Любовь в смертельной прогрессии (СИ) - Худякова Наталья Фёдоровна. Страница 7

— Может, кофейку? — ласково протянул я.

Следователь склонил голову набок и с интересом посмотрел на меня.

— А вы молодец.

— В каком смысле? — решил уточнить я.

— Держитесь хорошо. За кофе спасибо, конечно. В другой раз.

Не хотелось бы, мысленно возразил я и тоже поднялся со своего места, чтобы как-то поменять эту неудобную для меня дислокацию. Засунув руки в карманы, я обошел вокруг стола и остановился рядом с Деминым, прислонившись к стене.

— Просто сегодня уже немного пришел в себя, а вчера… Никогда спиртным не увлекался, но с соседом вечером пришлось снимать стресс, — хихикнул я. — В конце концов, что такое машина? Железяка. Я же не знаю, может там что замкнуло, и она загорелась.

— Она взорвалась, это не одно и то же, — не вставая с подоконника, следователь повернулся ко мне.

— Ну, я, если честно, не в курсе взрываются ли горящие машины. — Не сталкивался. В кино, вроде, бывает.

— А вы не в курсе, за что убили Сергея Петренко?

Я ждал этот вопрос, готовился к нему, но прозвучал он все равно неожиданно. Как гром среди ясного неба. Наверное, потому, что где-то в глубине души все-таки надеялся, что Серега жив…

Спина, казалось, прилипла к стене. С трудом приняв горизонтальное положение, я сделал несколько шагов и рухнул на ближайший стул.

— Как это — убили… за что, — едва ворочая языком, спросил я и поднял взгляд на Демина. — И почему вы спрашиваете меня об этом. Я что, тот самый последний, кто видел его живым?

Во многом я был сейчас достаточно искренним. Конечно же, полно свидетелей, что я приходил к Петренко в офис, но что касается бара — это мой полный провал, вряд ли я что-то смогу доказать. Теплилась надежда, что если этой ночью на меня не нацепили наручники — значит, в баре меня, скорее всего, не запомнили.

— Вряд ли вы были последним, — протянул он мне спасительную соломинку, за которую я ухватился немеющими пальцами. — Однако хотелось бы узнать, за какой надобностью вы приходили вчера к Петренко? Насколько известно, друзьями вы не были, дел общих не вели. Или я неправильно информирован?

Я протянул руку к графину, стоявшему на столе, налил полный стакан и осушил его залпом. Имел полное право.

— Да, мы не закадычные друзья, но в добрых приятельских отношениях, — я с трудом провернул языком слова. — Мы давно и прекрасно знаем… знали друг друга, учились на одном факультете в институте, жили в одном дворе…

— Это мне известно, — прервал он мое блеяние. — Я спрашиваю: какова цель вашего прихода к Петренко?

— У меня через месяц в некотором роде юбилей намечается, тридцать пять, — прокашлялся я. — Вот хотел пригласить, заодно узнать, нет ли у него на примете приличного местечка для большой компании. Серега любитель всяких тусовок и праздников.

Эта версия — первое, что пришло мне на ум еще дома, когда я обдумывал возможные ответы на неотвратимые вопросы.

— Ну и как, подсказал?

— Вы про что?

— Местечко, спрашиваю, подсказал?

Следователь теперь сидел верхом на стуле и буравил меня ледяным взглядом.

— Да нет, сказал, что подумает, потом сообщит.

Неожиданно мне стало спокойно, безразличие буквально разлилось по телу. Так всегда бывало на трудных экзаменах, когда вытаскиваешь хороший билет. На этот раз билет оказался не слишком мудреным, вполне себе терпимым.

— А как убили Серегу? — ровным голосом спросил я. — Не взорвали же?

— Не взорвали. — Он поднялся.

Было видно, что на Демина навалилась усталость. Он сейчас как рыбак без улова — и время потрачено, и толку ноль. Медленно пройдя вдоль стола, он остановился.

— Я не прощаюсь, — сказал он, поглаживая пальцами свою коричневую папочку. — Сегодня у нас с вами, Алексей Викторович, была просто беседа. Для дачи показаний и составления протокола вас вызовут повесткой. До свидания, — он холодно улыбнулся и тихо, по-кошачьи, вышел из кабинета.

Не знаю, сколько прошло времени. Раза три в кабинет порывалась войти секретарша с какими-то вопросами. В конце концов, я в бешенстве рявкнул:

— Катя! Неужели не ясно, что меня нет?!

