Удар катаны (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич. Страница 6

Прибывшего премьер-министра встретил личный секретарь и фаворит королевы, индус Абдул Карим. Почтительно поздоровавшись, он предложил поспешить. Намекнув, между прочим, что Его Величество подготовлена, но все равно очень расстроена. Несколько минут езды по великолепному, недавно отремонтированному шоссе — и впереди стали различимы сначала башни, а потом и стены резиденции…

— О, вот вы и вы, уважаемый маркиз. Проходите, Роберт, присаживайтесь вот тут рядом. Хорошая погода, не правда ли? — Виктория встретила Гаскойн-Сессила приветливо и, вопреки намекам индуса, выглядела спокойной. Или успокоившейся. Отчего маркиз сразу почувствовал возможное «приближение бури». — Да, Роберт, никак нельзя ожидать, чтобы жизнь постоянно оставалась безмятежной. Какая ужасная трагедия… Несчастная Дагмар[1]. Как печально для нее — потерять своего сына, — королева говорила спокойным тоном, настолько контрастирующим со смыслом слов, что Гаскойн-Сессил почувствовал легкую панику. — Какая печальная новость для моей любимой внучки Алисы, — в уголках ее глаз мелькнули капельки слез, которые она поспешно промокнула платочком. — Но не будем терять время на обсуждение столь незначительных семейных неприятностей, — королева продолжала выглядеть старой бабашкой, но в тоне ее промелькнула сталь. — Что собирается предпринять Мое правительство в сложившейся ситуации?

— Ваше Величество, пока определенного решения не принято, — неторопливо, внимательно наблюдая за реакцией королевы, ответил маркиз. — Большинство склоняется к намерению предложить посредничество и решить этот вопрос путем мирных переговоров при нашем участии. Есть также предложение соблюсти строгий нейтралитет, не мешать и не помогать русским в их намерениях отомстить за убийство наследника престола. Первое предложение, к моему сожалению, скорее всего, будет отвергнуто упрямыми русскими. Второе… ничего не решает, мы отдаем всю инициативу в руки русских и просто смотрим на то, что происходит.

— Мой Альберт может быть поддержал бы это предложение, — умилилась королева, вспомнив о покойном любимом муже. — Он так ратовал за мир в деле с этим пароходом[2]. Но сейчас другая ситуация. Убийство наследника престола… пусть не совсем цивилизованной, но европейской страны, нашего родственника, наконец, не может и не должно остаться безнаказанным. Русские хотят очередной раз повоевать с азиатскими варварами? Пусть воюют. Нам же необходимо подготовиться к послевоенному миру. Пусть даже русские смогут привлечь к этому немцев и французов. Пусть. Долго такой противоестественный союз не продержится. Вспомните Берлинский конгресс, Роберт…

— Это гениально, Ваше Величество, — польстил королеве маркиз Солсберри. Подумав в тоже время, что предварительные разговоры племянника с Абдул Каримом не прошли даром. — Я думаю, что доведенная до правительства и парламента ваша, Ваше Величество, точка зрения поможет нам разрешить сложившуюся ситуацию без внутриполитических потрясений.

— Это хорошо, маркиз. Сами понимаете, что к старости начинаешь ценить спокойствие и тишину, — Выпьете со мной чашечку чая? Мунши, — фамильярно обратилась она к секретарю, назвав его не по имени, а по прозвищу, — прикажи подать чай мне и маркизу…

Бурные дебаты в парламенте продолжались всего лишь один день, после чего депутаты практически единодушно поддержали предложение о соблюдении благожелательного нейтралитета по отношению к русско-японскому конфликту. Причем никаких ограничений на возможность фрахта русскими или японцами английских пароходов наложено не было, хотя первоначально часть депутатов от партии вигов и настаивала на принятии такого постановления…

