Похищенный наследник (ЛП) - Ларк Софи. Страница 4
В голове крутится карусель мыслей. Во-первых, облегчение от того, что месть Анны завершена. Во-вторых, разочарование, что курок спустил именно Зейджак, а не я. В-третьих, осознание того, что настала моя очередь умереть. В-четвертых, понимание того, что мне все равно. Абсолютно.
— Спасибо, — говорю я Мяснику.
Он осматривает меня с ног до головы. Он рассматривает мои рваные джинсы, грязные кроссовки, немытые волосы, долговязую фигуру. Он вздыхает.
— Сколько ты зарабатываешь в гастрономе? — спрашивает он.
— Восемьсот злотых в неделю, — говорю я.
Он испускает хриплый вздох — самое близкое подобие смеха, которое я когда-либо слышал от него.
— Ты больше там не работаешь, — говорит он. — Теперь ты работаешь на меня. Понятно?
Я совсем не понимаю. Но я киваю головой.
— И все же, — говорит он мрачно. — Ты убил двух моих людей. Это не может остаться безнаказанным.
Он кивает головой в сторону одного из своих солдат. Тот расстегивает молнию на спортивной сумке, лежащий рядом с телом Ивана. Он достает мачете длиной с мою руку. Лезвие потемнело от старости, но край заточен как бритва. Солдат передает мачете своему боссу.
Мясник подходит к старому рабочему столу. Столешница расколота, ножка отсутствует, но он все еще стоит вертикально.
— Протяни руку, — говорит он мне.
Его люди отпустили мои руки. Я могу свободно подойти к столу. Я могу положить руку на его поверхность, широко расставив пальцы.
Я испытываю странное чувство нереальности, как будто я наблюдаю за тем, что делаю, находясь в трех футах от своего тела.
Зейджак поднимает тесак. Он со свистом обрушивает его вниз, рассекая мой мизинец пополам, прямо под первым суставом. Это не так больно, как удар из пистолета. Он только жжет, как будто я окунул кончик пальца в пламя.
Зейджак подбирает маленький кусочек плоти, который когда-то был прикреплен к моему телу. Он бросает его на труп Ивана.
— Вот так, — говорит он. — Все долги уплачены.
Десять лет спустя
2.
Несса Гриффин
Чикаго
Я еду на машине в Лейк Сити Балет по улицам, обсаженным двойными рядами кленов, их ветви такие толстые, что почти образуют арку над головой. Листья насыщенного малинового цвета падают вниз, образуя хрустящие сугробы в водосточных трубах.
Я люблю Чикаго осенью. Зима ужасна, но я не буду возражать, если смогу видеть эти яркие красные, оранжевые и желтые цвета еще несколько недель.
Я только что навестила Аиду в ее новой квартире недалеко от морского пирса. Это такое классное место — раньше это была старая церковь. Вы все еще можете увидеть оригинальные голые кирпичные стены на кухне и огромные старые деревянные балки, идущие по потолку, как китовые ребра. В ее спальне даже есть витражное окно. Когда мы сидели на ее кровати, солнечный свет проникал сквозь него, окрашивая нашу кожу в радужные оттенки.
Мы ели попкорн и клементины, смотрели шестой фильм о Гарри Поттере на ее ноутбуке. Аида любит фэнтези. Я тоже полюбила его, судя по тому, что она мне показывала. Но я до сих пор не могу поверить, что она настолько смелая, чтобы есть в постели. Мой брат очень привередлив.
— Где Кэл? — нервно спросила я.
— На работе, — ответила она.
Мой брат только что стал новым олдерменом 43-го округа. Это в дополнение к его должности отпрыска самой успешной мафиозной семьи Чикаго.
У меня всегда возникает странное чувство, когда я думаю о нас именно так — как об ирландской мафии. Я никогда не знала ничего другого. Для меня мой отец, брат, сестра и мать — это люди, которые любят меня и заботятся обо мне. Я не думаю о них как о преступниках с кровью на руках.
