Человек в движении - Хансен Рик. Страница 37
На следующий вечер, примерно в половине девятого, мы вкатились в город Эшленд, штат Орегон. Вскоре ребята из экипажа и парни из Си-би-си устроили небольшую вечеринку на нижнем этаже. Ее шум долетал до моей спальни, где я лежал и пытался заставить себя уснуть. И вдруг меня кольнул приступ чувства горечи и… да-да, ревности.
Аманда была там, внизу, — она пошла взять льда, чтобы обложить им мои руки и плечи, а оттуда раздавался смех, доносились звуки человеческого веселья, а я не мог быть там, внизу, вместе с нею.
Оглядываясь назад, понимаю, что это выглядело немного глупо. Но в ту минуту у меня было такое настроение, что я невольно подумал: «Чего это она не торопится сюда со льдом? Мы сюда не развлекаться приехали. Я развлекаться не могу». А для Аманды это было самое обычное дело — спуститься вниз за льдом. И отсутствовала она всего-то каких-нибудь двадцать минут. Так из-за чего весь шум?
В душе мы оба понимали, в чем тут дело. Через несколько дней, когда мы достигнем Сакраменто, она должна была возвращаться домой — и я был в полнейшей растерянности.
Я хотел, чтобы она оставалась с нами все турне, но это было не так просто. Во-первых, я не знал, захочет ли этого Аманда и вообще как она воспримет такое предложение. Во-вторых, я не хотел, чтобы это хоть в какой-то мере отразилось на перспективе наших отношений. До сих пор каждый день был просто великолепен — но какими они будут в течение восемнадцати месяцев при условии непрерывного напряжения и стресса? Сможет ли она это вынести? Смогу ли я сам? Для меня Аманда была самым лучшим событием моей жизни. И я не собирался терять ее, будь то из-за турне или чего-нибудь еще. Я не хотел, чтобы она уезжала, но, вероятно, не мог допустить, чтобы она осталась.
Наверное, впервые в жизни я был прав. Наверное, самым легким во всем этом деле было сидеть и крутить колеса.
На следующее утро мы атаковали Сискийю.
Ребята-школьники встали вдоль дороги аж от самого Эшленда. Там были и операторы из Си-би-си и — о Боже мой! — даже из компании Эн-би-си. Вероятно, слухи о нас начинали потихоньку распространяться. Рабочие-ремонтники остановили работу, чтобы поприветствовать меня криками и немного позабавиться.
«Эй, давай-давай, жми до следующей горы! Она покруче этой!»
«Крути, крути, не останавливайся!»
Водители грузовиков сигналили, проносясь мимо, и приветственно махали руками. Они лучше других знали, что представляет из себя эта гора и каково на нее взбираться. Но я и так был преисполнен решимости. Мы одолели две с половиной мили, потом остановились, чтобы поправить сиденье. Я крутил колеса так, что даже в глазах потемнело. Погода изменилась, сразу резко потеплело, как это бывает весной в южном Орегоне, и к полудню температура поднялась до 24 °C. После всех этих дождей и холода я попросту не был готов к подобной перемене. Чувствовалось, что еще немного — и кожа у меня покроется солнечными ожогами. Ребята поочереди ехали рядом со мной на велосипедах и, пока я крутил колеса, поливали меня водой. На каждой стоянке Аманда смазывала меня окисью цинка.
Две мили — потом остановка. Две мили — остановка.
Я заставил себя забыть обо всем, сосредоточился на одной конкретной задаче и только непрерывно повторял одно волшебное слово, придававшее мне сил:
«Толкай!.. Толкай!.. Толкай!»
В этом нет никакой мистики. Это просто способ сосредоточиться на чем-то одном, чтобы все умственные усилия были полностью нацелены на то, чем заняты руки. Некоторые над этим смеялись и говорили, что, если это такой эффективный способ, почему я не выбрал для самостимуляции более подходящее слово? Ну, например, «такси» или «машина». Пусть себе смеются. На меня это действует, вот и сейчас действовало.
Две мили.
«Толкай!..»
Еще две мили.
«Толкай!..»
