Фонарь на бизань-мачте - Лажесс Марсель. Страница 91
Из Шамареля, Бамбуков и с Хмурой скалы прикатили соседи. С кратковременными визитами. Только чтобы узнать новости, посмотреть на корабли и. наскоро перекусив, вернуться в свои владения.
Из Порт-Луи прибыл нарочный. Контр-адмирал получил восемьдесят затребованных им гамаков, и больных смогли наконец доставить в столичный госпиталь. В ответ на рапорт муниципалитета Черной речки о нехватке в кантоне национальных гвардейцев Директория издала декрет, обязывающий мэров кантонов Мока и равнины Уилхема выделить по пятьдесят гвардейцев Черной речке, чтобы расставить сторожевые посты по всему побережью. Неприятельские корабли, казалось, даже не собирались снимать дозорную службу в открытом море.
В свободные от дежурства часы морские и артиллерийские офицеры небольшими группами обходили окрестности. И некоторые из них, пользуясь приглашением госпожи Шамплер, являлись в Белый Замок выпить чашечку кофе. Лейтенант Легайик, однако, туда не показывался.
В субботу вечером в поселке черных у Кокора, выдававшего замуж младшую дочь, был великий праздник. По просьбе контр-адмирала госпожа Шамплер разрешила прийти в поселок экипажам обоих кораблей. Со временем эти всеобщие диковатые пляски черных стали для госпожи Шамплер необходимой частью ее собственной жизни. Когда лейтенант бывал дома, они непременно присутствовали хотя бы на первых двух танцах. Фелисите обожала безостановочный дробный звук барабана, похожий на токование глухаря, изливающего свои жалобы и печаль. Медленно опускалась ночь, и барабаны стучали все более исступленно. Огромный костер из сухих пальмовых веток освещал берег. Но вот начинались танцы. Мужчины плясали нагие по пояс, женщины, приподымая с обеих сторон свои длинные юбки в воланах, кружились в двух-трех шагах от пылающего костра.
После каждого танца рабы окунали кружку в большие кувшины с араком и выпивали ее одним духом.
Насмотревшись, они с лейтенантом шли к дому. Мало-помалу шум затихал, издалека становясь похожим на подражание крикам различных птиц и животных. Иногда они вместе спускались к морю. И что-то неизъяснимо тревожное словно бы плавало в воздухе, что-то волнующее — и тем сильнее роднящее их…
С того дня, когда Доминика переселилась с первого на второй этаж, бабушка с внучкой по вечерам частенько сумерничали на балконе. Судовые огни притягивали их взоры, но произносить известное имя обе, точно по уговору, все-таки избегали.
На следующий день после празднества госпожа Шамплер пригласила контр-адмирала вместе с его штабными на ужин, и еще утром всем стало ясно, как важен для старой дамы этот прием. После совместной семейной молитвы в часовне она, противно своей привычке, не вызвала Неутомимого, вернувшегося накануне из Порт-Луи, а самолично спустилась на кухню, чтобы составить меню. Согласовав свои пожелания с поваром, она приказала расставить в гостиной цветы, парадно накрыть стол и распределила места для всех визитеров. Контр-адмирал, приняв приглашение, сказал, что возьмет с собой капитанов обоих кораблей и двух лейтенантов.
«Кого именно?» — спрашивали себя Доминика и госпожа Шамплер. Но постарались принять вид полного равнодушия. «Надо всегда полагаться на случай», — подумала госпожа Шамплер. А Доминика решила, глупышка: «Если он явится, мне предстоит борьба».
Однако заметив за завтраком лихорадочное состояние девушки да и наблюдая за ней молчаливо в течение дня, госпожа Шамплер написала словцо лейтенанту. Вот что стояло в записке, выведенной ее ясным, прямым почерком:
«Молодой человек, примите, не мудрствуя лукаво, мое приглашение на сегодняшний ужин и сделайте одолжение прийти к нам вечером с контр-адмиралом».
В постскриптуме было добавлено: «Не желаю и слышать никаких отговорок».
«Нет, нет, нельзя искушать судьбу, — подумала она, складывая записку. — Пусть придет, пусть одержит победу или получит отставку уже навсегда. Не нужны нам в семье две истории а ла Жан Люшон!»
Вызвав Неутомимого, она вручила ему письмо. А через полчаса уже читала ответ Легайика, с благодарностью принявшего приглашение.
