Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ) - Манилова Ольга. Страница 28
— Ты побудешь милосердной, — шепчет он потом Кире на ухо, — за нас обоих.
Глава 15
В Рим на выходных они все-таки вылетают.
Хоть атмосфера в автомобиле, а затем в самолете еще несколько напряженная.
По дороге в аэропорт темно-серый джип Карелина прикрывают два минивена.
Кира переживает о своих документах и процедуре таможенного контроля, но их подвозят к самолету без единой проверки. В салоне лишь работник аэропорта мельком смотрит ее новый паспорт.
У трапа Роман непродолжительно разговаривает с Кириллом. Пока девушка толком так и не познакомилась с налысо бритым охранником, впечатляющим своим немногословностью.
С собой у нее чемодан, купленный помощницей Карелина, а внутри — половина вещей, выбранных и купленных тоже помощницей. Все это завез ее новый водитель — смуглый верзила по имени Ираклий — вечером в квартиру без какого-либо предупреждения.
Тогда Кира решает избежать выяснений отношений, и молча перебирает накупленное. Скрепя сердце, вынуждена признать: большинство вещей — от одежды до косметики для путешествий — ей подходят.
Солнечные улицы Рима уже плавятся душнотой, когда машина останавливается у отеля. В фойе Кира и не скрывает восхищения при разглядывании зеленого бархата на позолоченной мебели и сочетаний старины с китчем современного искусства.
Рома обращается к встречающему их генеральному менеджеру на безупречном английском, а Кира удостаивается вежливого комплимента от пожилого мужчины, который оказывается американцем.
Он сдержан, так как очевидно побаивается Карелина, хоть и открыто улыбается Кире, когда показывает гостям бар и проводит до лифта.
Их номер — самый верхний и самый лучший — весьма скромных размеров, но роскошную кровать, обласканную порывами молочно-белых штор и примыкающую к просторной темно-оранжевой террасе, вряд ли что-то способно превзойти по очарованию.
Парапет утопает в асимметричных гирляндах зелени, а со столика на улице открывается вид на бесконечные каскады городских крыш.
Роман стоит у ведущих на террасу окон-дверей, занимая собой весь проход — Кире приходится залезть на кровать, чтобы дотянуться до кипы меню на тумбе с противоположной стороны спальни.
В полете отказалась от плотного завтрака, а впечатления нагнали аппетит.
На девушке бежевое хлопковое платье, — просто, но безупречно фигуре — такой бывает готовая одежда только по баснословной цене.
Листая меню, она чувствует, как Роман смотрит на нее, а не на Рим за вздымающимися шторами. Настойчивость взгляда ползет по открытой коже шелковистой гусеницей, заползающей кое-где и под воланы ткани.
Нахлынывает внезапное смущение и Кира тянется к бутылке воды на тумбе. Неуклюже переворачивает вельветовые подставки для стаканов на пол.
Она пытается их поднять, свесившись с матраса, и Карелин протягивает упавшее: он уже обошел кровать и остановился рядом с полулежащей девушкой.
Поднять на него глаза, когда шершавые пальцы проводят по щеке, приближаясь к губам, — испытание для рвущегося из горла вздоха.
Роман не сдерживается первым, и протяжно выдыхает. Глядя на нее сверху вниз.
— Не хочу оставлять тебя голодной, — с тщательно скрываемым сожалением выговаривает он и забирает меню. Смотрит на прикроватный телефон, видимо, планируя сделать заказ.
— Готовить будут не менее часа, каким бы крутым этот номер не был, — бесстрастно комментирует она и приподнимается на руках. Шлейка платья спадает с плеча.
Карелин возвращает ее на место, задумчиво крутя полоску между пальцев.
— Что если час — это мало? — негромко произносит он.
— Ты… издеваешься надо мной? — спрашивает она расстроенно, поворачиваясь в сторону лишь немного.
Даже не собирается скрывать обиды, глупо или нет. Он что ли хочет, чтобы она набросилась на него?
Кулаком он тянет подол ее платья вниз, будто его так можно стянуть. Несмотря на подтекст беседы, движение застает девушку врасплох.
— Издеваюсь я давно. Над собой.
— Ты собираешься наконец-то поцеловать меня или нет, Карелин?— сопит она.
