Человек в движении - Хансен Рик. Страница 14

Юный правонарушитель? Нет, просто меня терзали страхи и тоска. Я был на грани действительно крупных неприятностей, как бы на ощупь определяя пределы доступного и лишний раз убеждаясь, насколько они ограниченны. Это выглядит, безумием, но, вероятно, иначе было нельзя, потому что при всей дикости этих проделок в них присутствовал элемент общения, равного партнерства, возможность убедиться, что, даже если спорт для меня потерян, существует множество других занятий, где я могу выступать на равных со своими друзьями, даже если мне придется опираться на их помощь. Ребята сами понимали, какую неоценимую услугу они оказывали мне одним своим присутствием. Не будь их рядом, я мог вообще с головой спрятаться в своей скорлупе и полностью порвать связь с миром.

Когда умирает надежда, с инвалидом может случиться нечто ужасное. Ты вбиваешь себе в голову, что ни на что не способен, и не можешь ни на секунду забыть о своей ущербности. И дело тут не в том, что ты вообще ничего не можешь, ты можешь, но только делаешь это долго, другие люди могут делать за тебя то же самое гораздо быстрее. Если вам не хватает самоконтроля, вы постепенно начинаете торговать своей независимостью в обмен на такие услуги. Либо так, либо вы заряжаетесь упорством и сами действуете даже в тех случаях, когда следует обратиться за помощью. То и дело приходится оглядываться и давать самому себе пинка под зад, а иначе рискуешь превратиться в расхлябанную калошу.

Помню, как однажды — это было во время моего первого рождества после возвращения домой — ребята решили компанией отправиться к Голубому озеру на выходные дни. Все замело снегом, и меня из этой группы поначалу исключили просто потому, что мне это было не по силам. Но они раздобыли санки, схватились за веревки и потащили меня волоком. Мы могли отлично провести время, но я все сидел и дулся из-за того, что они меня тащат. Я испортил им весь вечер. Мы остались там на ночевку и вернулись на другой день. Все было отлично, только я вел себя, как капризный ребенок.

Отчасти я понимаю, в чем тут причина. Стоит появиться в твоей жизни девчонке, как сразу обостряется мнительность. А у меня в то время как раз появилась девушка. Ну, а я по-прежнему то в коляске, то на костылях и в скобах. Чего ради она со мной встречается? И как долго все это продлится, пока она не бросит меня и не найдет себе другого? И что об этом думают ребята?

Ну так вот. Я решил поставить крест на женщинах, пока они не успели поставить крест на мне. Просто забавно, как быстро я сумел пересмотреть свои взгляды. Брэд втюрился в девочку по имени Ким Белчер — она играла за одну из школьных волейбольных команд, но по застенчивости боялся назначить ей свидание. Я все подтрунивал над ним по этому поводу и все обещал, что сам позвоню ей и договорюсь насчет свидания с ним. Он думал, что это я так, дурака валяю, а я взял да и позвонил.

«Ну, хорошо, — говорит она, — я согласна». И все было в ажуре, пока я не рассказал об этом Брэду. Он заметался, начал звонить ей, наговорил, что это все я придумал, а он вовсе не собирается с ней встречаться. Что же мне оставалось делать? Естественно, я должен был перед ней извиниться.

Я собрался было ей звонить, как вдруг меня осенило: да это же классная девчонка! С какой стати я устраиваю ему с ней свидание? Лучше уж я сам с ней встречусь. Так я и поступил, мы отправились покататься на машине, и вот так-то я заработал свой первый поцелуй в зрелом возрасте шестнадцати лет.

Это немного помогло обрести уверенность, но я по-прежнему считал, что ни одна девушка не захочет со мной связываться надолго, ну, и вообще заводить прочные отношения. Потом — это было на уроке по точным наукам в одиннадцатом классе — я заметил, что одна девушка по имени Изабел, сидела она на задней парте, все смотрит на меня и улыбается. В первый момент я ей улыбкой не ответил. Да нет, не может быть, чтобы это она мне улыбалась! А потом я сообразил, что, кроме меня, в этом месте у самой доски больше никого и нет — один учитель. Ну, а ему она, конечно, улыбаться не может.

