Телохранитель для стервы (СИ) - Одувалова Анна Сергеевна. Страница 30

— Почему ты не трахнул меня раньше? — спрашивает Ника, притягивая меня к себе. В ее глазах туман и желание. Она настолько нереально выглядит после секса — с растрепанными волосами, горящими щеками и зацелованными губами, что желание просыпается снова и хочется без остановки зайти на второй раунд. Но я понимаю, для первого раза это будет слишком.

— Потому, что идиот, — отдышавшись отвечаю на вопрос, повисший в воздухе, и закрываю рот поцелуем. Отголоски наслаждения до сих пор шумят в ушах. Удовольствие настолько сильное, что нет сил ни говорить, ни двигаться. Вырубает буквально в тот же миг. Ника еще возится в объятиях, заикаясь про душ, но тоже засыпает, доверчиво уткнувшись носом мне в шею.

Ника

У меня нет ни разочарования, ни стыда, ни сожалений. Мне хорошо, когда я просыпаюсь в объятиях Марка, и нехотя вылезаю из-под его руки, чтобы пойти в душ. Тело приятно ноет, даже крови почти нет. Так пара капель на простыне, которую нужно отправить в стиралку. Я чувствую себя как после хорошей тренировки, та же вялость в мышцах и полный расслабон в голове. Впрочем, нет, гораздо лучше, чем после тренировки. Даже жаль, что секс не вошел в мою жизнь раньше. А может, и не жаль, потому что раньше — это был бы секс не с Марком.

Единственное, что меня гложет, пока я принимаю душ, это вопрос, почему Марк отталкивал меня раньше, а сейчас вдруг решился? В тот момент, когда я находилась на грани нервного срыва. Чтобы успокоить? Эта мысль отравляет мне настроение, и когда я возвращаюсь в комнату, к Марку, который лениво изучает меня с кровати, задаю вопрос сразу же.

— Ты спал со мной просто, чтобы я перестала истерить. Да?

На его лице удивление. Видимо, это не то, что он хочет услышать на утро после секса. Но Марк все же отвечает, предварительно поманив меня к себе на кровать. Я сначала медлю, но потом сдаюсь и присаживаюсь рядом.

— Нет. — Он качает головой, притягивает меня к себе в объятия и убирает прядь волос с моей щеки. — Совсем не так. Просто… — он закусывает губу, подбирая слова. — Когда с утра позвонил твой отец и сказал о случившемся, я понял, что мир, где солнце, песок и ты — нестабилен. Я и раньше об этом знал. — Он усмехается. — Но почему-то забыл о том, что некоторые вещи — те, которых реально хочется, — нельзя откладывать на завтра. Только после его звонка я понял суть твоих слов про телефоны. Прости, что пока все было хорошо, я не услышал тебя. Вокруг столько дерьма, что глупо отказываться от чего-то хорошего.

— Так я хорошее? — усмехаюсь сквозь слезы.

— Лучшее, — признается парень и добавляет совсем тихо. — И это меня пугает.

От нежности сердце сжимается в груди, но я не успеваю ответить. Звонит папа и говорит, что похороны перенесли на двенадцать, а, значит, нам нужно поспешить, чтобы успеть на церемонию. Ведь нужно еще заскочить домой и переодеться.

Поэтому мы второпях собираемся и выезжаем. А всю дорогу до города молчим. Отчасти потому, что самое важное уже сказано, отчасти из-за неизвестности и страха.

Меня не оставляет мысль о том, что когда мы приедем в город все вернется на круги своя. Я получу Марка в водолазке, который ни словом, ни жестом не покажет, что помнит, как занимался со мной любовью ночью. Впрочем, нужно называть вещи своими именами, как трахал меня ночью. Меня бесит, что я думаю о сексе, вместо того чтобы страдать из-за смерти подруги.

Самые положительные эмоции заглушили горе, а сейчас в машине меня разом накрыло всем. Терзает непонимание, что ждет нас с Марком даже не завтра, а уже сегодня. Как мне вести себя с ним? Как он будет вести себя со мной? Захочет ли повторить или сделает вид, будто секс мне приснился. Тут же наваливаются мысли о Дашке, о необходимости снова переносить этот кошмар под названием «похороны», а потом званый обед. Как-то общаться с друзьями, не врезать Паше, которые явно будет пытаться задеть Марка. Я просто хочу вернуться во вчерашнюю ночь, закутаться в нее, как в покрывало, и остаться навечно в домике у моря, потому что мое сердце осталось там.

