Змеиный крест (СИ) - Вилкс Энни. Страница 5

«Ни на что не променяю мою жизнь!» — любила она восклицать даже в моменты печали, напоминая себе, что живет счастливо и свободно, в теплой семье, занимаясь любимым делом. Вэл грезил возможностью оказаться среди шепчущих и открыть в себе тайное предназначение, уже замужняя Виара все еще втайне мечтала выйти за именитого и стать частью древней семьи, но Алана просто хотела оставаться на своем месте и продолжать делать то, что делала.

Со смущением она вспоминала, что ребенком, еще до рассказа Вилы о резне в белом замке, тоже мечтала оказаться именитой, а не Аланой, дочерью Ласа. Тогда она считала шепчущих и именитых почти богами, живущими какой-то другой, высокой и неземной жизнью, и по крупицам, как драгоценность, собирала информацию о великих семьях. Маркизы, бароны, и особенно герцоги были другими, совсем не как безымянные, даже не как трехсотлетние Голденеры. Они вели свои фамилии тысячелетиями и тщательно оберегали родовые секреты. Истории об их деяниях иногда встречались в описаниях политических ходов, имена мелькали в записях о переходе именитой женщины из одной семьи в другую.

Вила приносила домой книги из деревенской библиотеки при школе, а потом журила дочь за то, что та жжет свечи по ночам.

Деревенские шутили над Аланой, зная о ее любви к чтению: пообещав ей книжку или на худой конец интересную историю, девочку можно было заинтересовать хоть щипанием перьев на подушки, хоть покраской заборов смолой, чем взрослые без смущения пользовались, пока Алане не повезло по-крупному и она впервые не набралась мужества, чтобы проникнуть в библиотеку Голденеров. «Большая книга правдивых сказаний» так захватила ее, что она зазевалась и забыла об осторожности, и мастер Оливер застал уткнувшуюся в старые страницы девочку прямо в собственном кресле. Но ничего не сказал, только лукаво покачал головой и шикнул как на кошку. Потом Алана не раз замечала, что вечером он оставляет дверь в библиотеку приоткрытой. Это было тайным знаком: Флора, его жена, уже спит, можно не бояться, что она погонит дочку кухарки прочь, и читать хоть до утра.

И Алана пропадала в библиотеке ночами, на что и Лас, и Вила мудро закрывали глаза. Лас обычно посмеивался в усы, будя засыпавшую за взбиванием масла дочку, и говорил, что Алана живет не своей жизнью. Вила же вступалась за Алану, и развивалась настоящая словесная баталия, темой которой становилась чрезмерная любовь ребенка к чтению. «Ты бы перестала бежать, — доказывал Лас. — Тебе что, твоя жизнь не нравится?»

Но отец был не прав: Алане нравилась ее жизнь. Когда ей исполнилось двадцать, и пора было ехать на ярмарку невест, Вила спросила у нее, какую семью девочка хочет создать и сколько детей родить. Алане тогда нравился Вэл, но он был влюблен в симпатичную дочку кузнеца, и Алана гордо ответила матери, что пока замуж выходить не хочет, и, приведя в пример обычаи Синих земель, где женщины выбирали свою судьбу самостоятельно и могли никогда не связываться узами брака, и Желтых, где семьи образовывались чаще всего очень поздно, уведомила родителей, что раньше тридцати о замужестве и думать не будет, ни на какую ярмарку не поедет ни сейчас, ни на следующий год. Алана лукавила, не говоря маме всей правды: ей, выросшей на историях возвышенных рыцарей и прекрасных дам, на сказаниях о подвигах и рассуждениях мыслителей, было сложно представить своим мужем кого-то из простых деревенских парней — охочих до выпивки и карт, краснолицых, смешливых, малообразованных добряков. И когда уже и Виара вышла замуж, а Вэл женился и овдовел в течение года, Алана окончательно уверилась, что ей нет места в привычном деревенском матримониальном укладе. Она радовалась, что жила не в самой деревне, а в поместье: здесь ее чуждость привычному не так бросалась в глаза.

«Ты наша желто-синяя, — смеялись Вила и Лас в унисон. — Ну ладно, не заставлять же». Однако женщины из деревни были другого мнения, и когда Алана появлялась на рынке с матерью, всячески намекали обеим, что девушке стоило бы уже задуматься о продолжении рода. «Нечего цвести впустую, с этими книжками твоими, — добродушно говорила жена деревенского старосты. — Вот как ребеночка понюхаешь, так и самой захочется».

