Сибирский фронтир (СИ) - Фомичев Сергей. Страница 2

-2-

– ... и выход к вокзалам: Ленинградскому, Ярославскому и Казанскому, – доложил совсем другой голос, но тоже весьма торжественно.

В вагон врываются пассажиры со всех трёх вокзалов. Чемоданы, тюки, тележки. Ругань коренных москвичей на приезжих, ещё более крепкая брань москвичей не столь коренных, ответная ругань, как пулемёты осаждённого дота. Я едва успеваю высунуться и взглянуть назад. Чёрт! Сильно удивлённым оказался в итоге я сам: Бомж с Пронырой барахтаются в толчее, пытаясь пробиться вперёд. Это им удаётся, и они оказываются на один вагон ближе.

Делать нечего – начинаю перебегать на каждой станции, пока не оказываюсь в самой голове поезда. Облокотившись спиной о дверь кабины машиниста, я обречённо констатирую, что дальше бежать некуда.

Выскакиваю на Кропоткинской. Перед носом громадина ХХС. Беру правее, на бородатого мужика. Памятник то ли Марксу, то ли Энгельсу – не понять, потому что поверх настоящего имени масляной краской выведено "Пётр Кропоткин". Мне плевать на бородатые разборки, быстро иду мимо. Оглядываюсь. Мои недоброжелатели шустро перебегают дорогу на красный свет. И ни одного чёртова гаишника поблизости, ни одного нувориша на бронированном мерсе, чтоб раскатать наглецов по асфальту.

Быстрым шагом иду по Остоженке в сторону "Парка культуры". Оба преследователя спокойно идут вслед за мной. Бомж давно скинул лохмотья и теперь больше похож на советского инженера. Проныра то и дело лазит рукой за пазуху. Проверяет пистолет? Похоже. Не яблоки же у него там. Будет стрелять? Среди старой застройки прохожих негусто. Может и будет. Перехожу на бег. Ещё немного осталось. Выдержу.

Сбавляю темп лишь в толчее подземного перехода. Здесь не разбежишься – народу полно, да и внимание привлекать не стоит – остановят менты, начнут прописку спрашивать, билеты требовать. А где я их возьму, билеты–то?

Проныра стрелять не рискует. Это радует. Однако, что делать дальше?

***

Пятнадцать лет – хороший возраст. Уже нет доверчивого ребёнка, но ещё не вылеплен системой забитый, загнанный на кухни и в курилки человек страха. У меня хватило ума сохранить обретённое знание в тайне от всех, и не достало осторожности тут же о нём забыть.

Правда, корысти от открытия оказалось немного. Разве что экономия на билетах. Но не будешь же к родственникам каждый день ездить – подозрение вызовет, да и зачем? Ну так, катался на "квадрате" погулять – в Волгограде тусовка поживей смотрелась, не то что в Саранске. Тусовался – да, но близко ни с кем не сходился. Ни там, ни дома.

Я стал обладателем сокровенным знанием, и это наложило отпечаток на мои отношения с людьми. В школе я превратился из общительного, настырного и бойкого мальчишки в угрюмого замкнутого индивидуалиста. Во дворе и вовсе перестал появляться.

Тайна встала между мной и сверстниками, она варилась внутри меня, ломая прежние черты характера... Но она же дисциплинировала, заставляя следить за словами и поступками. Магнитофонные катушки, спортивные сборы, соревнования, игры, книги перестали иметь значение. Впрочем, нет, книги остались, но, отстранившись от прежних друзей, я перебрался в читальный зал городской библиотеки, где и поглощал томами научную фантастику в полном одиночестве. Приятели не заметили потери, а девушки тогда ещё не настолько интересовали меня, чтобы выбирать между ними и тайной.

Всё эти изменения в себе я, конечно же, осознал значительно позже, а тогда мне просто казалось, что я взрослею.

Года через два я настолько свыкся с существованием лазейки в пространстве, что перестал принимать её за чудо. Это как с моим первым кассетником. Сколько я копил, сколько ждал покупки. И вот она, "Легенда 404" – чёрное совершенство, на моём столе. Первые дни я ложился спать и вставал с мыслями о ней. Но прошёл всего месяц, и обладание магнитофоном стало чем–то обыденным. Воротами я наслаждался дольше, но всё равно – приелось. Приелось чудо. А вот характер таким и остался. Нелюдимым.

