Благодарность - де Виган Дельфина. Страница 7
— Нет, все нормально. Дилемма не в этом.
— Не в этом? А в чем же тогда проблема?
— Слова… они от меня выбегают… — она долго размышляет, — …отскакивают… — Она вздыхает. — Вот, сама видишь…
— Вижу, Миша. Но все не так плохо, у тебя в запасе еще полно слов, и к тому же теперь ты изобретаешь новые. Ты занималась с логопедом на этой неделе?
— Да-да. Но это… это не то… Упражнения такие лож… сложные. Хочешь посмотреть?
Она протягивает мне листок со словами и картинками.
— Ты должна подобрать противоположные по смыслу?
— Нет, симомины.
— Синонимы?
— Ну да. Но мне клевать на эти си… штуки… Докопаться до верного слова — вот что труднее всего. И вообще, в занятиях нет никакого проку, я прекрасно понимаю, чем это кончится. Не останется ничего, ни словечка, вообще ничего, сплошная пустота. Никому не нужная старуха, которая что-то бубнячит себе под нос…
— О, так далеко дело еще не зашло.
— Скоро дойдет, можешь мне поверить. До конца уже рукой подать, Мари. Я имею в виду конец разумной жизни: ффюить — и все слова улетят от меня навечно. Когда придет конец физическому телу, мы не знаем, но конец моей разумной жизни близок, слова уже делают так: хоп! — и поминай, как зовется.
— Ну, все не настолько мрачно, Миша. Ты посещаешь занятия по тренировке памяти?
— Мне там не нравится. Мне больше по душе, когда тот парень приходит сюда… Знаешь, он очень красивый. Ты должна увидеть его.
— Миша, так одно другому не мешает: логопед бывает у тебя два раза в неделю, по вторникам и четвергам. А по средам ты можешь тренировать память на общих занятиях. Ты хоть на одном была?
— Была, больше не пойду. Ходит туда одна особа, которая отвечает на любой вопрос без запеканки… Ни секунды не медлит, опля — и выдает правильный ответ. Она помнит все слова, какие только можно, она чванится, и это действует мне на невроз. Зачем она посещает занятия, если и так все знает? И вообще, она могла бы одеваться по-людски, но где там, заявляется непременно в домашнем салате, будто это последний взвизг моды, представляешь себе…
— Возможно, так она чувствует себя комфортнее.
— Да, но все же одежда крадет человека. Почему ты смеешься? Ладно, веселись, если весело… Впрочем, мне кажется, у тебя есть дела поважнее. Тебе незачем приходить так часто. Совсем заскучаешь в моей компании.
— Стоп, Миша, мы это уже обсуждали. Я прихожу, потому что наши встречи доставляют мне радость.
— Ты попусту тратишь время. И потом, видеть меня в таком расстоянии… таком составе… в таком сострадании… В этом нет никакого проку, пойми.
— Слушай… Помнишь, ты навещала меня, когда я лежала в больнице?
— Да, помню. Ты болела. Ты была совсем… Ну-у…
На некоторое время она погружается в свои мысли.
— Ты ведь едва не умерла, знаешь?
— Знаю, Миша. Так вот, когда я коротала дни в той маленькой палате, ты много раз приходила ко мне, разве нет?
Она кивает.
— Вот и я могу навещать тебя, когда мне захочется.
Миша улыбается.
— Ты ничего не рассказываешь о себе… Как твои дела?
— Нормально, все идет своим чередом.
— Как на работе?
— Тоже нормально, спасибо. Я уже сама веду проекты, это очень увлекательно.
— Добираться долго?
— Нет-нет. На скоростном пригородном поезде — быстро и удобно.
— Заботишься ли ты о себе?
— Да-да, не беспокойся.
Она пристально взглядывает на меня.
— Ты причесываешься?
— Да, Миша, я причесываюсь.
— Вид у тебя немного… бедный. Ты питаешься как следует?
— Да, конечно.
— Знаешь, за наш стол в столовой посадили новую постоялку. Я тебе рассказывала?
— Постоялицу?
— Да. Ох и тараторка же она! Мне приходится делать вид, что я глухарь на это ухо, а значит, не обязана отвечать ей. Это просто ужас какой-то: она говорит, говорит и говорит, словно в мире нет никого кроме нее. Мы с Арманд… помнишь Арманд, славную такую даму? Мы с Арманд кое-что придумали. Вот что мы делаем…
Она изображает человека, который так поглощен трапезой, что не слышит своего собеседника.
— И как, срабатывает?
— Разворчалась, точно старая бабка. Мари, почему ты не попеняла мне: стоп, Миша, ты докатилась до того, что ворчишь, точно старая бабка? Я не хочу, чтобы ты думала, будто я жалюсь… жалуюсь, но мне полезно сделать выговор. Здесь не так уж плохо, это правда, люди очень милые, но родной дом мне все же милей.
