.

11 октября 1986.

Ехал домой на велосипеде. На ступеньках Хёвди стояли Рейган и Горбачев. Один в плаще, другой в пальто с меховым воротником. На лужайке бродили три гуся. Вечером увидел их по телевизору, черно-белому, как пепел и снег.

Ниже подчеркнуто: Я там был.

На следующий день написал на той же странице: 12 октября.

Умер папа.

Мир уже не будет прежним.

Я продлеваю себе жизнь на три дня и беру у Свана тележку, чтобы расчистить кладовку.

Три раза поднимаюсь в квартиру, первый раз со стулом, второй с проигрывателем и, наконец, с картонной коробкой, на крышке которой написано «ВЫБРОСИТЬ».

Чем выше ты подымаешься, тем меньшим кажешься тем, кто не может летать

Смотрю, что есть в холодильнике. Два яйца, на коробке надпись: «Отборные яйца от наших взрослых несушек». В глубине пачка пасты фузилли; она ведь не разваривается; сколько нужно на одну порцию? На подоконнике у меня растет петрушка, почти все стебельки высохли и пожелтели, но я стараюсь поддерживать в ней жизнь. Жарю яйца и посыпаю нарезанной зеленой веточкой петрушки.

Пока варится паста, я перелистываю клетчатые страницы последнего дневника. Одна из записей выделяется своей длиной, целых три страницы связного текста.

В ней я описал, как мы ходили в горы, и сверху добавил подчеркнутый заголовок, как у рассказа. Запись датирована 7 мая, и в походе я не один, потому что она начинается с упоминания: Г. попросила взять ее с собой.

После репетиции хора одолжил у мамы «субару» (с неисправной выхлопной трубой). Меня давно тянула к себе эта гора (дольше, чем Г.). Я уже переспал с четырьмя девушками из хора, и мой моральный облик был подпорчен. Руководительница хора (мамина подруга) отвела меня в сторону и указала на то, что в наших голосах чувствуется напряженность.

Для исправления ситуации я не придумал ничего лучшего, как пригласить пятую девушку отправиться со мной в поездку и пойти в горы.

Г. была в желтой водолазке и белых кедах.

Для начала я составил список покупок. По пути мы заглянули в небольшой магазинчик, и там я купил сэндвичи с креветками, две бутылки колы и два батончика «Принц Поло».