Дезире — значит желание (Желание сердца, Уроки куртизанки, Заветное желание) - Картленд Барбара. Страница 44

Все пассажиры встали рано и были готовы подняться на борт, но им сообщили, что капитан хочет подождать, пока шторм немного утихнет. Поэтому из Булони они отплыли только после полудня и после тяжелого плавания прибыли в Фолкстон с опозданием почти на два часа.

Шел сильный дождь, и Корнелия не могла не испытывать жалости к герцогу, потому что даже природные стихии, казалось, были против него. Они приехали в Лондон уже после наступления темноты. Казалось, разумнее всего было бы провести ночь в Рочемптон-Хаус, даже если слуги их и не ждали, но герцог, хотя они уже пропустили два поезда, идущих до «Котильона», решил ехать на последнем, отправлявшемся из Лондона в одиннадцать часов.

Неужели этот мужчина — суровый и безразличный к ее комфорту — тот самый человек, который целовал ее груди и говорил: «Ты — младенец, и я должен оберегать тебя! Ты — ребенок, и я должен учить тебя! Ты просто маленькая девочка, хотя и старалась заставить меня поверить, будто ты женщина! Моя милая, неужели ты действительно думала, что сможешь меня обмануть накрашенными губами и нарумяненными щеками?» — «Но вы же обманулись… в тот первый вечер… в „Максиме“. — „Да, но лишь до того момента, пока не заглянул тебе в глаза и не увидел в них невинность. И… страх. Ты боялась меня, потому что я — мужчина, и ты не знала, чего от меня ждать! Ты то краснела, то бледнела! О, моя глупенькая малышка, неужели ты думаешь, что так могла бы выглядеть женщина, какую ты пыталась изображать?“ — „Вы… вы смеетесь надо мной!“ — „Только потому, что я безумно счастлив. Неужели ты не понимаешь, как ужасно я боялся потерять тебя? Но теперь, теперь ты — моя!“

Они приехали на вокзал Паддингтон и стали ждать поезда. Когда они, наконец, выехали из Лондона, поезд тащился ужасно медленно, так что до места, откуда до «Котильона» можно было доехать в экипаже, они добрались почти в час ночи. Но благодаря телеграмме их встречала карета, а в «Котильоне» все было готово к их приезду.

Корнелия никогда не думала, что этот большой дом покажется ей родным, но она настолько устала, что обрадовалась знакомой обстановке, словно объятиям ласковых рук. Даже не потрудившись пожелать герцогу спокойной ночи, она позволила отвести себя наверх, в спальню, и через несколько минут уже крепко спала.

Она спала глубоким сном без сновидений, сном физически обессиленного человека, и, проснувшись, не сразу поняла, где она. Накануне ночью она из-за сильной усталости даже не заметила, что для нее приготовили огромную парадную спальню, где первое время после свадьбы спали молодые жены Рочемптонов.

Лучи солнечного света пробивались из-за краев занавесей, и Корнелия залюбовалась голубыми с серебром стенами комнаты и драпировками из розовой парчи, свисающими из-под резных ламбрекенов в стиле Карла II. Здесь были канделябры из уотерфордского стекла, зеркала в рамах с ангелочками из дрезденского фарфора, мебель из орехового дерева с серебряной инкрустацией в стиле королевы Анны и повсюду — знаки и символы любви, накопившиеся за многие поколения любви и преданности: сердца и двойные узлы, амурчики и стрелы.

Корнелия сонно улыбнулась от счастья, но вдруг, окончательно проснувшись, почувствовала в сердце прежний страх. Что, если теперь, когда они вернулись в «Котильон», Дезире будет забыта?

Ей подумалось: этот большой дом — идеальное окружение для герцога и всего, что за ним стоит: его титул, унаследованное положение при дворе, ответственность крупного землевладельца.

Он хотел бежать с тетей Лили, это так, но теперь все было иначе. Тогда вину возложили бы не на него, а на Лили, потому что она была замужем, и скандал был бы вызван именно тем, что она разрушила семью. Герцогу простили бы его грехи, особенно потому, что он был холост и ничем не связан.

Теперь же провинившимся был бы он, и это меняло все дело. Это он будет разведен, это он будет опозорен. Прекратятся королевские визиты в «Котильон», о которых всегда так много говорили, ему будет закрыт доступ на королевскую трибуну во время скачек в Аскоте, он не сможет появляться при дворе.

