(Брак)ованные (СИ) - Дайвер Энни. Страница 37

Это точно был не простой звонок, она вообще в последние пару лет предпочитает писать из-за разницы во времени и моей бесконечной занятости. Верчу телефон в руках, и стучу пяткой по полу. Нет, так не пойдет, мне точно нужно разобраться во всем, чтобы не сгореть от любопытства и не потерять контроль над ситуацией. И только собираюсь набрать номер, как меня опережает входящий звонок.

Ярик.

Хмурюсь, на душе вдруг становится тяжело, а в затылке неприятно стучит. С компанией он не связан, знает, что я на отдыхе, да и причин звонить мне нет, если только это не личные проблемы. Принимаю вызов, готовясь услышать очередную неприятную историю, в которую брата угораздило вляпаться.

— Привет, Яр.

— О, ты быстро, — хмыкает, но голос сиплый, и я напрягаюсь. — Время есть на разговор? — спрашивает осторожно.

— Я бы не ответил в противном случае, ты же знаешь. Говори, что случилось.

Ярослав молчит, слышу, как собирается с силами. Ему тяжело, он эмоциональнее меня, вспыльчивее и яростнее, а потому все воспринимает близко к сердцу, будь то радость или горе. Расстегиваю пуговицу на рубашке, она неожиданно душит. Хочется надавить на брата и заставить уже произнести все, но это не сработает. Никогда не работало, так что остается только ждать, когда он дозреет и расскажет.

— В общем, это, конечно, для тебя невовремя, но сказать я должен, — жду, барабаня пальцами по столешнице, — Яков в больнице с сердечным приступом, состояние тяжелое, увезли час назад.

— Что? — не могу поверить в услышанное.

Внутри что-то ломается, чувствую себя так, будто из-под ног почву выбили. Дед никогда ни на что не жаловался, и все часто шутили, что он еще и внуков переживет. Но известие слишком внезапное, чтобы на него спокойно реагировать. Сжимаю пальцами переносицу и жмурюсь.

— Я напишу, в какую больницу его доставят и буду держать в курсе.

— Мы вылетим первым же рейсом, — ставлю брата в известность. — Спасибо, что сказал.

— До встречи, Мир.

Он отключается, а я так и остаюсь сидеть, только телефон откладываю. Мысли разбегаются, не могу сфокусироваться ни на одной. Что будет дальше? Насколько все серьезно? Как там остальные? Даже о компании что-то трещит фоном, смешиваясь с тупой болью.

— Что-то случилось? — по спине скользит теплая рука. Ксюша осторожно сжимает мое плечо, ее присутствие успокаивает. Накрываю ее ладонь своей, оставляю поцелуй и усаживаю Савельеву на колени.

— Да. Дед в больнице. Нужно возвращаться, прости, что придется прервать отдых.

Ксюша отстраняется, смотрит на меня, удивленно вскинув брови, а после бросается на шею, обнимает крепко, гладит по голове и лопаткам.

— Боже, Мир, ты как? — беспокоится искренне, целует меня в висок, и я сжимаю ее в своих руках сильнее, позволяя короткий миг слабости, после которого придется напрячься очень сильно. — Конечно, мы полетим обратно, и извинения тут лишние. Я куплю билеты, — она дергается, но я не отпускаю. — Все хорошо? — волнуется, так что приходится выдавить из себя улыбку, хотя ее эмоции приятно отзываются в душе.

— Посиди так пару минут, ладно? — прошу и прикрываю глаза, ненадолго расслабляясь.

— Хорошо, — обнимает крепче и на этот раз целует в лоб, а после опускает подбородок на мою макушку.

Глава 21. Ксюша

Улететь нам удается только вечером следующего дня. Мирослав все это время не находит себе места, несколько раз звонит в офис и срывается на всех за то, что они не могут справиться с возникающими проблемами самостоятельно. В четвертый раз приходится его тормозить, я даже отбираю телефон ненадолго, но Мир под предлогом звонка брату забирает его и все же снова выходит на связь с подчиненными, но уже общается гораздо спокойнее.

Поддерживаю его как могу: объятиями, поцелуями и приготовлением кофе в апартаментах. Вижу, что ему тяжело, поэтому в самолете не оставляю его без внимания, обнимаю, глажу спину, плечи и массирую затылок, пока он дремлет на моей груди. И пусть мы возвращаемся в город, где долгое время были начальником и помощницей, я чувствую себя иначе. Наверное, мы перешагнули формальную планку, когда Евсеев попросил меня выйти за него, а после медленно, но уверенно сближались.