Когда я стал чуть постарше, феномен открытых ворот начал интересовать меня, так сказать, с научной точки зрения. Я пытался познать их тайну. Физика, доступная моему пониманию, хранила на сей счёт гордое молчание. Я увлёкся психологией, эзотерикой, мистикой, восточной философией. Впрочем, тогда многие увлекались подобной лабудой, время было такое: Союз распадался, сбережения пропадали, запахло безработицей, нищетой. Наряду с прочими прелестями новой жизни импортировались учения, плодились секты.

Я посещал собрания каждой из них, что добиралась до нашего города, с той же целью мотался и в Волгоград. Я слушал проповеди и искал в них ответ. Ответа не находилось, а спрашивать напрямик я остерегался. Возможно, поэтому ни одна из сект меня в свои лапы не получила.

Армия не сделала из меня коллективиста. Оба года я успешно пересидел на глухой таёжной точке – единственный срочник среди трёх офицеров и прапора. Нечего и говорить, что четыре начальника беспробудно пропили весь этот срок, оставив на меня заботы по обороноспособности страны. Что ж, я в накладе не остался – освоил редкие в те времена компьютеры и системы спутниковой связи.

Мне стукнул двадцать один год, когда я понял, что всё это время валял дурака. Вместо того чтобы искать другие ворота, я раскрывал природу единственных мне известных. Зачем? Да чёрт с ней, с природой! Какая разница, как это работает?

Идея, что ворота могут быть не одни, родилась в магазине за разглядыванием модного органайзера, на форзацах которого помещались схемы крупнейших метрополитенов страны. В разных городах станции носили одни и те же названия: Комсомольские, Автозаводские, Пролетарские, Московские, Пушкинские, Парки Культуры.

"А что, если..." – подумалось мне, и я поспешил заплатить за дорогую игрушку.

Не терпелось побыстрее опробовать дикую гипотезу, и я собрался в дорогу. Ближайших к Саранску мегаполисов обладающих подземкой было два: Горький и Куйбышев, накануне переименованные в Нижний Новгород и Самару. Но в Куйбышеве метро только–только начали строить и три его действующие станции, расположенные к тому же на самой окраине города, не вызывали особого энтузиазма. В Горьком метро начиналось от вокзала и было раза в три длиннее. Сделав выбор, я поспешил за билетом.

Поезд "Куйбышев–Ленинград" неспешно полз по задворкам империи, вставая на каждом разъезде, а я всю ночь ворочался в духоте и пыли плацкартного вагона.

С десяти утра и почти до самого вечера я катался туда–сюда по единственной ветке горьковского метро, но ничего не получалось. Я был слишком взволнован, ожидая чуда, и не мог настроиться на переход. Но стоило мне только решить, что идея не больше чем бред, как вдруг я оказался в Москве.

– Получилось! – заорал я в восторге посреди переполненного вагона, следующего куда–то на Ждановскую.

Действительно получилось. Я прыгал из Горького в Москву, из Москвы в Ленинград, в Новосибирск и далее, как говорится, со всеми остановками. Вот это да! Не случайная дыра между Саранском и Волгоградом – здесь открывались совершенно иные перспективы.

Метро всё же прорыли далеко не везде. Зато троллейбусов и трамваев имелось сколько угодно. Я принялся скупать в магазинах транспортные схемы городов. В те годы их продавали в избытке, и единственное чего нельзя было найти, так это схему собственного города. Но Саранск я и без того знал неплохо.

Продавцы, принимая меня за молодого, но уже чокнутого коллекционера, стали подсказывать места книжных развалов и сообщать о новинках.

Итак, я обложился картами и вырвал из тетради разворот. Наивный! Лист закончился уже через минуту. Названия остановок во всех городах поражали однообразием: больницы, Ленины, школы, Гагарины, универсамы... Не составляло труда найти навскидку пары в двух любых городах.