Когда мама справлялась с готовкой одна, другие слуги просили Алану посидеть то с одним ребенком, то с другим, на что девушка легко соглашалась, пусть и без особого удовольствия. Довольно быстро она поняла, что детей можно увлечь даже самыми простенькими историями, которых у нее всегда было полно. Алана учила их читать и сажала за книжки, поощряла выдумывание сказок. Мать часто оставляла ее с младшей сестрой Евой, и Алане не сложно было организовать игру не одному ребенку, а, скажем, троим. Дети представляли себя принцессами, знатными воинами и шепчущими, а Алана сидела рядом и занималась своими делами. Со временем она снискала славу безобидной и доброй ученой чудачки, деревенские женщины перестали перемывать ей кости, окончательно уверившись, что своеобразная девушка не хочет искать себе женихов, и перестали сватать ей своих подрастающих отпрысков.

Флора Голденер, нанявшая своим детям няньку из Синих земель, рассуждала, что любовь к знанию прививать нужно правильно, но мастер Оливер, однажды услышав, как терпеливо дочка кухарки рассказывает его сыну о подвигах герцогов во время пятидесятилетней войны, и с удовольствием отметив, что Улан, размахивая палкой как мечом, представляет себя защитником императора, решил предложить Алане реализовать то, что у няньки из Синих земель никак не выходило. Алана была польщена доверием мастера Оливера и очень старалась его не подводить: к концу второй недели Улан уже знал и об устройстве Империи, и о странах континента, мог перечислить по именам всех правящих герцогов и цвета их земель. Улан выдавал эти знания отцу разрозненно и невпопад, но мастер Оливер видел, что избалованный паренек очень привязался к своей простой учительнице, и всячески подчеркивал ценность того, что делала Алана для его сына.

Да, Алане дочери Ласа нравилась ее жизнь. Мечты об именитых уступили место каждодневной приятной рутине. Теперь, разбираясь в интригах и ходах знатных семей, чтобы после рассказать о них Улану и пробудить в нем интерес к политике, она видела за фамилиями предательства и смерть. Ей было сложно объяснить Улану, что несмотря на наследный герцогский титул и возможную помощь шепчущих, его жизнь, которая могла бы быть долгой, может и прерваться, если те же красные герцоги решат, например, захватить Зеленые земли, как когда-то они пытались захватить Белые.

Алана молилась Свету о своих хозяевах.

* * *

— Да объявился какой-то внук или племянник троюродный, вроде как. Молодой, говорят, красивый, шибко важный, наверно, раз ему герцог Даор в жены леди Юорию не пожалел.

Имена Роза произнесла так тихо, как будто боялась, что великий черный герцог обрушится на нее со всем своим многочисленным черным войском, если узнает, что она поминает имя его всуе на солнечной и оживленной деревенской площади. Алана готова была держать пари, что простые деревенские видят его никак не меньше, чем темным прислужником, читающим мысли, раз на гербе его земель расправил крылья ворон, а не канарейка. Тогда как все говорило об обратном: обладая самой мощной армией в Империи, последние лет двадцать черный герцог приходил в разрушенные войной и склоками земли и наводил в них порядок.

— Алана, пойдем!

Мама была мрачнее тучи.

— Откуда Розе знать о таких вещах? — спросила Алана маму. — Почему все считают, что это их дело?

— Не говори, о чем не знаешь, — оборвала ее Вила, отдавая ей корзинку, от веса которой у Аланы заныли колени. — Все нас касается. У именитых все не как у нас, но наш мир полностью зависит от них и их дел. Лучше быть ко всему готовой, Алана. Сегодня многие знатные прибудут на день рождения мастера Оливера. Красные герцоги Теренеры ожидаются тоже, а они никогда раньше не появлялись здесь, плохой это знак. Это будет сложный день и очень сложный вечер, родная.

Они ехали в тишине. Вила как-то странно смотрела на проплывающие мимо жаркие от урожая поля, не моргая. Солнце уже садилось, его теплые лучи золотили ее черные волосы, и закатные сполохи отражались в ее теплых карих глазах. Потом она опустила взгляд и сгорбилась, будто неприятные воспоминания нахлынули на нее с непреодолимой силой. Алана догадалась, что мать думает о красных, которым ей предстояло прислуживать на пиру, и представила, как руки ее, держащие серебряные блюда, будут дрожать от ненависти и бессильной злобы. Алана положила матери руку на плечо, и та подняла голову, будто вынырнула из омута.