— Мне поехать с тобой? — спрашиваю, когда Мирослав останавливается у машины, в которую его водитель, встречающий нас в аэропорту, складывает чемоданы. Холодный ветер пробирается под пальто, так и норовя влезть под кожу. Кладу ладонь на грудь Евсеева и приподнимаю уголки губ в улыбке. Да, возвращение в реальность из теплой сказки выходит очень драматичным.

— Не надо, — Мир перехватывает мое запястье и целует пальцы, — лучше отдохни дома, я приеду, как только все узнаю. Садись, — отступает и открывает дверцу машины, — я возьму такси, чтобы не кружиться по городу.

Не хочу его оставлять, выглядит Мирослав не очень хорошо. Уставший, под глазами синяки, а на лбу залегла морщина. Он и так постоянно о чем-то думает, а теперь еще переживает. Не навязываюсь и прячусь в теплоте салона, понимая, что для его родственников я все еще явление резонансное, так что ему и правда лучше встретиться с ними без меня.

Квартира Евсеева с первого шага воспринимается иначе. Да, минимализм меня все еще отталкивает, но больше нет ощущения неудобства. Знаю, что я тут все еще на правах гостьи, вероломно нарушающей размеренную жизнь ее хозяина, только чувствую себя чуточку спокойнее. Разбираю вещи, даже набираюсь смелости откатить чемодан Мирослава в его спальню, не удерживаюсь, чтобы не рассмотреть комнату, обставленную по-мужски скупо, и возвращаюсь в кухню.

В холодильнике полно продуктов, но все буквально валится из рук. Я не могу ничем заняться и даже обжигаю пальцы о сковородку, потому что мыслями витаю очень далеко. Евсеев не пишет вот уже четыре часа, он не звонит, и я медленно схожу с ума.

Слишком сильно к нему привязалась за то время, что мы отдыхали. Мирослав как-то внезапно поселился в моей жизни, и теперь, когда он далеко и ему плохо, я чувствую себя отвратительно. Пока я расслаблялась в ванне и старалась не думать о том, чем занят Евсеев, он сидел в отвратительно неудобном кресле, дышал хлоркой и нашатырем, которыми пропахли все больницы, и наверняка не знал, куда себя деть.

Все же Яков Игнатьевич при всей своей авторитарной натуре действительно любимый глава семьи, своеобразный нерушимый столп, и сейчас Мира заметно подкосило.

Выключаю плиту и оставляю попытки что-то приготовить до лучших времен. Думы о Мирославе сравнимы с помешательством, но я ничего не могу поделать. Если он влияет так на всех женщин, то понятно, почему бывшие от него не отстают: мне хватило одной совместной ночи, чтобы открыть сердце и позволить себе… Останавливаюсь, обрываю себя и гашу слабый огонек надежды. Не может этого быть, мы три года бок о бок работаем, и за это время не произошло ничего, ни одна искорка не вспыхнула, а теперь я веду себя как влюбленная идиотка: иду в его комнату и, мысленно посылая ему извинения, лезу в шкаф, откуда достаю чистые джинсы и водолазку.

А еще вызываю такси и наспех одеваюсь в спортивный костюм, наплевав на все правила приличия, потому что так быстрее и удобнее. Не могу оставить Мира в такой ситуации. И не должна. Он ведь сам сказал, что дальше будем мы. Теперь моя очередь пойти навстречу и с бешено стучащим сердцем показать, что Мирослав тоже для меня больше чем босс.

Такси едет долго, и я даже думаю, что зря решилась поехать, ведь Мир может молча заявиться в квартиру, потому что не обязан меня предупреждать. Верчу телефон в руках и прошу остановить у кофейни рядом с клиникой. Покупаю двойную порцию американо, которую прошу налить в термокружку, и на всех порах несусь в отделение.

Евсеева в коридоре, на который мне вежливо указала администратор, нет, как и его родственников. Неужели этаж перепутала? Так торопилась, что не смогла с первого раза запомнить, куда нужно идти. Тру переносицу, думая, что делать дальше: вернуться в приемную и попросить проводить или все же позвонить Миру и сказать, что привезла ему сменную одежду и кофе с сахаром, как он любит.