Второй встречный (СИ) - Зиентек Оксана. Страница 12

— Да это все ведовство! Ведьма она, вот и весь разговор! Как и ее сестра — все они — ведовское племя!!! — Ну вот, теперь к зависти прибавилась еще и явная злоба. Люди, опешив, расступались, пропуская к нам фру Петерсен.

Вдова небогатого рыцаря, она давно оставила хозяйство на сына с семьей, а сама доживала век в домике, который купила в поселении за вдовью долю. Поговаривали, что сын и невестка при покупке дома, на радостях, щедро добавили еще и от себя, чтобы уж точно хватило. Фру Петерсен недолюбливали в поселении за злобный нрав и длинный язык, но сама она считала себя чуть ли не второй дамой после фрау фон Хагедорн. А все потому, что ее младшая сестра когда-то сделала очень удачную партию, сменив нашу Анну в качестве хозяйки зажиточного Блитерстерпа.

Я почувствовала, как Арвид сжал мои пальцы, готовясь достойно ответить старой сплетнице, но его опередила мать.

— Ты, Хедвиг, всегда была горазда языком молоть. — Голос матери был спокойным, полным достоинства и, возможно, оттого притягивал слушателей гораздо больше, чем дурные вопли. — С твоих речей и раньше никому еще поумнеть не удавалось, а теперь, похоже, и вовсе из ума выжила. С каких это пор всякая дурная баба порядочную семью в чем-попало обвиняет? Докажи, если можешь, да в храме, перед Творцом и при храмовнике! А если тебе в храме сказать нечего, то и вне храма грош цена тебе и твоим речам.

— И докажу! — Взвилась старая Хедвиг. — Я докажу! Мне и храмовника не надо, думаешь, я не знаю, что он с твоим старым вместе выпивал?

Не знаю, что ответила бы мать, храмовник и правда был старым отцовским другом. По поселению ходили слухи, как я теперь понимаю, отнюдь не беспочвенные, что то ли брат, то ли племянник старика был обязан отцу жизнью. Но тут уже не выдержал кто-то из рыцарей, стоящих рядом.

— А и правда! Пошли в храм! С каких это пор почтенную рыцарскую вдову и честную невесту королевского рыцаря можно голословно обвинять в таком?! Пусть доказывает в храме, иначе нет веры ее словам!

— Да, такие слова надо или подтверждать перед Творцом, или не говорить вообще. — Степенно согласился вышедший на шум (или вовремя кем-то приведенный) храмовник. Он сурово хмурился, недовольный возникшим скандалом. Ведовство считалось в королевстве серьезным преступлением, поскольку, в отличие от магии, влияло не на окружающий нас мир, а на душу человека, позволяя принудить кого-либо к противным ему действиям. К ведовству относили любовную магию, внушение мыслей, наведение болезней и прочее.

В нашем поселении ведовских процессов не было уже лет сто, если не больше. С тех пор, как прадед нашего короля особым указом вывел ведовство из Уголовного Права и создал особое Право Магическое. Тогда и запретили судить за ведовство на местах, а велено было всех, в ком храмовник или бургман заподозрят ведуна (ведунью), отправлять в ближайший окружной город. Там уже опытные маги разбирались, отличая колдовство от ведовства, неосторожное слово от злого наговора, а причиненное зло — от обычного бабьего навета. Мне же, хотя я и понимала, что свалившееся на меня счастье и, как оказалось, еще и богатство, не могут не вызвать зависти, оставалось только надеяться, что до такого позора как Магический суд дело не дойдет.

Ни жива, ни мертва я шла в храм, цепляясь за руку Арвида. С одной стороны, я понимала, зачем мать затеяла эту историю с разбирательством: если бы я уехала просто так, о благополучном устройстве девочек можно было бы забыть. Если домашние скандалы скоро забудутся (можно подумать, у остальных дома бабьих склок не бывает!), то ведовство — это уже не просто так. С другой стороны, я чувствовала себя преданной. Ну что ей стоило дать мне просто тихо уехать?! Пусть бы потом судилась с фру Петерсен сколько угодно, лишь бы без меня. О моей-то судьбе ни до сватовства, ни после него никто из родни особо не позаботился. Поэтому именно Арвид, однажды уже безоговорочно ставший на мою сторону, казался мне сейчас самым близким человеком. Видимо, он тоже понял это, потому что, осторожно высвободив руку из моих пальцев, притянул меня к себе, приобняв за плечи. Плевать на приличия! Мы только что помолвлены, сегодня нам можно.

