Удар катаны (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич. Страница 15

— А как жа, ваше благородие? — ухмыльнулся в ответ филер. — Господин сразу сделал вид, что задремал. А сам так и зыркает в переднее окошко, так и зыркает. Ну, я сразу и понял, что на остановку у дома Игнатьева нацелился. Там двор проходной, с тремя другими связанный, как вы помните, ваше благородие. Только ведь и я не лыком шит. Он сразу после того, как вагон поехал, выскочил. Кучер да кондуктор вагончик-та тормознули и за ним. Ну и я показался, чтоб ему ускорение придать. А сам конских работничков поторопил и на ближайшей остановке к выходу со тех дворов, что к Нарвской заставе ведет, оказался быстрее «Кудрявого». Он меня не заметил. Решил, как я думаю, что ушел от меня дворами. Так что я за ним проследил до дома и обратно до меблирашек[2], в которых он поселился. Удалось узнать у дворника, что приехал сей господин с Самары, назвался учителем Николаем Петровичем Нестеровым. Полагаю, имя и фамилия придуманы, как и профессия. На учителя сей господин совершенно не похож, по поведению — студент или судейский из недавних студентов. А город точно указал, дворник сам слышал, как он посыльного на вокзал за обратным билетом отправлял.

— Что-нибудь еще важное? — записав что-то себе для памяти, спросил Сергеев.

— Так точно, ваше благородие. Иначе я вас и беспокоить этим куриозом не стал, — ответил филер. — Когда я за домом, куда прибыл этот господин, следил… То увидел среди вошедших в тот же подъезд проходившего по делу одного из кружков «Народной Воли» мастерового. Кличка у него была «Умник».

— Так. Почему сразу не доложил? — возмутился штабс-капитан.

— Так ведь, ваше благородие, этот «Умник» здесь же на заовде и трудится, — вытянулся на всякий случай во фрунт филер. — Он перед «Кудрявым» вышел вместе с еще одним мастеровым. Они громко так обсуждали дела на заводе, а я услышал. Так что никуда этот «Умник» не денется, найдем-с. А вот господин…

— И господина найдем, — успокоился Сергеев. — Держи, заслужил, — достав из лежащего на столе бумажника «красненькую[3]», он протянул ее филеру.

— Рад стараться, ваше благородие, — снова вытянулся во фрунт филер.

— О твоем усердии и старании сегодня же доложу его превосходительству. А за своего «Кудрявого» не беспокойся — запросим Самару и все об этом господине узнаем, если он действительно оттуда. А сейчас пиши еще один доклад — по этому бывшему народовольцу. Все, что помнишь…, — посмотрев на вытянувшееся в недоумении лицо филера, Сергеев пояснил — Умный ты филер, Абрамов, но дурак. Народовольцы — это куда серьезнее, чем эти теоретики, которые в своих кружках немецкого теоретика изучают. Те только болтают, да среди мастеровых недовольство разжигают. Ну, самое большее — беспорядки учинят, забастовку какую-нибудь… А народовольцы уже не первый раз покушения на жизнь сановников и самого его императорского величества умышляют. Так что новости о том, что они с мастеровыми что-то замыслили — важнее даже этого господина, которого ты заметил. Про него узнать конечно надо и даже интересно, а вот новая ячейка народовольцев. Тем более в среде мастеровых — это нам с тобой, Семеныч, от начальства наградных ждать стоит. Понял?

— Так точно, ваше благородие, — согласился филер.

— Вот и пиши подробнее, — приказал штабс-капитан…

Владимир в это же самое время сел в поезд. Вагон второго класса в основном занимали разнообразные купцы, приказчики богатых купцов, учителя и прочие относительно богатые разночинцы. Народ в основном тихий, спокойный, занятый своими делами. Поэтому ничто не мешало путешественнику обдумывать появившуюся в ходе посещения столицы идею о необходимости свести все рефераты в книгу, а разрозненные кружки социал-демократии России в одну организацию. Но прежде чем объединиться, необходимо решительно отмежеваться. И книга о народниках, их ошибках и борьбе против марксистов, решил он, учитывая популярность взглядов народников среди настроенных революционно рабочих и студентов — первоочередная и архиважная задача. Необходимо доказать, что они ошибаются, и у России нет никакого своего самобытного «некапиталистического» пути развития. «Дорога одна. Русский рабочий пойдёт этой прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммунистической революции», — об этом и думал Владимир, пока поезд со страшной скоростью в сорок верст в час мчался от станции к станции. Короткая остановка, чтобы дозаправить паровоз водой, а пассажирам первого и второго успеть сходить в буфет — и состав вновь спешит вперед.Так же как спешат вперед мысли простого помощника присяжного поверенного из Самары…