Развод становился довольно частым явлением, это правда, но виновная сторона все еще оставалась отверженной и не допускалась в приличное общество.

Он имеет так много, разве он сможет от этого отказаться, подумала Корнелия.

Ей вспомнился его портрет, висевший над камином в библиотеке. Там он был изображен в одеянии, которое было на нем по случаю коронации Эдуарда УИ. Его темноволосая голова гордо возвышалась над широким горностаевым воротником. И этим тоже ему придется пожертвовать — местом, которое высоко ценилось и наследовалось главой семьи с тех пор, как первый граф Вайн, предшественник герцогов Рочемптонов, был оруженосцем на коронации Генриха VI.

— Может быть, я хочу слишком многого? — Корнелия глубоко вздохнула, и тут вошла Вайолет, чтобы разбудить ее. Она взбила кружевные подушки за спиной у Корнелии и подала ей голубой шифоновый пеньюар.

— Вам только что доставили письмо, ваша светлость, — сказала Вайолет, внося поднос с завтраком. — И грум, который его принес, ждет ответа.

— Странно, — удивилась Корнелия. — Ведь никто не знает, что мы здесь!

Она взяла конверт в руки и увидела, что его украшает герцогская корона. Внимательно прочитав письмо, она сказала стоявшей у кровати Вайолет:

— Я сейчас встану, а ты передай, пожалуйста, его светлости, что я скоро спущусь и хотела бы его видеть.

— Его светлость уже просил меня передать вам его почтение, — ответила Вайолет, — и сказать, что он желает видеть вашу светлость в библиотеке как можно скорее.

— Я буду готова через двадцать минут! — быстро сказала Корнелия. — И попроси грума подождать.

Глава 14

Когда Корнелия вошла в библиотеку, герцог поднялся из-за большого письменного стола, за которым сидел. Его вид показался ей каким-то странным, и через секунду она поняла, в чем дело. Он был одет не так, как обычно одевался в «Котильоне» — бриджи для верховой езды или куртку с выгравированной на пуговицах эмблемой его полка, а в темный дорожный костюм, как тот, что был на нем вчера.

Он приветствовал ее с соблюдением этикета и знаком предложил ей сесть на софу перед камином. Но она нарочно пересекла комнату и села в большом эркере, откуда открывался вид на озеро. В этом случае он оказывался лицом к свету, и следить за выражением ее лица ему становилось затруднительно.

— Я хочу поговорить с вами, Корнелия, — начал герцог, теребя одной рукой золотую с жемчугом цепочку своих часов.

Он казался усталым и измученным, но в то же время и ужасно красивым, и Корнелию охватило то необъяснимое ощущение слабости, которое всегда находило на нее в его присутствии. С трудом заставив себя говорить холодным и безразличным тоном, она ответила:

— Я так и поняла.

— Я хотел поговорить с вами вчера вечером, но вы очень устали от путешествия, и мне хотелось, чтобы вы отдохнули.

— Благодарю вас, — скромно отозвалась Корнелия.

Герцог помолчал.

— Не знаю, как начать этот разговор, — сказал он. — Думаю, его должно облегчить то обстоятельство, что фактически мы не были мужем и женой. Проще говоря, — хотя, боюсь, это будет для вас ударом, — я прошу у вас развода.

Корнелия опустила глаза, не решаясь взглянуть на него.

— Видите ли, — продолжал герцог, — поскольку мы с вами вступили в брак не по любви, мне не особенно тяжело будет сказать вам, что я влюблен.

Корнелия не могла удержаться от вопроса:

— Опять? — спросила она и увидела, как он вспыхнул.

— Наверное, вы вправе задать этот вопрос. Поскольку я уже знаю, что вы презираете меня и еще ниже упасть в ваших глазах невозможно, то скажу вам правду. Я никогда, даже в самых необузданных своих фантазиях, не думал, что ваша тетя уедет со мной. И прошу вас поверить: это истинная правда. Я думаю, что по-своему любил ее, хотя и знал: она не готова пойти ни на какие жертвы, пусть даже самые, маленькие, ради того чувства, которое мы называли любовью. Когда я просил ее уехать со мной — например, в тот раз, когда вы так некстати подслушали наш разговор, я был уверен: что бы я ни сказал и что бы ни сделал, ничто не заставит ее совершить поступок, который лишит ее положения в обществе.