Я самая младшая в семье, и они стараются скрывать это от меня. Я не участвую в бизнесе, не так, как мой старший брат и сестра. Каллум — правая рука моего отца. Риона — глава нашего юридического отдела. Даже моя мама принимает активное участие в механике нашего бизнеса.
А есть еще я: ребенок. Избалованный, защищенный, оберегаемый.
Иногда мне кажется, что они хотят оставить меня такой, чтобы хотя бы одна часть семьи оставалась чистой и невинной.
Это ставит меня в странное положение.
Я не хочу делать ничего плохого — я не могу даже раздавить жука, и я не могу сказать ложь, чтобы спасти свою жизнь. Мое лицо становится красным, как свекла, я начинаю потеть, заикаться и чувствую, что меня вырвет, если я даже попытаюсь это сделать.
С другой стороны, иногда я чувствую себя одинокой. Как будто я не принадлежу к остальным. Как будто я не являюсь частью своей собственной семьи.
По крайней мере, Кэл женился на ком-то потрясающем. Мы с Аидой с самого начала нашли общий язык. Мы не похожи — она дерзкая, смешная и никогда не принимает дерьмо от кого бы то ни было. Особенно от моего брата. Сначала казалось, что они убьют друг друга. Теперь я не могу представить Кэла с кем-то другим.
Мне бы хотелось, чтобы они жили с нами подольше, но я понимаю, что им нужно собственное пространство. К несчастью для них, я намерена продолжать приходить в гости практически каждый день.
Я чувствую себя виноватой за то, что у меня нет таких же отношений с моей родной сестрой. Риона просто такая... серьёзная. Она определенно выбрала правильную профессию — споры для нее, как олимпийский вид спорта. Платить ей за это — все равно что платить утке за плавание. Я хочу, чтобы мы были близки, как другие сестры, но я всегда чувствую, что она едва терпит меня. Как будто она считает меня глупой.
Иногда я чувствую себя глупой. Но не сегодня. Сегодня я еду в балетный театр, чтобы посмотреть программы, которые они напечатали для нашего нового шоу. Оно называется «Блаженство». Я помогала ставить половину танцев, и мысль о том, что я увижу их на сцене, вызывает у меня такое волнение, что я едва могу это выдержать.
Мама отдала меня в балетный класс, когда мне было три года. Я также занималась верховой ездой, теннисом, играла на виолончели, но танцы покорили меня больше всего. Я никогда не могла устать от них. Я везде ходила на носочках, а в голове звучали мелодии «Обряда весны» и «Сюиты Пульчинеллы».
Я любила это, как дышать. И я также была хороша в этом. Очень хороша. Только проблема в том, что есть разница между тем, чтобы быть хорошим, и тем, чтобы быть великим. Многие люди хороши. И лишь немногие — великие. Тысячи часов пота и слез — это почти одно и то же. Но пропасть между талантом и гением широка, как Большой каньон. К сожалению, я оказалась не на той стороне.
Я не хотела признавать это. Я думала, что если буду больше сидеть на диетах, усерднее работать, то смогу стать прима-балериной. Но к тому времени, когда я закончила школу, я поняла, что не являюсь лучшей балериной даже в Чикаго, не говоря уже о национальном масштабе. Мне бы повезло получить место ученицы в крупной танцевальной труппе, не говоря уже о том, чтобы перейти в основной состав.
И все же я получила место в кордебалете Лейк Сити Балет, одновременно посещая занятия в Лойоле. Я хотела продолжать танцевать, пока получаю высшее образование.
Директор и главный хореограф — Джексон Райт. Он немного задница, но я думаю какой директор не задница. В этой индустрии слова «директор» и «диктатор» кажутся синонимами в этой отрасли. Тем не менее, этот человек великолепен.
Лейк Сити Балет — это современный, экспериментальный балет. Они ставят всевозможные безумные шоу, например, одно полностью в черном свете и с флуоресцентной краской на теле, а другое вообще без музыки, только с барабанами.
Наше предстоящее шоу посвящено радости, что идеально подходит для меня, поскольку я самый жизнерадостный человек, которого только можно встретить. Меня мало что расстраивает.