На остановке в Кузнецке путешественников нагнала весть о начале переговоров между коалицией трех держав и Японией. Переговоры начались при посредничестве Северо-Американских Соединенных Штатов в городе Бостон. Газета «Русское слово» сообщала о восторженном приеме в Америке главы русской делегации Николая Павловича Шишкина и его товарища[4], потомка знаменитого немецкого драматурга, Эрнеста Коцебу

Прочитав это сообщение в купленной им у мальчишки газете, Владимир задумался уже о войне и тех перспективах, что она несет России и миру. «Стоит, пожалуй, написать листовку или даже реферат об этой войне и ее итогах, — решил он, — так как развитие политической жизни в России всего более зависит теперь от исхода войны с Японией. В русском самодержавии, отставшем от истории на целое столетие, авантюристского больше, чем в любой из других капиталистических государств. Оно именно по-авантюристски бросило народ в нелепую и позорную войну, обусловленную не политическими или экономическими интересами страны, а желаниями и обидами правящей династии Эта война всего более разоблачила и разоблачает агрессивность самодержавия, при этом обессиливая его в финансовом и военном отношении. Самодержавная Россия разбила уже конституционную Японию, при поддержке германских и французских империалистов. Эта победа несомненно будет использована реакционными кругами для оправдания политики самодержавия и династии, для подавления, на волне порожденного победой ура-патриотизма, любых прогрессивных сил. И в первую очередь — революционных. Всякая оттяжка с определением нашего отношения к этой войне только усиливает и обостряет положение революционных кругов…». Мысли эти следовало немедленно записать, хотя бы в виде тезисов, и Владимир решил сделать это, не обращая внимания ни на раскачивающийся вагон, ни на удивленные взгляды соседей…

А в Санкт-Петербурге и Самаре между тем шла невидимая для посторонних работа. На Семяниковский завод устроился один из осведомителей штабс-капитана Сергеева. Сам же штабс-капитан уже получил намек, что за успешное раскрытие очередной ячейки террористов он может и потерять приставку, получив чин на класс выше. Поэтому и рвал жилы, стремясь точно определить, к кому же приезжал столь нервный гость из Самары и какое отношение он имеет к мастеровому — бывшему члену «Народной воли», прозванному «Умником».

А губернском городском управлении города Самары стало не отдыха. После получения запроса из столицы оба унтер-офицера — наблюдателя, Анисим Шишковский и Алексей Симковский, а также адъютант Самарского управления поручик Александр Герасимов[5] пересмотрели все дела подозрительных лиц. А заодно и проверили — кто из них отлучался из города. Пришлось унтерам помотаться по городу, выспрашивая дворников и околоточных надзирателей, а также прислушиваясь к слухам на базарах.

— Так что, ваше благородие, из всех нами опрошенных, несколько человек дружно показывают на господина Ульянова, — докладывал старший унтер-офицер Шишковский адъютанту. — Мы проверили, он действительно отсутствовал в городе в эти дни под предлогом рассмотрения подробностей дела крестьянина Панфилова. Однако унтер-офицер Симковский сумел разузнать, что присяжный поверенный Хардин никаких поручений по этому делу господину Ульянову не давал и что в деревне Размахаевка никто господина Ульянова не видел.

— Тэк-с, тэк-с… Ульянов, говоришь? — поручик выглядел весьма довольным. — Установите-ка за ним наблюдение. Только осторожно, не спугните. Брат его старший на жизнь его императорского величества замышлял. Неужели младший отомстить решил? — озвучил свои размышления Герасимов.