— Алексей Викторович, тут надо…

— Нет!!! Ты русский язык понимаешь?! Меня ни для кого нет. И для тебя тоже! Умер. Сдох. Околел. Так понятно?

Дверь захлопнулась. Но не хватало тишины. Фантом прокурорского пижона все еще витал в пространстве кабинета.

— Какая гадость! — не выдержав, сказал я вслух и, подойдя к окну, распахнул одну створку. Свежий ветер ударил в лицо, зашуршали жалюзи.

Сформулировать свои ощущения в ясной форме не получалось. И чего я взъелся на этого бравого молодца? Логичнее всего было бы довериться ему и попросить помощи. Однако, исходя из опыта моего несчастного отца, я почему-то решительно доверился не логике, а интуиции. И она мне как раз подсказывала, что надо быть осторожным, предельно осторожным. В наше время попасть за решетку — как дважды два. Это им проще всего. Папочку с делом захлопнуть и удовлетворенно потереть руки — вот мечта этих пинкертонов.

Когда я вспоминал отца, сердце которого не выдержало испытаний несправедливостью, у меня возникало состояние полной безнадеги, тупика. Виталий Иванович рассказывал мне ту жуткую историю, которая перечеркнула все надежды нашей семьи, лишив нас права просто жить и любить. В тот злополучный вечер они с друзьями собрались устроить вечеринку с шашлыками у Бородича на даче. Дом, доставшийся ему от бабки артистки, был большой, участок тоже приличный, с запущенным, «почти английским», как он говорил, садом. Виталий Иванович был закоренелым холостяком, таким, собственно, он и остался по сей день. Потому, наверное, дача долгое время была излюбленным местом для разного рода мужских попоек и приватных встреч с дамами. Для этих целей в укромном месте хранились ключи от дома, и достаточно было лишь предупредить хозяина о своем визите. Постепенно все обзавелись кто женами и детьми, кто строгими любовницами. Использовать дачу стали все реже, а со временем Бородич отремонтировал старинный дом и переселился туда окончательно.

Тот день был особенным для отца — он хотел наконец представить Тамару своим друзьям и объявить о предстоящей свадьбе. Однако к вечеру все обернулось трагедией. Виталий Иванович с отцом по старой традиции занимались подготовкой мяса для шашлыков и прочей закуской. Когда же стали съезжаться остальные приятели, отец попросил «увольнительную» и поехал за Тамарой, которая должна была ждать его у своей матери в соседнем поселке. Езды туда было всего ничего — минут пятнадцать-двадцать от силы.

По двору уже разносился запах поспевающих шашлыков, гул голосов от выпитого для разминки спиртного, становился все громче, а отца с Тамарой так и не было. В конце концов, приятели стали волноваться. К сожалению, мобильники в ту пору не водились, и найти человека по первой прихоти не было никакой возможности. Когда терпение компании уже иссякло, неожиданно в калитку во двор зашла соседка Бородича по даче, у которой в доме был проведен телефон и время от времени им пользовались все, кто приезжал к Виталию Ивановичу в гости. Женщина отвела Виталия Ивановича в сторону и тихо, почти шепотом сообщила, что звонили из милиции, просили подъехать в отделение для дачи показаний, так как Соболев попал в очень неприятную ситуацию.

Всех, кто хоть мало-мальски знал Виктора Соболева, случившееся повергло в глубокий шок. Оказывается, приехав к матери Тамары, отец с удивлением узнает, что никто его там не ждет. По словам взволнованной Александры Леонидовны, Тамара заезжала, давно, еще утром, очень нервничала, а потом вдруг сказала, что ей срочно надо куда-то отлучиться, обещала вскоре вернуться. Ничего не понимающий отец безуспешно названивал ей на городскую квартиру, подругам, коллегам по работе. Но Тамара как сквозь землю провалилась. Просидев в доме битый час, он решил съездить все-таки в город, зайти к ней домой. Ведь телефон мог и не работать. Александра Леонидовна просилась взять ее с собой, но отец заверил, что позвонит ей из города, да и, мало ли, Тамара приедет сюда. Так и порешили. А потом, на въезде в город, машину остановил гаишник за высокую скорость, проверил документы, попросил открыть багажник, а там… Тамара, задушенная галстуком отца. Этот галстук был куплен как-то по случаю за границей, ни у кого такого не было, и все его потом признали как любимую вещь отца…