Человек в движении - Хансен Рик. Страница 9

— Приступайте, — сказал я им. — Иначе я просто сойду с ума.

Вот, значит, они меня усыпили, потом я просыпаюсь и вижу, как доктор швыряет на постель эти самые пластины и говорит: «Гуляй смело, Рик. Срослось, как камень».

Я заплакал. Может быть, просто впал в депрессию после анестезии. Но ведь за плечами был целый год непрерывной борьбы с болью. Теперь у меня была любимая девушка, и вообще на меня навалились целые тонны различных проблем. Видно, все то, что я как бы запер в самый дальний ящичек у себя в голове, словно вырвалось наружу и нахлынуло разом на меня, пока я лежал на койке и приходил в себя. Да, крепкий, как камень. И такой же подвижный…

В общем, они притащили ко мне одного парня-консультанта. Он и сам передвигался на коляске и работал в Канадской ассоциации параплегиков [1]. Он немного поговорил со мной, спросил, что не так. Когда я ему рассказал, он ответил, что, мол, да, ему все это известно.

Я лишь молча посмотрел на него. «Ничего-то тебе не известно», — подумал я.

Но все это было позднее. А сейчас, семь месяцев спустя после несчастного случая, я возвращался домой. В определенном смысле это означало конец одной битвы и начало другой. Я был сильным парнем для своего возраста. И в форму я сумел войти довольно быстро. Я умел ходить с костылями и в скобах и мог носиться на каталке. Но больничная жизнь, невзирая на все тяготы, как бы несла в себе механизм безопасности. А теперь мне предстояло самостоятельно найти ответы на пару вопросов: смогу ли я, частично парализованный, свыкнуться с жизнью дома и, что более важно, найдется ли место вообще в этой жизни для меня?

Настало время трогаться в путь и самому во всем убедиться. Я был счастлив, окрылен, нервничал и боялся одновременно. Собственно, поэтому путь домой оказался куда длиннее, чем я думал. И еще из-за того, что первым делом мы попали в очередную аварию. Чтобы понять, как это случилось, вы должны немного узнать о моем отце.

Этот человек проработал всю свою жизнь в компании «Би-си Тел», причем начал в шестнадцать лет телефонистом линейной бригады в Порт-Алберни. В линейные бригады брали отборных, самых крепких ребят. Они рыли все эти ямы и устанавливали столбы — и никаких там механических подъемников, все на одних мускулах. Нытикам места там не было. Или ты крепок телом и духом, или проваливай!

Отцу известно, что такое несчастные случаи и боль. Зимой 1964 года он забирался на столб в Форт-Сент-Джоне, когда услышал треск и почувствовал, как вся махина начинает падать на него. А когда он попытался перелезть на другую сторону, чтобы упасть хотя бы «верхом» на столбе, его «кошки» намертво вцепились в древесину. Ему раздробило бедро в трех местах. Вообще-то ему еще повезло, что живым остался: ведь случилось-то это в безлюдной местности и мороз стоял зверский. К счастью, неподалеку появилась машина, и его отправили прямиком в госпиталь.

Так вот, этот суровый, не избалованный жизнью малый приехал, чтобы отвезти меня домой в Уильямс-Лейк на новеньком «форде»-вездеходе Бронко, который всего каких-нибудь часов шесть как стал моим. Я был в такой спешке, так торопился попасть домой ко второму семестру, что купил его, даже не рассмотрев. Я лишь видел несколько рекламных снимков автомобиля, решил, что именно это мне и надо, и оформил покупку по телефону.

Когда закончили все приготовления, стояла жуткая жара. Я получил права (конечно же, я весь трясся, как и подобает «деревенщине», пока учился водить машину по городским улицам и мостам; инструктор сказал, что вообще-то мне следует еще поработать, но что он выпишет мне права, поскольку водить я буду в округе Уильямс-Лейк, а движение там не ахти какое). Итак, мы договорились о покупке вездехода, госпиталь Дж. Ф. Стронга позаботился об установке ручного управления, и вот он стоял у выхода из больницы — садись и поезжай домой.

Я кинул отцу ключи. Он кинул их мне назад.

— Сам собрался вести эту штуковину, — сказал он мне, — сам и садись за руль.

Я и сел.

