Меня зовут Сол - Китсон Мик. Страница 28

Когда они вернулись, Штази спрашивала их, с кем они разговаривали и что рассказывали. У Ингрид поинтересовались, говорили ли другие врачи с людьми, покупали ли они дорогую одежду, золото или пластинки. Она сказала, что нет.

Она провела в ГДР еще десять лет. Ей уже исполнилось тридцать девять. Она работала в Народном медицинском центре, занималась исследованиями иммунной системы и жила в маленькой квартире. Ей сказали, что Макса расстреляли за шпионаж, а многих других ее знакомых арестовали, включая девушек, с которыми она каталась на велосипеде, Анну и Ирену. Анна работала на правительственной радиостанции, а Ирена — на большой электростанции за городом. Их обеих посадили в тюрьму за шпионаж. Некоторых знакомых Ингрид тоже посадили, и люди из Штази следили за ней по дороге домой. Она все время думала, как бы ей сбежать и уехать в Лондон. Это стало ее главной мечтой: жить там, где ее не арестуют просто так.

Иногда она гуляла по вечерам по Восточному Берлину, подходила к стене и смотрела на другую сторону. Там виднелись жилые кварталы, краны и здания. А на стене, затянутой колючей проволокой, стояли пулеметы, чтобы никто не пытался убежать. Ингрид никогда не вспоминала детство или судьбу своей мамы. Но ей всегда было грустно, и она злилась и страдала депрессией. По ночам она слушала Би-би-си, хотя это было незаконно, и многое узнала о Великобритании — о забастовках, о панк-роке. В ГДР она не могла никому доверять, потому что люди доносили на своих друзей, чтобы получить квартиру получше или машину. Люди из Штази приходили к ней и расспрашивали о знакомых, но она всегда отвечала, что ничего не знает. Но за ней все равно следили. Если она получала от своих коллег из Англии или Америки письма или посылки, их вскрывали и досматривали.

Потом Ингрид написала статью об иммунологии: о том, как клетки крови узнают те вредные штуки, которые им нужно убить. Ингрид поставила миллион экспериментов на крысах и много пользовалась микроскопом. Статья всем очень понравилась, и Ингрид снова пригласили в Лондон на конференцию.

Штази и правительство очень долго выдавали ей разрешение, но все-таки выдали, потому что они хотели показать Западу, какая хорошая в Восточной Германии медицина. Ее сопровождали трое мужчин из Штази, которые тоже притворялись врачами и везде ходили с ней.

В Лондоне их поселили в дорогой и крутой отель в Кенсингтоне, и люди из Штази нажрались в баре и заставили Ингрид сидеть с ними и слушать их. За ними следили британские шпионы. Ингрид поняла, что один из барменов — тоже шпион, потому что он не умел наливать пиво и все время пытался перехватить ее взгляд.

Она собиралась убежать. Ей нужно было найти полицейского и сказать, что она не хочет возвращаться в ГДР, а хочет остаться в Лондоне. Она сказала людям из Штази, что у нее месячные и ей плохо, а они все уже были поддатые и не хотели уходить из бара, так что ей разрешили уйти в номер одной. Но она не вернулась в номер. Она прошла через весь отель и нашла какую-то дверь, которая вела на задний двор и в переулок, который выходил на большую улицу с магазинами и машинами. Была почти полночь, и Ингрид долго-долго шла, чтобы убедиться, что за ней не следят. Потом она пришла в полицейский участок и сказала, что она врач из Восточной Германии и хочет попросить политического убежища. У нее не было паспорта, потому что его отобрали в Штази, но зато были письма с приглашением на конференцию и партбилет. Полицейский посмотрел на ее документы и велел посидеть, пока он сделает несколько звонков. На это ушло два часа. Потом пришли два человека в костюмах и увезли ее в большое офисное здание в Лондоне. Ей дали кофе и сигарет, и она сидела там до утра.

Когда Ингрид закончила, я легла спать. Она сказала, что устала и расскажет остальное завтра, а утром хочет пойти на Магна Бра и поговорить с Богиней. Я согласилась.

Я залезла в спальник. Пеппа все еще не спала, читала «Похищенного» при свете маленького фонарика.

— Интересно?