Берлин, столица Германской империи, уступал блеску великих столиц, вроде Лондона, Парижа, Вены или Санкт-Петербурга. Он представал перед глазами гостей не в виде блестящей столицы империи, а в основном городом десятков заводов и домов для рабочих. Кайзер же Германского Рейха Вильгельм Второй хотел, чтобы Берлин был признан «самым прекрасным городом в мире», для чего он должен был стать городом памятников, проспектов, величественных зданий и фонтанов. Но пока, как он сам признавал: «В Берлине нет ничего, что могло бы привлечь иностранца, за исключением нескольких музеев, замков и солдат». Возможно, именно поэтому сам кайзер постоянно стремился куда-нибудь уехать из своей столицы под любым предлогом. Даже удивительно, что телеграмма из Японии, рассказывающая о печальном происшествии с наследником российского престола, застала его в Городском дворце, в который он только недавно возвратился из Бремена. Причем первой реакцией его на полученное известие, если верить записям в дневнике генерала Вальдерзее, были невольно вырвавшиеся слова.

— О, нет! Неужели «северное путешествие» придется отменить?

Но срочно вызванных во дворец канцлера Лео фон Каприви и статс-секретаря (министра) иностранных дел Марешаля фон Биберштейна он встретил в приподнятом активном настроении. Приказав объявить по всей империи трехнедельный траур и отправить российскому императору послания с выражением сочувствия, Вильгельм потребовал немедленного ответа на вопрос, что следует предпринять. Вогнав в ступор Марешаля и даже ко всему привычного канцлера, который только недавно снял генеральские погоны.

— Ничего не можете без меня решить, — пожаловался кайзер. — Нам необходимо обязательно поддержать русских, если они решат наказать японцев и объявить войну. Возможно даже отправить союзный контингент, который будет воевать вместе с русскими.

— Но, Ваше Величество, — попытался возразить Марешаль, — у нас нет никаких причин поддерживать русских…

— И это говорите мне вы, статс-секретарь имперского правительства! — возмутился Вильгельм. — Ваш предшественник дал бы мне другой совет, даже не раздумывая. Пусть мы не подписывали ни договора перестраховки, ни каких-либо союзных обязательств, но мы должны быть едины в борьбе с желтой угрозой. Кроме того, помощь русским может предотвратить их сближение с французами…

— Полностью поддерживаю вас, мой кайзер, — поспешил согласиться Каприви. — Но необходимо, как мне кажется, первоначально убедиться, что русские действительно будут действовать военной силой. Не помешает также уточнить у армейской и флотской разведок, не могут ли русские нанести поражение японцам имеющимися у них в наличии на Дальнем Востоке силами. В таком случае наш жест…

— В таком случае наш жест станет символом нашего дружелюбия, — перебил канцлера Вильгельм. — Дополнительным аргументом для отказа русских от сближения с Францией. Неужели вы не можете этого понять, майне херрен? Нам не просто необходимо послать такой меморандум. Нам необходимо опередить французов. Германии не нужен союз между Россией и любым другим европейским государством.

— Вы совершенно правы, мой кайзер, — поспешно вступил в разговор фон Биберштейн. — Я прикажу немедленно составить меморандум в подобном духе для отправки в Санкт-Петербург и встречусь с графом Шуваловым[3], чтобы заверить его в нашей безусловной поддержке.

— Вы правильно меня поняли, Марешаль, — ласково улыбнулся Вильгельм. — Отправляйтесь и работайте... А вас, Лео, я попрошу остаться, — попросил он фон Каприви.

— Как вы полагаете, Лео, — опять фамильярно обратился кайзер к канцлеру, — что мы сможем получить от нашей помощи русским?

— Сложно сказать, Ваше Величество, — задумался канцлер. — Торговый договор в первую очередь. Возможно, новый договор перестраховки… Если он нам нужен… Или… Возможность договорится с Британией, — осенило вдруг Каприви, — в зависимости от английских намерений. Можно будет либо отказаться от совместных действий с русскими, якобы под давлением англичан… либо ограничить русские притязания, действуя совместно, а потом выдвинув свои претензии. Предложить, в обмен на двусторонние договоренности, поддержать англичан, организовав новый Берлинский конгресс. К тому же, при любом исходе, будет проще выбить из рейхстага ассигнования на строительство новых кораблей, — Лео вспомнил, как еще недавно, командуя флотом[4], пытался выбить деньги на программу постройки десяти броненосных фрегатов.