«Ага, — решил я, — значит, это она мне улыбается». Решил и тут же поставил на этом точку. Наверное, это она так, из жалости. А она нет-нет да и подойдет ко мне и заведет разговор, а однажды я лежу себе на траве, а она подъезжает на старой машине — у друга, значит, одолжила. Она пригласила меня на представление, а кончилось все тем, что мы встречались примерно месяца три. Постой-ка! А может быть, дело тут вовсе не в их жалости ко мне? Может быть, рано еще ставить крест на девчонках?

Я сам начал приглашать девушек на свидание, вместо того чтобы дожидаться приглашения. Черт бы меня побрал! Они соглашались. К двенадцатому классу у меня образовалась постоянная подруга, звали ее Патти Льюэке. Она играла в волейбольной команде одиннадцатого класса. Я им помогал тренироваться. У нас с ней дело закрутилось довольно серьезно примерно на три года. Если честно, то как раз с Патти я и участвовал в экспедиции на Голубое озеро.

Так с какой стати я был таким дерганым? А все потому, что, несмотря ни на что, я по-прежнему чувствовал себя очень неуверенно. Я ревновал к другим парням. Посмотрю, бывало, на Патти и думаю: «И чего такого она во мне нашла? Почему она со мной, когда может быть с одним из них?» На вечеринках я просто садился в сторонке и наблюдал. Я был полностью подавлен состоянием моих ног — от них остались кожа да кости, а ведь были-то такими мускулистыми, крепкими, да и форму имели что надо. Бывало, пойдем к озеру, и все наперебой предлагают: «Ну давай! Спускаемся! Мы тебя отнесем к берегу». Нет. Только не меня. Вот и сижу я в джипе на дороге и жду, пока они там в воде плещутся. Или поедем на пикник, а я едва пальцем пошевелю, чтобы чем помочь. Просто сижу и переживаю, весь исполненный сострадания к себе, и еще хочу, чтобы все вокруг тоже мне сочувствовали.

Ни к чему хорошему это привести не могло. Наверное, где-то в глубине души я это понимал. Но мое образование лишь только начиналось. Нет ничего дурного в том, что друзья отнесут тебя к берегу, чтобы ты мог искупаться. Или, может быть, неприлично раздеться, остаться в одних шортах и выставить на обозрение свои истощавшие ноги? Тоже не проблема. Я должен был понять, что большинство из того, что я привык делать в прошлом, было мне по силам и теперь, просто в некоторых случаях требовался иной подход. Все, что от меня требовалось, — это приспособиться к новым обстоятельствам, собрать все силы в кулак и воспринимать все эти шишки и огорчения как часть платежа за вновь обретенное умение.

Взять, к примеру, охоту или рыбалку. Они занимали особое место в моей жизни. Благодаря охоте и рыбалке я как бы обретал внутреннее равновесие, находил контакт со старыми друзьями, с прежним образом жизни. Они помогали мне сосредоточиться на конкретных целях, вновь обрести чувство ответственности.

Я не помню себя до моей первой рыбалки. Впервые я взял в руки спиннинг, когда мне было три года, и, если верить матери, к шести годам управлялся с ним не хуже взрослого мужчины. Я должен был во что бы то ни стало вновь обрести этот навык. Когда мы решили, что время для этого пришло, отец с Брэдом отвезли меня на старое наше место на реке Томпсон. Чтобы попасть туда, нам нужно было перейти через старый висячий мост, а ведь я-то был на скобах.

Ну так какого черта! Ведь я сам хотел ни от кого не зависеть, не так ли? И вот я скакнул на костылях на мост. Он закачался. Я сам раскачиваюсь на костылях, ноги болтаются туда-сюда, а внизу я отчетливо вижу реку, благо что в подгнивших досках настила хватает глазков; я еще понадеялся на них: все-таки, глядишь, и костыли не разъедутся в стороны. А в голове вертится один и тот же вопрос: «Чего ради я это делаю?»

Но я это сделал. Одолел мост и еще прошел примерно милю вдоль железной дороги, а уж дальше сам не мог идти и тут позволил ребятам помогать мне. Они снесли меня вниз по берегу, надели спасательный жилет и привязали к дереву, чтобы я не свалился в воду во время рыбалки. Мы выловили нескольких рыбин и получили массу удовольствия. Что делать, приспосабливаюсь!