— Я половину не понимаю, потому что все слова какие-то древние, но корабль как бы потерпел крушение, а Дэви попал на остров, и он не мог добраться до материка, потому что не знал ничего о приливах и думал, что море всегда одинаковое. А потом он понял, что бывают приливы, убежал и попытался найти Алана. У него с собой была пуговица с мундира Алана, чтобы все понимали, что они друзья, потому что солдаты пытались поймать Алана. Не знаю почему. А потом дерьмового человека по имени Рыжая Лиса застрелили, пока Дэви говорил с ним, потому что он украл деньги горцев, у которых Алан был как бы вождем. Дэви побежал посмотреть, кто стрелял, и наткнулся на Алана, который следил за ним и Рыжей Лисой с холма… Алан сказал, что хотел убить Рыжую Лису, и Дэви решил, что он и стрелял, но Алан сказал, что это не он, и что их преследуют солдаты, и им придется скрываться. И потом они застряли на скале в долине и не могли выйти, а то их увидели бы солдаты, и у них был только коньяк, а воды нисколечки не было, и стояла жара… в Хайленде бывает жарко?

— Ага. Летом. Но в основном все равно дождь идет.

— Ну короче, они как бы застряли на этом камне и сидели там весь день, жарясь на солнце, а потом убежали и спрятались, и у них не было никакой еды, кроме холодной овсянки, а потом их поймал другой шотландец по имени Клуни Макферсон, и усадил играть в карты, и выиграл все деньги Дэви. Мне очень нравится. Они — как мы. Убегают, прячутся и выживают.

Я хотела спать, и Пеппа тоже выключила фонарик и заснула. Я еще какое-то время лежала и размышляла. Думала я про жизнь Ингрид и про ее мать. Наверное, ее убили солдаты, и Ингрид совсем об этом не вспоминала. Она вообще любила мать? Потом я задумалась о Мо, за которой я ухаживала. Даже когда я была совсем мелкая, я всегда проверяла, как там Мо, есть ли у нее в заначке банка-другая пива, и убирала за ней, и следила, чтобы никто не узнал, что она пьет. Я обычно говорила всем, что она работает в ночную смену и поэтому спит весь день. Мне приходилось следить, чтобы ее не стошнило, когда она лежит на спине, потому что в таком положении можно захлебнуться рвотой насмерть. И за Пеппой я тоже следила, потому что она, когда была совсем маленькая, заползала спать к Мо, и я боялась, что Мо может, ворочаясь, навалиться на нее и задавить — такое иногда случается, хоть и не так часто, как принято считать.

Мо ничего не делала, когда Роберт ее бил. Или когда он бил нас. Она только тихо плакала и просила: «Роберт, не надо». Как-то я видела, как они ссорились — Роберт схватил ее за волосы, таскал по комнате и ржал. Я прыгнула ему на спину, а он ударил меня в лицо и разбил мне губы. А Мо так и ныла: «Роберт, не надо». Но это потому, что она пила, а пьяные терпят неподобающее обращение. А теперь она не пьет и сразу поймет, что так не должно быть.

После появления Роберта она стала пить больше. Она ему нравилась пьяная, так что он постоянно таскал ей сидр, водку и пиво. Если она хотела не пить или обойтись колой, он говорил: «Клэр, сучка, не дури». А однажды он заставил ее выпить водку прямо из бутылки, когда она сказала, что не будет пить, потому что сегодня день рождения Пеппы и она хочет быть трезвой к ее приходу из школы. Она была совсем пьяная и все время говорила: «Извини, детка. Это меня Роберт напоил. Он меня заставил». А Роберт ржал и соглашался. И она тоже ржала.

Тем вечером я приготовила Пеппе настоящие бургеры из фарша, когда Роберт с Мо ушли. Я взяла булочки с кунжутом и сделала соус из майонеза с кетчупом, и Пеппа сказала, что вышло прямо как в «Макдоналдсе». Тогда я рассказала ей про nachtnexen, про которых читала в «Википедии», и она заявила, что это очень круто, но слово какое-то странное. Я объяснила, что nacht — это «ночь» по-немецки, а nexen — ведьмы, и она сказала, что раз так, то слово красивое.

Глава двенадцатая

Магна Бра

На следующий день мы проснулись пораньше, развели огонь, приготовили кашу и чай, и Ингрид сказала, что пойдет на Магна Бра. Она надела огромную фиолетовую шляпу, взяла длинную палку, в волосы вплела кучу цветных лент, обмоталась шарфами и густо накрасилась. Пеппа сказала, что она похожа на волшебника, а я подумала, что она теперь совсем как ведьма.