Поцелуй Однажды: Глава Мафии (СИ) - Манилова Ольга. Страница 39
Здесь темнее всего, и проглядывается лишь уголок моря. Тусклый лунный свет напоминает люстру с одной работающей лампочкой.
Кире есть о чем поразмыслить, но даже сознание затянуто сентябрьской негой. Какая тихая, прекрасная ночь.
За спиной Карелин тоже просыпается и через некоторое время подходит к балкону обнаженным. Его эрегированный член пружинит, когда плечо соприкасается с дверной створкой.
— Что высматриваешь? — хрипит он.
— Моряка какого-нибудь, жениха себе ищу.
Его пальцы крутят ее локон, словно разгадывая некую тайну.
— Мордобои с моряками у меня бывали, так что пожалей какого-то невинного смертника.
— Это правда, что ты убил прошлого мэра брусом в порту?
— Нет, — широко улыбается он, видимо, еще не отошедший от сна. — Нет, конечно. Бога ради, нахрена он мне нужен.
Она рассматривает безоблачное небо, застывшее разлитыми чернилами среди сверкающих камней.
— Иди сюда, Кира, — тихо приказывает Роман.
На кровати он осторожно входит в нее сбоку, обвивая тонкое бледное тело неумолимыми руками.
Степенные, но жесткие толчки погружают ее в плен невесомости — она чувствует скольжение бархатной плоти до каждого миллиметра, но удовольствие закупорилось в одной точке внизу живота, и, как забытый солнцем и росой цветок, не может распуститься.
Он лижет ей шею. Держит крепко-крепко.
Толчки замедляются, рвутся глубиной и мощью, но теперь мучают паузами.
Член твердый, как гранит. Ритм ювелирно выдержанный. Паузы растягиваются, а проникновения звереют.
Она дотягивается ладонью до низа живота, будто в надежде нащупать то средоточие возбуждения и трепета, что распускается так мучительно медленно. Но влажная кожа безмолвна.
Недовольное мурчание и ерзанье Роман пресекает сталью руки и обманчиво нежным шепотом.
— Здесь двигаюсь я. А ты слушаешься.
Вздохи путаются, налетая один на другой. Когда очередной толчок оборачивается засаживанием до упора и томительным удерживанием, Кира невольно дергается и пытается подвигаться на толстой плоти.
Роман теперь держит нижнюю часть ее лица ладонью. Киру стискивает такое обилие мышц, что физическая возможность вздохнуть полной грудью теряется.
— Шевелиться можно только, когда я тебя шевелю.
В следующий заход он врывается с мощью кувалды. Кира заходится в постанываниях, потому что наконец он ускоряется.
— Ты только послушай себя, только послушай. Ты меня и впрямь убить способна.
Стоны оборачиваются ошеломленным мычанием, когда Рома начинает опять урывками замедляться и возвращаться к начальному круговороту пытки.
Только теперь порханием подушечек пальцев терзает ее соски по очереди.
Короткие, но настойчивые проникновения лишают Киру осмысленного поведения. Рука зажата у живота, вниз уползти не может. Тело напрягается дрожью и Кира отчаянно пытается насадиться либо глубже, либо быстрее.
— Терпим, милая, терпим, — он уверенно засаживается с каждым словом. Проводит носом по скуле и втягивает аромат ее волос, срываясь лишь на миг и обрывая собственный рык.
— Рома, хватит, — находит силы для нескольких осмысленных слов. — Я… не могу…
— Да, не можешь сдвинуться. Когда я вот так тебя разрываю.
Он снова размашисто толкается, укорачивая паузы. Кира теперь дышит только широко распахнутым ртом.
— Рома, пожалуйста, — выдавливает девушка. От потери ориентации старается крутить головой, и он мягко приглаживает пряди, прилипшие к взмокшему лицу. С его тела на ее плоть стекает ручейками пот.
Он неумолим, повторяя круг за кругом — чередуя паузы и напор проникновений.
Она скулит, умудряясь все-таки насадиться разок всем телом с приемлемой скоростью.
Он опять нежничает ей на ухо:
— Один раз можно. Ощутить сполна что теряешь. Так даже лучше.
В какой-то момент Рома наваливается на часть ее спины, заставляя почти полностью оказаться на животе. За подбородок все равно тянет на себя.
