Наизнанку (СИ) - Медведева Евсения. Страница 38

Брюнетка 1,4,6! Черт! Что это? Порядковый номер? Он их подписывает что ли? Или это номер в отеле? Черт! Что нельзя написать подробнее? Закрыв журнал вызовов, вошла в сообщения:

«Я подумала. Хорошо, понедельник, четверг и суббота. Н.»

Что? Понедельник, четверг и суббота? Что это? Черт! 1,4,6! Первый, четвертый и шестой день недели — понедельник, четверг и суббота. Придурок! График составил. Ладно! Посмотрим мы на регулярность твоей половой жизни!

*****

…Знала, что нарываюсь на неприятности, когда подмешивала в чай снотворное. Но как еще можно было его остановить, ведь сегодня понедельник? И без того нелюбимый всеми день недели для меня теперь стал ненавистным. Подлила в ресторане, где мы заказали завтрак на вынос, затем дома. Глупо! Глупо! Посмотрела на часы.

— Три часа ночи… Хорошо, сегодня не поедет, а потом? Остальные два дня? Я не смогу его поить снотворным каждый раз, когда собирается свалить к своей телке. Потому что он не тупой цепной пес.

У меня не было уверенности, что Олег не поймет все с первого раза. Именно поэтому и стояла на холоде, укрытая толстым слоем мурашек. Потому что страшно возвращаться в дом. Вдруг уже проснулся?

Руки тряслись не от грозных раскатов, а от внезапно накатившей злости. Как заставить посмотреть на себя ни как на дочь Моисея? Как просочиться сквозь ту толщу льда, сковывающую его.

Неосознанно стала бормотать полюбившееся стихотворение:

По капле в тебя, закружившись от страсти,

До стона сжав кожу, до крика блуждать,

Чтоб взглядом безумным в тебе задержавшись,

Все шрамы неистово сразу сорвать.

— Кролик! Ты решила замерзнуть и заболеть мне назло? Чтобы я поил тебя чаем с малиной? Или, чтобы я получил втык от твоего отца? Если так, то это все как-то мелочно.

Резкий звук его голоса заставил вздрогнуть. Уже остывший чай снова выплеснулся на руки.

— Ага! Еще чего, — чувствовала, как загорелись мои щеки, а холод сменился каким-то невыносимым жаром в теле. Делая вид, что все мое внимание приковано к мокрым рукам, пыталась не смотреть ему в глаза. Знала, что увижу то, что мне не понравится. Только по его насмешливому тону было понятно, что он все знает. Знает! Зажмурилась, ожидая продолжения.

— Ладно. Я поехал. У меня еще встреча, — но его голос был ровным, ничего не выражал. Было невозможно определить, насколько он зол. Внезапный звук раздвигающейся створки двери резанул по ушам. Сердце замерло, а потом, перезапустившись, как старый мотор, забилось частыми импульсами.

— Уже три часа ночи, — я поморщилась, услышав собственный голос. Обыденность разговора лопнула, благодаря моему крику. От громкого звука в доме охраны загорелся свет. Олег замер, но всего на мгновение, словно понял что-то. Он громко выдохнул, а потом скрылся в темноте кухни.

— Пока, — по звуку было ясно, что он уже в коридоре, всего в паре метров от входной двери.

— Почему ты так со мной разговариваешь? — взвыла я и бросилась за ним. Запутавшись в занавеску, рванула вперед, услышав треск ткани. Но это было неважно. Я бежала, чтобы догнать, не успев даже включить свет.

— А как с тобой нужно разговаривать? — Олег уже взялся за ручку, но все же остановился.

Он уронил голову на деревянную поверхность двери, затем чуть надавил на металлическую ручку и тут же отпустил, передумав. Словно давал шанс сказать. Он прислонился к косяку, достав сигарету. Рубашка была расстегнута на три пуговицы, пиджак распахнут. Он крутил головой, в поисках пепельницы. Казалось, что он тоже ищет повод, чтобы не смотреть на меня. Но так лучше. Проще. И хорошо, что темно. Спокойнее.

— Ты понимаешь, о чем я! Откуда этот тон? Ты говоришь со мной, как с чем-то неодушевленным. С чем-то неважным и настолько мелким, что жаль своего времени, чтобы подбирать слова.

— Ты постоянно лезешь в бутылку, — он усмехнулся.

— Ответь!

— Зачем тебе все это? К чему эти разговоры?