При входе в храм служитель развел руки, приглашая всех занять места справа и слева от прохода. В одну сторону двинулись мы, в другую — фру Петерсен и, немного помедлив, ее сын с семьей. Петерсены выглядели смущенными, особенно, молодая фру Петерсен. Я поймала себя на том, что сочувствую бедняжке, хотя даже не знаю, как ее зовут. Ян Петерсен сосватал себе девушку не из наших краев и, думаю, что за все десять лет брака она только сейчас и вздохнула с облегчением. Не зря же Ян так щедро зачерпнул из семейного сундука, чтобы отселить мать с хутора.

За нами на скамью уселись, как и следовало ожидать, мать, Хельге с мужем, семейство Роггенкампов, несколько старых рыцарей — еще отцовских соратников. Неожиданно к ним присоединились господин бургман с семьей. Остальные сельчане расселись кто куда, занимая задние ряды скамей, опасаясь, видимо, садиться слишком близко к той или иной стороне. Храмовник ненадолго вышел и вернулся с Книгой Творца. Именно эту книгу в дорогом переплете с каменьями в нашем храме выносили только по большим праздникам. Я даже не знала, что у нее есть и другое предназначение, кроме, собственно, быть книгой. Но зачем-то она была нужна, раз храмовник потрудился вынести ее из хранилища, хотя ее более простая копия уютно лежала перед ним на кафедре.

— Итак, начнем! — Добрый старичок, ведущий воскресные службы для старых друзей и их семей, внезапно исчез, а появился грозный Служитель, перечить которому столь же опасно, как и самому Творцу.

— Ты, Хедвиг, вдова Петерсен, обвиняешь в ведовстве и злом умысле… Кого ты, кстати, обвиняешь? — На короткий момент храмовник утратил свое величие, вернувшись к привычной манере говорить.

— Да все они ведьмы! — Не стала скромничать фру Петерсен. — Старая фон Дюринг, хоть и жили порой с хлеба на воду, а ни одного ребенка не схоронила, может, одна на все хутора. Все четверо выжили, хотя последние две девки казались совсем не жильцы…

— Не вижу тут никакого злого умысла. — Недоуменно пожал плечами храмовник. Многие рыцари тоже выглядели удивленными, хотя пара старух дружно закивала. — Что же тут плохого, что дети живы остались? Но ладно, запишем. — Он кивнул помощнику, молодому пареньку, которого он недавно привез из города. Тот старательно заскрипел пером. — Есть еще что сказать?

— Есть, господин храмовник! — Не унималась истица. — Старшая их, Анна, прокляла мою сестру! Как сестрин муж унаследовал деревню, так ни одного сына у них не родилось, все девки. А еще Анна эта шляется непонятно где и с кем. Говорят, что где-то там баронин стала, а что-то ни разу этого барона никто не видел. Может, она и не баронин вовсе, или баронин, да не с той стороны? Иначе, с чего бы ей порядочных людей стыдиться?

— Это ты себя-то порядочной считаешь? — Хохотнул кто-то из стариков на задних рядах, но тут же умолк под строгим взглядом бургмана, дескать, нечего серьезное дело в балаган превращать.

— Есть еще что сказать? — Храмовник начал проявлять нетерпение. Я же наконец-то выдохнула. Пожалуй, изо всего перечисленного прицепиться можно было только к обвинению в наведении порчи, и то, речь шла не обо мне, а об Анне. Ну а ей бояться точно нечего, уж за нее-то муж-барон, надеюсь, заступится.

— Да, Трауте их давно уже в старых девах ходит, ни красоты, ни приданного, ни толку… С чего бы это сразу трое женихов, да при деньгах, да прямо на колени перед ней встают? Приворожила! Точно, приворожила! — Теперь уже одобрительных женских голосов значительно прибавилось. Вот и закончилась моя сказка, не начавшись. Сейчас господин фон Роггенкамп встанет и во всеуслышание объявит, что никакой тут ворожбы нет, а есть у него приказ, женить сына на перестарке фон Дюринг. Тогда по поселению пойдет еще больше домыслов, кого же я приворожила, чтобы такой приказ отдать мог…

— Все ясно. — Храмовник махнул рукой, подзывая вдову к кафедре. — Положи руку на Книгу и поклянись, что все сказанное тобой было сказано не по злому умыслу.