— Я знаю, Миша, но ты больше не могла оставаться дома, помнишь?
— Да, помню.
Она задумчиво умолкает на несколько секунд, а затем наклоняется ко мне и шепчет, словно делится секретом:
— Мари, у меня есть к тебе одна просьба. Нужно подать обновку… в газету.
— Обновку?
— Да. Помнишь, мы так уже делали, когда искали тех людей.
— Объявление?
— Да.
— Ты хочешь подать объявление в газету «Монд»?
— Да.
— Ты хочешь, чтобы мы снова попытались найти людей, которые приютили тебя в детстве?
— Да.
В течение нескольких секунд я внимательно смотрю на Миша и в который раз поражаюсь тому, как важна для нее эта давняя история. Удивительно, но даже сейчас она не перестает помнить о тех людях. От моего взгляда не укрывается дрожание ее подбородка — верный спутник тревоги или волнения, который появился после того, как она поселилась здесь, и которого она, конечно же, не осознает.
— Ладно, Миша, договорились. Я займусь этим. Но не питай слишком больших надежд, ты ведь помнишь, что мы уже пробовали. Беда в том, что у нас есть только их имена и больше ничего.
— Да, помню.
— Я подам то же объявление и укажу свои координаты, хорошо?
— Да, порошок. Спасибо. Большое спасибо. Деньги я тебе отдам, скажешь сколько.
— Нашла из-за чего волноваться. Мой карман снесет этот удар. Тем не менее шансов, что наша новая попытка станет успешной, мало, ты ведь понимаешь это?
— Да, понимаю.
— Не хочешь прогуляться по саду?
— Да, пожалуй. Сейчас только накину флюс… флисовую кофту, которую ты мне подарила. Грейс Келли не спускает с меня ушей, честное слово, она тоже хочет такую.
Злая директриса ураганом влетает в комнату Миша. Она не постучалась и не сочла нужным поздороваться. Она вскидывает руку, в которой зажат экземпляр газеты «Монд», и гневно размахивает ею.
— Это вы подали объявление?
Миша кивает. Директриса едва не лопается от негодования и кричит:
— Невероятно! Кем вы себя возомнили, мадам Сельд? Вы совершенно сумасшедшая! Вы абсолютно безумная! Вы просто ку-ку! Объявление? Почему уж тогда не плакаты по всему городу? Не рекламный ролик? Не воздушный шар? Не самолет с плакатом над пляжем?! В голове не укладывается… Объявление! Мы живем в двадцать первом веке, мадам Сельд, война кончилась. Наше предприятие переживает небывалый подъем, расширяется, а вы позволяете себе подавать объявление, которое ставит нашу репутацию под удар! Да вы хоть понимаете, что такое репутация? Это основа основ, это альфа и омега, это три кита! А уничтожить ее можно меньше чем за сутки!
Миша не произносит ни слова. Она продолжает сидеть на постели, как девочка, положив руки на колени.
Директриса открывает газету на странице «Семейные объявления» и читает вслух, не пряча своего сарказма:
— «Мишель Сельд, она же Миша, разыскивает Николь и Анри, которые приютили ее у себя в Ля-Ферте-су-Жуар в период между тысяча девятьсот сорок вторым и сорок пятым годами». Николь и Анри! Вы что, даже фамилии их не знаете?
— Нет.
— Эти люди вас спасли, а вы не запомнили их фамилии? И вы еще отказываетесь от занятий по тренировке памяти?! Ну и ну… Имена-то хоть правильные? А название деревни?
Миша молчит и не двигается. Ее словно парализовало.
— Память у вас, возможно, окончательно сдает, зато аппетит нисколько не ухудшается! Шоколадные конфеты от мадам Данвиль — да за милую душу! Яблочный сок — да за милую душу! Салат из сельдерея — да за милую душу! Но стоит только месье Миллу предложить вам пару упражнений, силы немедленно покидают вас. Полная капитуляция, Березина, Ватерлоо! Вы занимаете отдельную комнату, вы уминаете еду за обе щеки, вы посещаете киноклуб, вы гуляете по саду — иными словами, вы дорого обходитесь нашему заведению, мадам Сельд, очень дорого. И чем же вы отвечаете на нашу заботу? Устраиваете нам такую нервотрепку со своим объявлением, такую головную боль, что и сказать страшно! Я жалею, что согласилась принять вас в наше учреждение. Отныне нам с вами не по пути, ибо вы ничего не даете взамен. Повторю для ясности: НИЧЕГО. И вообще, о чем вы только думаете? Эти люди мертвы! Мертвы! Мертвы! Мертвы! Они мертвы, а вы так и не поблагодарили их!