Мы молчим, и это молчание очень меня тяготит — сильнее, чем раньше. Понятно, что причина — два сумасшедших наполненных солнцем дня. Домой мы приезжаем впритык. Я даже не успеваю сделать прическу. Просто заплетаю волосы в строгую косу, надеваю черное длинное платье, шпильки и выхожу на улицу, где меня уже ждет Марк. Чужой, в костюме и наглухо закрытой шеей. Я не люблю его таким.

Отец на работе, это и к лучшему. Не уверена, что хочу сейчас хоть какого-то общения. На мне ни грамма макияжа, поэтому на нос цепляю солнечные очки. Они делают образ более утонченным и стильным.

Марк открывает дверь и помогает сесть в машину. Он снова отстраненный и чужой, не мой Марк, который целовал и шептал «охренительная». Черная водолазка, темно-графитовый костюм и безукоризненная вежливость, за которую хочется убить.

И опять тишина, повисшая между нами, как вязкое облако. Я боюсь задать ему вопрос, боюсь спросить о нас просто потому, что для этого слишком мало времени в машине, а на похоронах, наверное, все же стоит думать о покойной, а не о своем разбитом сердце. Пока не поставлены точки над «ё» можно делать вид, будто у нас есть хоть какое-то будущее. Сохранять в душе надежду. И именно надежда помогает мне продержаться несколько следующих тяжелых часов.

Я не хочу сегодня пить, слишком хорошо помню, чем закончился прошлый раз. Поэтому стою в стороне от всех на поминальной службе, цепляюсь за рукав Марка, и это ни у кого не вызывает вопросов. Дина тут тоже с Георгием, и он поддерживает ее под локоть. Паша сам держится поодаль, видимо, папа все же предпринял какие-то меры. Это радует, я сегодня не выдержу еще и скандал. Да и Марк напряжен, как струна. Теперь я его знаю лучше, и есть основания считать, что лимит терпения на Пашу у него почти иссяк. Если парень опять выпендрится, то получит в рожу, и снова придется подключать папино влияние.

В ресторан заезжаем всего на час, и я, в очередной раз, выразив соболезнования, убегаю домой. Душат слезы. Мне сегодня, пожалуй, тяжелее, чем на похоронах Лизы. По многим причинам. Если Лиза нарывалась сама, и где-то на задворках сознания мелькала мысль о том, что рано или поздно ее жизнь может оборваться именно так, то Даша… Даша всегда была неизменно хорошей девочкой, которая имела лишь одну слабость — мужиков, годящихся ей в отцы.

Но и их она выбирала с умом. В ней не было безбашенности Лизы. И ее смерть нельзя списать на случайность. Поэтому сейчас у меня все в душе переворачивается, и по дороге обратно я реву.

У дома нас встречают. Папа ждет на дорожке, и едва я вылезаю из машины, тут же обнимает за плечи, что делает крайне редко, и увлекает в дом, подальше от Марка. Я бросаю на него один мимолетный взгляд. Парень даже не смотрит в мою сторону. Просто стоит и курит у машины. Наверное, это и есть ответ о нашем будущем.

— Пойдем, поешь со мной, — говорит папа.

— Не хочу, мы же только из ресторана, — отмахиваюсь я устало.

— Тогда выпьешь кофе.

Кофе я тоже не хочу, но не спорю, просто киваю и послушно иду в столовую на негнущихся ногах. В голове пустота, в сердце болезненная тяжесть.

— Ник, — говорит папа, когда мы усаживаемся в гостиной с чашками ароматного кофе в руках. — Я хочу тебя попросить — будь очень осторожна. В идеале снова уехать на дачу, но через пару дней.

— Почему через пару? — безжизненно спрашиваю я.

— Потому что все равно придется дать пояснения в полиции. Рассказать, где ты была вечером, когда в последний раз видела Дашу. Но в этот раз я не оставлю тебя одну, будут обязательно адвокаты, возможно, даже смогу вырваться сам и отвезу тебя лично. Я больше не повторю ошибку и не оставлю тебя без защиты. Хорошо, хоть Марк сориентировался и вмешался.

— Это было бы хорошо, — киваю я. — С тобой мне спокойнее. Они тебя боятся.

— Не то, чем стоит гордиться, — усмехается отец. — Но что есть, то есть. А как только все немного устаканится, ты уедешь или на дачу или может быть куда-нибудь подальше. Там решим.