Самостоятельное стягивание платья лежа оборачивается каторгой, когда он махом раздвигает ей ноги и, небрежно отводя белье в сторону, припадает к жару складочек требовательным ртом.
Она крутится и вертится, в какой-то момент он приподнимается, чтобы помочь — но сбившееся складками платье остается на девушке, потому что теперь они жадно целуются.
Она расстегивает его ширинку и пытается совладать с неуклюжестью собственных рук. То задевая пальцами колом стоящий член, то костяшками упираясь в ремень, то прислоняя ладонь к разрезу кармана.
Вынуждена выгнуться под ним, унять головокружение от безжалостности лихорадочного рта, помечающего ее тело засосами словно ожогами.
Беспорядочно припадая к разным участкам кожи и не выдерживая, Карелин врывается в нее с коротким, приглушенным рыком.
Держаться руками за его шею. Нужно держаться за что-то, ибо их тела схлёстываются, как в битве. Как можно лежать спиной на кровати, под грузом заходящегося в рывках тела, и бояться упасть? Бояться сигануть вниз, теряя не только опору, но ощущение своего тела?
Кира и боится, и надеется. Одновременно. Мукой отзываются одинокие участки кожи, к которым он не может сейчас дотянуться.
— Рома, — вскрикивает она, от бессилия впиваясь ногтями в жесткие волоски на шее и пытаясь разглядеть, как он в ней двигается, — Рома!
Он только сжимает крепче. Мотнув головой, будто приводя себя в чувство, просовывает и закрепляет свои руки под ее подмышками и теперь дергает на себя все ее тело.
Утыкаясь лбом в переносицу, он умоляет жестким, гортанным голосом:
— Да, — вынуждая ее подмахивать каждому проникновению, дышит со свистом, — да. Кира… Да, давай. Не сдерживайся. Не молчи.
Пот стекает ей на глаза, но Роман утирает каплю носом.
— Мне нужно, — задыхается Кира, — мне нужно…
— Что тебе нужно?
Она мотает головой, теряя нити мыслей.
Обрывки путаются и комом перекатываются по сознанию.
Увязает в противоречиях желаний, намерений и нужде.
Одежда мешает, и жара мешает, и пламя, свирепствующее внутри, — тоже.
Нет никаких ударов и всполохов тока, искрящихся каждым толчком. Ток льется бесперебойным журчащим протоком, еще сплошной заряженной стеной обрушившись на них с самого начала.
Остается только барахтаться, и не останавливаться. Ни на одну дрожь не останавливаться.
— Рома, мне нужно, — Кира закрывает глаза, но он легонько бодается лицом об покрытый испариной лоб, призывая вернуть взгляд, — я сейчас… Я думаю, я близко…
Она просовывает ладонь между ними и ищет пальцами клитор или хотя бы кусочек плоти рядом.
— Хорошо, — дергает он головой и сцепляет зубы, — хорошо, милая. Но потом… ты будешь кончать вот так, просто на мне, хорошо? Без рук будешь?
Кивка даже полноценного не выходит, и она опаляет рвущимся на свободу дыханием подбородок, усеянный мелкими шрамами и вмятинами.
— Я хочу, — лепечет она, — но я не могу, пожалуйста, я…
Рома заходится столь стремительным, жестким ритмом, что ее ладонь натирает навершие сама по себе. Кажется, кто-то из них рвет его брючину.
Ерзанье столь суматошное и беспорядочное, что Кира не уверена -- то ли их все еще окружает светлый день, то ли наступила темнота ночи.
— Я знаю, — выталкивает из себя слова Карелин, — я знаю. Потом получится. Какая ты узкая, ты не понимаешь, я не могу остановиться. Какая ты, я всю тебя…
— Рома! Я… Пожалуйста, я… Рома!
Она срывается на крики, откидываясь головой назад, — и, дергая ее на себя за плечи кулаками, Роман входит до упора, кончая. Раздраженно взбивая воланы платья, рыскающими пальцами он накрывает ее подрагивающую ладонь и заставляет Киру кончить под короткими давящими рывками.
Пока Кира пытается отдышаться, он становится на колени и резко сдвигает край платья. Оттягивает дольки лифчика, обнажает вершинки сосков, и тянется к прикроватному телефону.