Все перестало существовать, остались только дорога и гора и цель — победить их обеих. Временами я просто не мог совладать с эмоциями. Все во мне словно пылало, а руки покрывала гусиная кожа, как от мороза. Я не хотел останавливаться на отдых, я хотел одного — идти вперед, взять вершину одним махом, покончить с ней раз и навсегда. Нет, никакая гора меня не одолеет. Слишком долго мы все этого ждали, слишком много потратили сил.
«Толкай!..»
И вдруг… мы оказались на вершине.
Здесь были телевизионные камеры, газетчики и радиожурналисты, фотографы, а среди них Тим, Дон и Ли с Амандой. Ли карабкался на столб с надписью «Вершина Сискийю». Люди стремились пожать мне руку. Все говорили одновременно.
Тим хотел обсудить со мной оставшуюся часть этапа, спуск в долину, в Калифорнию.
«Не сейчас, — ответил я ему. — Только не сейчас».
Сейчас нужно было сделать другое — оглянуться назад, на облака над Орегоном, и вспомнить о ветрах и о дожде и вообще обо всем, что нам пришлось сообща преодолеть, и еще посмотреть вперед — туда, где нас ждали Калифорния и солнце. Теперь было самое время сказать про себя: «Мы справились», — время ощутить гордость за всю команду — ведь у нас было так много причин и столько поводов, чтобы все бросить, а мы не сдались.
Я немного посидел молча, ощущая значение случившегося. Затем забрался в домик на колесах, опустил занавески, лег на кровать и дал волю слезам.
Глава 7
ОГОНЬ СВЯТОГО ЭЛЬМА
Почти всюду их сопровождала Песня.
Никто не предполагал, что она станет символом турне «Человек в движении». Уж во всяком случае, ни автор музыки Дэвид Фостер, ни поэт Джон Парр, написавший к ней текст, никогда не помышляли, что она станет всемирным гимном инвалидов. Это была мелодия, написанная для фильма «Огонь святого Эльма», — с нее он и начинался.
Разве что…
Дэвид Фостер, самобытный «маленький парнишка из Виктории, что в Британской Колумбии», уже становился одним из самых больших знаменитостей в мире поп-музыки, когда в 1985 году ведущий комментатор Ванкуверского радио и телевидения Терри Дэвид Маллиган попросил его написать песню для того самого Рика Хансена, что собирался объехать вокруг света на своем кресле-каталке. Фостер уже являлся обладателем награды «Грэмми», которую он разделил вместе с Лайнелом Ритчи. И теперь кто-то хочет, чтобы он взялся писать еще одну песню?
«Я ответил ему, что у меня нет на это времени, — говорит Фостер. — Но примерно тогда же мне нужно было сочинить что-то триумфальное для одной сцены в «Святом Эльме», где герой мчится на машине в горах, и, представьте себе, я подумал о Рике, о том, как он силой собственных рук преодолевает эти подъемы, понимаете? В результате родился этот маленький, двухминутный музыкальный отрывок.
Впервые с Риком я встретился, когда играл перед ним этот отрывок, после того как он добрался до Калифорнии, а с Джоном Парром я вообще никогда не встречался. Но тем не менее именно мы вдвоем работали над музыкой к фильму, в котором речь идет о нескольких молодых людях, пытающихся определить, чем им заняться в жизни и куда направиться, и у Джона возникли затруднения со стихами для одной песни, которая должна была стать лейтмотивом фильма. И я ему сказал: «Я знаю как раз такого парня…» Потом я показал ему видеопленку с Риком в кресле-каталке, и его словно прорвало».
Джон Парр, в то время совсем еще неизвестный английский сочинитель и исполнитель песен — ему еще только предстояло завоевать славу, — отчетливо помнит, как все это было. «Я встретился с Дэвидом за день до того, как мы должны были сочинить эту песню. У меня возникли серьезные затруднения, и он сказал мне: «Если тебе не хватает вдохновения, ты должен встретиться с этим парнем, Риком Хансеном, который собирается объехать на своей каталке вокруг всего света. И тут все встало на свои места».
Действовали они, по словам Фостера, довольно бесцеремонно: меняли слова, подгоняя текст «под Хансена», а не под героев фильма, для которых предназначалась эта песня. «Послушайте слова, — посмеивается Фостер. — «Вы сломили мальчугана, но мужчину не сломить… И помчусь я вокруг света. Дай мне только пару колес…» Черт побери, да во всем этом фильме нет ни одного эпизода с креслом-каталкой!»