Ручное управление состояло из одного длинного рычага, расположенного вдоль рулевой колонки, а от него отходили поперечины с двумя штифтами; один упирался в педаль газа, другой — в тормозную педаль. Когда один нажимали вниз, другой поднимался, чтобы нельзя было одновременно жать на газ и на тормоза. Главный рычаг выступал слева от руля. Машину я вел правой рукой, а левой действовал рычагом: перевел его вперед — тормозишь, назад и вниз — нажимаешь на акселератор.

Со временем я полюбил свой Бронко. Куда только я на нем не ездил. Когда обстановка в доме чересчур накалялась, я уезжал на нем в лес или к озеру половить рыбу или просто посидеть и подумать. Но в тот первый день это был всего лишь новенький вездеход с только что установленным и поэтому слегка тугим рулевым управлением. И вот мы двинулись в сторону Уильямс-Лейка.

Мы ехали всю ночь и так до раннего утра, и, чем дальше, тем труднее было вести машину. На участке между Клинтоном и Уильямс-Лейком случилась оттепель, а потом подморозило, и дорога покрылась черным льдом. Мы там оказались примерно в три часа утра.

Я ехал со скоростью не больше 35–40 миль в час, но педаль акселератора заедала на тридцати пяти, и мне приходилось с силой нажимать на ручное управление, чтобы прибавить скорость. Все бы ничего, да только время от времени заедание проходило и рычаг самопроизвольно опускался на педаль газа, отчего машина резко и совершенно неожиданно для меня набирала скорость. Когда дорога нормальная — это пустяки, но коли попал на обледенелый асфальт — занос обеспечен.

У меня имелся некоторый опыт по части заносов на дорогах в районе Уильямс-Лейка. Если честно, меня вовсе не прельщала возможность оказаться в автомобиле, крутящемся, как волчок, на шоссе номер один в три часа утра. Я взглянул на отца, драматически воздел руки к небу и завопил:

— Ну вот! Так что же теперь будем делать?

Он перегнулся, выровнял машину, и мы остановились.

— Садись за руль, — сказал я ему, — с меня хватит.

Мгновение он смотрел на меня.

— Не распускай нюни, — ответил он мне. — Сам справишься отлично.

Итак, я снова завел мотор и поехал дальше, но теперь уже ехал не быстрее 25–30 миль в час. Отец мой ерзал на сиденье, пока у него не иссякло терпение.

— Послушай, — сказал он мне. — С такой скоростью мы будем ехать целую вечность. Давай-ка побыстрее.

— Но ведь опять же заест!

— Дорога отличная, — успокоил он меня. — Нажимай!

Я надавил на газ, и нас опять занесло. На сей раз уже мне самому пришлось выравнивать машину. Кончилось тем, что мы оказались в сугробе по самые дверные ручки.

Впрочем, тоже мне проблема! На то у этой штуки и были все четыре колеса ведущие. Стоит поднажать — и сама выскочит на дорогу. Но сколько я ни старался, колеса лишь пробуксовывали на месте. Вот и пришлось нам обоим просидеть на морозе пару часов, одним в кромешной тьме, где-то между домом на сотой миле и Уильямс-Лейком, пока не подоспела пара грузовиков с песком и с бригадой рабочих. Они-то нас и вытащили.

И вновь мы тронулись в Уильямс-Лейк. Я по-прежнему сидел за рулем. Когда мы подъехали к дому, отец подвел черту всей нашей эпопее.

— Ну что, убедился? — сказал он мне. — Я ведь говорил: сам справишься отлично.

Глава 3

«ЕДИНСТВЕННАЯ КОЛЯСКА НА ВЕСЬ ГОРОД»

«Возьмет он, бывало, да и выкатит на своей коляске прямо на середину зала во время школьных танцев, — вспоминает Патти Льюэке, — ну и первые танца два просто тихонько сидит, так чтобы народ слегка пообвыкся. Потом мало-помалу начнет раскручивать кресло в такт музыке, выписывать всякие там кренделя. Постепенно народ раздвигается, место, значит, ему уступит, и уж тут он начинает выдавать пируэты и на 360 и на 180. А когда вывалится из каталки — а такое случалось — и кто-нибудь попытается ему помочь подняться, мы обычно говорили: «Да оставьте его в покое. Он и сам справится». Он и вправду умудрялся как-то подтянуться, забирался назад в кресло и начинал все сначала».