Перед тем как сойти на первый этаж, госпожа Шамплер бросила взгляд в зеркало. Бархатное сине-лиловое платье со складками из сатина того же сливового оттенка на бедрах, с лацканами и рукавчиками из тончайшего кружева выглядело очень внушительно. Тем не менее, присмотревшись к себе повнимательней, она вновь подошла к туалетному столику. Достав из резного, инкрустированного перламутром ларца нефритовую коробочку, она одним пальцем слегка подрумянила себе щеки. И только тогда, довольная своим видом, спустилась вниз.
Еще не пробило шести часов, но ей непременно хотелось присутствовать при последних приготовлениях и проследить за тем, чтобы всюду горели лампы.
«Слабо освещенная зала всегда создает впечатление тоски и убожества, — размышляла она. — Я не стремлюсь к роскошеству, но люблю удобство и гармоничность во всем».
Она велела зажечь в гостиной еще два-три канделябра и, наоборот, убрать один с обеденного стола. На консолях изящные цветохвосты тянули кверху длинные стебли с единственным ярко-красным своим лепестком. Сорвав несколько веток, госпожа Шамплер воткнула их в новое место, приподняла остальные и отступила на шаг. Букет сразу обрел совсем иной облик. Он жил. Теплый тон лепестков, отражаясь в стенных зеркалах, красиво смотрелся на белом с золотом фоне панелей.
«Так будет лучше», — подумала госпожа Шамплер и обернулась к вошедшей невестке.
— Вы великолепно выглядите, матушка, — сказала Элен.
Старая дама внезапно расстроилась и смутилась. Ни за что на свете она не созналась бы, что нарумянила себе щеки. Со своими невестками она никогда не была до конца откровенной. Ни с того ни с сего ей вспомнилась фраза, произнесенная лейтенантом в день свадьбы Гилема: «Ни ты, ни я, мы пока не готовы сложить оружие», — и лицо госпожи Шамплер осветилось улыбкой. «Я еще буду вас удивлять до последнего вздоха», — подумала она, разглядывая наряд Элен. Из такого сказочного муслина она не сумела сделать ничего путного. Отделка из сутажа не подходит для этой ткани, а желтый цвет отнюдь не к лицу блондинкам, особенно при свечах. Но госпожа Шамплер постаралась быть ласковой.
— Мы с вами явились сюда раньше всех, — сказала она.
— И притом с одинаковой целью: взглянуть, как накрыто на стол, — отвечала Элен.
«Слава богу, я пришла вовремя, — подумала госпожа Шамплер. — А то бы она по примеру своих родителей убрала все цветы и свечи и устроила тут угрюмую атмосферу единственной трапезы, коей нас удостоил ее сквалыга отец в день помолвки».
Их даже не пригласили тогда погостить в поместье, и, чтобы позавтракать в воскресенье в «Грейпфрутах», им с лейтенантом пришлось провести две ночи в семейном пансионе в столице. «Ну, хоть не я женюсь, — сказал в воскресенье вечером лейтенант, — будь это я…»
Он не закончил фразы, но сила, с которой он запустил свои башмаки в дальний угол комнаты, была красноречивее слов.
Наблюдая в последние годы невестку, госпожа Шамплер часто спрашивала себя: сбылись ли надежды молодой женщины? Вступая в брак с наследником Шамплеров или, по крайней мере, с одним из наследников, она, конечно, не знала, что выбирает в мужья человека, который и в мыслях не держит избавиться от опеки родителей и самому обеспечивать жизнь своей семьи. Возможно, она считала, что сразу же после свадьбы Тристану достанется то, что можно назвать его долей наследства. Но и эта ее надежда оказалась обманутой. Родители, как и прежде, раз в год выдавали сыну определенную сумму, постепенно все возраставшую, однако и речи не было о разделе имения.
«Единственный был у Тристана шанс, был да сплыл вместе с поместьем супругов Арну», — думала старая дама. Через несколько месяцев после женитьбы Тристана вслед за своей женой, умершей два года назад, скончался Эрве Арну, который, будучи старым другом Фелисите, завещал ей все свое достояние. «Если б хоть кто-то из вас заинтересовался этим поместьем…» — не раз говорила она своим детям. Но ни один из ее сыновей даже и не попробовал испытать себя в деле. Имение продали с торгов за смехотворно низкую цену. «Что можно было поделать?» — писала госпожа Шамплер лейтенанту. Она отказалась ехать в «Грейпфруты», чтобы составить опись имущества. «Не люблю бесполезных терзаний», — холодно отвечала она тем, кто выражал удивление по этому поводу.