Человек в движении - Хансен Рик. Страница 19

Действовать мне пришлось всего один раз, когда поступило сообщение о возгорании кустарника в районе Голубого озера. Наблюдатели с самолета позвонили и сообщили: «Какой-то идиот поджег кусты на берегу рядом с хижиной под двухскатной крышей». Это был наш лесной домик. А идиотом был Брэд. Все кончилось благополучно.

Осенью 1976 года я поступил в Университет провинции Британская Колумбия, только не на факультет физического воспитания, как я первоначально думал, а на первый курс факультета искусствоведения. Так уж получилось: либо сюда, либо никуда. Приемную комиссию явно не устраивала перспектива вручения диплома преподавателя физкультуры парню на инвалидной коляске. Такого еще не бывало, значит, и не должно быть. Может быть, если у меня не испарится подобное желание, это можно будет вновь обсудить на следующий год.

Но по крайней мере я поступил в университет, жил в студенческом городке в Тотем-парке, как и раньше, сражался со своими бедами и неустанно познавал совсем новый для меня мир. Я вступил в баскетбольную команду Стэна «Кейблкарз», создал из тех же баскетболистов волейбольную команду, а сам стал ее играющим тренером, туда же вошли и другие ребята с физическими дефектами, не имевшие возможности какое-то время заниматься спортом наравне со здоровыми людьми. Они поигрывали в настольный теннис в общественных спортивных центрах и через день тренировались с Баррелом. Он покинул национальную сборную и поступил учиться в Даглес-колледж. Это было просто великолепно. Я работал вовсю, тренировал ребят или участвовал в соревнованиях три или четыре вечера в неделю. Больше мне не приходилось быть сторонним наблюдателем. Университет и спорт позволили мне нажать ту самую кнопку «полный вперед», что заставила рвануться с места всю мою жизнь.

Ну, а вне спорта я был по-прежнему тем слегка глуповатым увальнем и все стеснялся, как бы кто не увидел мои тощие ноги. Первые полгода я почти что не пользовался своим креслом за пределами спортивного зала. На переменах между уроками я пытался скакать на костылях и скобах и с ранцем за спиной — и так со скоростью одна миля за десять минут я топал вдоль дороги. Разумнее было бы кататься в кресле из класса в класс или из одного учебного корпуса в другой, положив костыли на колени, а потом оставлять каталку у дверей. Но мне казалось, что это усилит впечатление моей неполноценности у посторонних. Поэтому я выбирал более трудный способ передвижения, вваливался в класс, запыхавшись, и часто после звонка, и так продолжалось до тех пор, пока более плотный график занятий и явное преимущество использования кресла не преодолели моего сопротивления.

Первый год пролетел, словно мгновение. Я непрерывно играл или тренировался, становился все сильнее и сильнее и все лучше познавал премудрости баскетбола, который начисто отличался от той игры, что я играл всю прежнюю жизнь. Одновременно я использовал технику, применяемую во время тренировок по волейболу, которую мы разработали вместе с Редфордом, отрабатывал игру в защите и в нападении и вообще так был поглощен тренерскими и организационными заботами, что с трудом выкраивал время на совершенствование собственной игры.

Все это было так здорово и замечательно, что просто голова шла кругом. Лучшей жизни я просто представить себе не мог. А затем, в то же лето, я встретил парня по имени Терри Фокс.

Тогда он еще не стал национальным героем, а был всего лишь очередной жертвой. Нам было известно лишь то, что он играл за сборную студентов младших курсов Университета Саймона Фрейзера, а потом потерял ногу из-за рака. Я с трудом набрался духу позвонить ему. Кто знает, что он ответит? Вдруг возьмет и скажет: «Эй, старина, я только что потерял свою несчастную ногу, но в каталку вы меня не засадите. Так что сгинь!»

Ну, а на самом деле он ответил мне так: «Звучит отлично. Можешь на меня рассчитывать».