— Терпи. Терпи, моя милая.
Но это невозможно. Невыносимо! Она ничего не помнит и ничего не знает, кроме того, что он должен задвигаться чаще или сильнее.
— Пожалуйста, — умоляет его она, — Рома, быстрее. П-пожалуйста.
Глава 22
Можно почувствовать, как он отрицательно мотает головой.
Карелин только расходится пыткой посерьезнее: сгибает под собой одну тонкую ногу, тем самым раскрывая ее до невозможности широко.
Узел внизу живота только пружинит и раскачивается достаточно для того, чтобы… но нет. Эйфория утончается и опять замирает, готовясь к прыжку. Мучительно долго готовясь.
— Рома, — плачет она, и умудряется стиснуть ткань простыни в ладонях, — я умоляю тебя, я… пожалуйста, все, что угодно… умоляю тебя…
Он целует ее загривок и продолжает расчетливый, хладнокровный ритм.
— Потом будет хорошо. Не плачь, я дам тебе все, что хочешь. Потерпи.
Она метается, старается хоть голову поднять, тянет простынь в противоположные стороны, глотает слезы, глохнет от шлепков и хлюпов, и умоляет его, умоляет его, умоляет его…
Его милость не ощущается освобождением.
Переворачивает девушку резко и сам усаживается на колени. И насаживает на мокрый член яростным рывком, в лицо ей прямо рыкая.
Кира рыскает по собственной грудине ладонью, унимая сердце, что кажется вот-вот лопнет.
Она бесстыдно кричит, ведь Рома наконец-то двигается и быстро, и мощно. Каждый глоток воздуха ощущается глотком воды после голодных дней в пустыне. Кое-как удается убрать растрепанные волосы с лица.
Взгляд его моторошный и потерянный. Со свистом выпускает вздохи при каждом насаживании. Руки, управляющие ее бедрами, ощущаются титановыми.
Он матерится, но разобрать речь удается с трудом.
Ее разрывает от сожаления, когда она не успевает схватиться за колонну его шеи перед тем, как разбиться оргазмом на тысячи невидимых осколков.
Судорога экстаза напоминает боль — потрясением необратимости, невозможности унять муку растерянного тела.
Она ненавидит, ненавидит его — ведь он переписывает прошивку внутри нее, и как она сможет повторить эти ощущения, как, как, как…
Кира встречает черноту в глазах, заваливаясь прямо на Романа.
Пробуждение удивляет солнцем, высоким в небе и беспощадно ярким. Девушка приподнимается на локтях, сразу же отмечая необходимость тянуться всем телом и не раз, и не два. Ее ломит приятной усталостью.
Карелин сидит неподвижно на стуле, пугая своим пристальными взглядом. Все-таки у него удивительная способность задавать градус напряжения в помещении. Он мрачен в природном драматизме, и залитая солнечным светом комната ощущается такой же.
Ее поводит неуместным трепетом — он полностью одет, будто подготовился к выходу, а она полностью обнаженная и грязная под простынью.
— Как ты? — спрашивает ровно и даже несколько холодно. Но Кира уже начиналась его читать. Сейчас он пытается справиться с угрюмостью.
— Нормально, — практически садится в кровати, все еще прикрываясь простыней, — а ты как?
Рома неопределенно поводит головой. Будто ответ на такой вопрос совсем не важен.
— Я переборщил вчера. Сегодня ночью.
Кира поражена, что мужчина смотрит не на нее, а в сторону. Избегает.
— Я… мне стоило остановиться, — проводит ладонью он по рту. — Ты хорошо себя чувствуешь?
Несмотря на легкую остаточную боль в стратегически важных местах, она чувствует себя великолепно.
— Рома, — заговаривает она и отпивает воды из стакана на тумбочке. — Это было охуенно.
Его глаза слегка расширяются, так как девушка очень редко употребляет маты.
— Есть дискомфорт, но ничего существенного, — продолжает Кира и лукаво улыбается: — Правда, подожди, сейчас я попытаюсь встать.
Никаких неожиданных открытий не случается. Ее только чуть пошатывает при первом шаге, и Рома недовольно поджимает губы.
Кира плюхается ему прямо на колени. Его часы цепляют распущенные волосы, когда он поглаживает пряди и осторожно касается лица девушки.