— Ответь! — взмолилась я, не скрывая отчетливого надрыва в голосе. Понимала, что глупо ожидать развернутого ответа, объясняющего его поведение, но все равно ждала. Всматривалась в темноту, пытаясь поймать взгляд. Знала, что он не будет церемониться, оберегая мои чувства, но все равно спросила. Все равно ждала ответ, ощущая, как замирает сердце.

Прежде чем заговорить, долго молчал, чиркая золотой зажигалкой. Ленивое пламя вспыхивало, вытягивая нас из темноты, а потом гасло, принося ощущение облегчения. Но даже доли секунды хватало, чтобы рассмотреть его напряженное выражение лица: туго сведенные брови образовывали глубокую складку на лбу, плотно сомкнутая челюсть делала скулы еще резче, пухлые губы превратились в тонкую напряженную линию. Он сосредоточенно о чем-то думал.

— Потому что ты лживая, — Олег крутил сигарету между пальцев, разминая фильтр. Его слова, как пощечина больно ударили. Я инстинктивно сделала шаг назад, упираясь в стену. — В тебе врет все! Кричишь, закатываешь истерики! Это все ху… хрень полная! Ты говоришь и ждешь моей реакции.

— А взгляд? Иногда ловлю твой взгляд, в котором так много презрения! — не хотела думать над его словами. Не хочу думать. Он говорит не мне. Это все не про меня! Пусть говорит, я подумаю об этом потом. Просто пусть говорит.

— Тогда зачем ты постоянно возвращаешься? Откуда это упорство? — он выдохнул клуб дыма и сбросил пепел сигареты в мешок со строительным мусором. Объемное облако кружилось в воздухе, подсвечиваемое редкими вспышками огня зажигалки.

— Потому что отталкиваешь, — я не успела замолчать. Слова сами выпорхнули. Было слишком поздно, потому что Олег ухмыльнулся, делая очередную глубокую затяжку.

— Бинго, — он так громко рассмеялся и, наконец-то, поднял на меня глаза. Его хохот еще пару мгновений блуждал по пустому дому, отражаясь от полуголых стен. — Я не могу смотреть на тебя, говорить, слушать, потому что вижу, как ты из кожи вон лезешь, чтобы привлечь к себе внимание. Знаешь, что я чувствую? Брезгливость! Я вижу тебя насквозь. Ты не такая. За мнимой воинственностью в глазах таится нежность. За напускной истерикой — мольба. Все твои движения, взгляды, разговоры — это фальшь. Терпеть не могу лжецов! Они мне противны! Почему, чтобы увидеть тебя настоящую, мне нужно вытаскивать тебя из очередного дерьма? Похищение, перестрелка, клуб… Почему ты не врешь, только когда тебе страшно? — Олег сделал шаг в мою сторону, но потом снова отступил. — Обычно страх пробуждает в людях самые отвратительные стороны: кто-то падает на колени, моля о пощаде, некоторые готовы продать семью, детей, взамен на пару лишних лет жизни. А ты просто начинаешь жить. Когда ты боишься, твои щеки становятся румяными, а глаза блестят. Куда девается та бравада, которую ты щедро источаешь в обычной жизни? А, Кролик? Ты запуталась. Слишком долго притворялась. Улыбалась, делая вид, что все хорошо. Да, деточка? Трудно теперь показать себя настоящую? Больно? Кролик, проснись! Живи! Знаешь, почему? Потому что просто можешь. А вся твоя тяга ко мне — стресс, который пришлось пережить. Ты просто видишь во мне того, кто способен защитить. Поверь, я не единственный!

— Что ты говоришь! — силы покинули меня. Я прислонилась к стене, скатываясь вниз. Все его слова, как заезженная пластинка, крутились в голове.

— А чего ты от меня ждешь? — он перешел на шепот, только от этого становилось еще хуже. Это было громче крика. — Чего ты хочешь, девочка?

Ноздри защекотало от запаха его сигарет. В сумраке коридора блеснула его белая рубашка. Он присел на корточки рядом. Сложенные в замок руки легли на колени. Темный костюм сливался с темнотой, не давая разглядеть очертания фигуры. Все, что я видела — тлеющая сигарета, зажатая между пальцами.

— Говори, Яна. Скажи это, и всё. Ты должна сказать, а я должен услышать!

Я подняла голову. Он был так близко. На щеках ощущался жар его дыхания. Полумрак коридора не мог спрятать зелень его глаз. Сейчас они сверкали, как новогодняя елка. Жаль, что не могу увидеть его мимику. Хочется уловить каждое движение бровью, малейшее движение губ, прищур глаз. Он не отводил взгляда, прожигая во мне дыру. Горло пересохло, не позволяя произнести ни звука. Да, я и не пыталась, потому что сказать было нечего.