В тот первый вечер исхудавшего Терри, ослабленного к тому же продолжающимся курсом химиотерапии, к нам привезли его родители. Сразу было видно, что он отлично владеет техникой обработки мяча, но при ударах он едва мог перекинуть мяч через сетку и очень медленно передвигался в кресле. Но даже тогда азарта и напористости ему было не занимать. Мы вместе тренировались все лето. Осенью, к началу нового сезона, он играл в первом составе, и уже тогда им начала овладевать его особая, сокровенная мечта.

Ах, какое это было лето!

Я жил у дяди Джона и тетушки Бетти Джонсов, играл в баскетбол, пытался сдвинуть с места дела в волейбольной лиге, с тем чтобы выйти на международный уровень. Кроме того, на летние месяцы я устроился работать в Спортивную ассоциацию инвалидов-колясочников провинции Британская Колумбия, где помогал координировать программы, и участвовал в организации Игр провинции для инвалидов. Я часто бывал на вечеринках, постигал искусство общения с людьми, постепенно преодолевая свою застенчивость, в общем, наверстывал то, чему должен был научиться и освоить еще в ранней юности. Внезапно мне стало не хватать времени — дни словно стали короче.

С Тимом Фриком я познакомился на встрече по поводу организации Игр провинции Британская Колумбия, узнал, что он играет в волейбол, уговорил его прийти и посмотреть на нашу команду и в конечном итоге стать ее тренером. Больше, чем кто-либо другой, Тим вытаскивал меня на люди, на всякие там мероприятия. Мы близко подружились и частенько выбирались в общество вместе. Он затащил меня в спортивно-оздоровительный центр, а также поощрял и всячески помогал мне в развитии атлетических навыков. По мере того как я освоил кресло и стал более проворно в нем передвигаться, мы начали проводить показательные игры в школах — вдвоем против школьной или факультетской команды. Мы получали массу удовольствия, а так как мы всегда побеждали — Тим по-настоящему здорово прыгал и гасил, а я здорово наловчился набрасывать ему мяч у сетки, — все это явилось причиной разговоров о том, что «вот, мол, вам пример для подражания». Мы рассказывали ребятам не только о возможностях, открывающихся перед инвалидами в спорте, но и о тех перспективах, что открываются перед ними в жизни, равно как и о трудностях и разочарованиях, ждущих их на пути.

И еще я путешествовал. Паренек из Уильямс-Лейка, что в провинции Британская Колумбия, оказался в Эдмонтоне на Всеканадских играх инвалидов-колясочников (где наша команда бывших баскетболистов, а ныне волейболистов завоевала первое место), а затем в Англии, в Стоук-Мандевилле, где я участвовал в соревнованиях по баскетболу на Всемирных играх. Мы заняли пятое место, такого же результата мы добились и на следующий год. Птенец оперялся не по дням, а по часам. Я все более свободно и раскованно начинал чувствовать себя в окружающем мире, все больше начинал понимать и осознавать, кто же такой в действительности этот Рик Хансен, испытывая такую же радость от общения с людьми, как и от участия в соревнованиях. И одновременно с этим я все больше приближался к тому виду спорта, которому суждено было стать моей всепоглощающей страстью.

В действительности тяга к гонкам и марафону зародилась, когда я впервые начал играть в баскетбол и наблюдал, как ловко, словно они ничего не весили, сновали по площадке в своих креслах Пит Колистро и Кевин Эрл. Пит одержал победу в гонках на 800 метров на Олимпийских играх инвалидов-колясочников в 1976 году, и оба они добились значительного увеличения своей физической силы благодаря легкоатлетической подготовке. Вот я и начал все больше работать с креслом вне игровой площадки, сначала для того, чтобы набрать дополнительно сил для баскетбола, а потом мне это само по себе стало интересно, и мною завладел какой-то дьявольский азарт.

Иной раз мы с Питом проводили тренировочные гонки на 1500 метров, и, когда я, выбиваясь из сил, шел к финишу, он нагонял меня и приходил первым. Меня это не на шутку задело. Как это ему удается? И вот я стал за ним наблюдать, пытался понять, почему он постоянно утирает мне нос. И я взвинтил свой тренировочный режим до предела. Этому безобразию надо было положить конец.