Хищник (ЛП) - Мэнн Марни. Страница 33

— А что насчет другого дома?

В этом гребаном самолете просто не хватит водки, чтобы заставить меня говорить об этом. И тут не было ничего, что стюардесса могла предложить мне, чтобы усмирить то, что начинает бурлить в моей груди. Только крики могли успокоить меня, но они остались в двенадцати километрах подо мной.

— В аду я видел это место.

— Давай поговорим о том, почему ты не хочешь вернуться.

Я щелкнул застежкой и освободил себя от ремня безопасности. Мне казалось, что эта хрень скоро выжмет из меня все, что я съел.

— Принеси мне еще одну чертову порцию бухла, — крикнул я вслед стюардессе, и опрокинул себе в рот все, что оставалось в стакане, и это обожгло мне горло.

— А ты перестань меня лечить, Бонд.

Так мы с Шэнком всегда говорили, когда отец пытался изображать из себя психиатра. В большинстве случаев я мог выслушивать его наставления, но только не сегодня.

Он медленно сложил руки у себя на коленях.

— Ты не нуждаешься в лечении. Я просто пытаюсь понять, что у тебя на уме.

Не нуждаюсь в лечении? С той минуты, как он появился на борту самолета, он только этим и занимается. Со мной сейчас говорит психиатр, а не мой отец. Меня жутко бесит, что порой он путает эти понятия.

— Ты в курсе, что творится в моей голове. И ты прекрасно понимаешь, почему я не вернусь. Нет смысла мусолить эту тему. То, что я буду говорить об этом снова и снова, никак не изменит моего отношения к этому.

На этот раз цыпочка принесла две порции водки и поставила передо мной.

— Меня устраивает отель, в котором я остановился, а уже завтра внесу залог за квартиру. Это будет новый дом, новое начало. Ты можешь называть это, как тебе вздумается.

Как только я закончил говорить, он назвал меня по имени. Интонация, с которой он это сделал, еще больше выводила меня из себя. Он не был тем мужиком, который растил меня. Он все еще играл в психиатра, и я больше не мог этого вынести.

— Прекрати, Бонд. Я не хочу ничего менять.

Он снова назвал меня по имени.

Боже, чего он эти добивается?

— Ты...

Я замотал головой.

— Хватит, Бонд.

Я не хотел продолжать. Я больше не желал слушать это дерьмо.

— Это не твой дом.

— Мой, — процедил я сквозь зубы.

— Ты заблуждаешься.

Когда я поймал себя на том, что моя рука сжимает один из стаканов слишком сильно, я поставил его на стол и продвинулся к краю своего сидения.

— Это не то место, где ты рос и где проводил все свое время до того момента, как мы открыли тюрьму, не то, куда ты раньше постоянно летал...

— Довольно! — Я водил своими ладонями по джинсам, пытаясь сдерживать дрожь в руках и вытирая пот. — Это все совсем не важно.

— Вот как ты теперь на это смотришь? Ты считаешь, что это никак не влияет на твою жизнь? Мне кажется, тебе нужно все обдумать и принять верное решение. Уверен, это поможет...

— Зачем ты это делаешь? — я сорвался на крик, но мне было плевать.

— Я пытаюсь доказать тебе то, что не все твои воспоминания плохие.

Не все они были плохими, и в этом он был прав. Но некоторые из них были настолько мрачными, что заставляли меня держаться подальше от этого места долгое время. Я не хотел заново переживать все это дерьмо каждый раз, когда возвращаюсь туда. Так что буду избегать этого столько, сколько мне будет нужно.

— Например, тот день, когда ты появился на пороге моего дома с вещами в мусорных пакетах, — продолжил он. — Ты помнишь то утро?

— Бонд, — прорычал я, вцепившись в подлокотники, чтобы усидеть на месте и не заткнуть ему рот насильно. — Я же сказал, что не хочу говорить об этом.

Он вздохнул.

— Понимаю тебя. Но в какой-то момент это становится просто необходимо. Нельзя постоянно перевязывать свои раны. Иногда их нужно разбинтовывать, чтобы проветривать, и довольно часто. Потому что знаешь, к чему это может привести?

Я встаю с места и выхожу в проход.

— Да, я знаю. Это может сделать тебя охранником в тюрьме, где вы мучаете людей до смерти. Но не кажется ли тебе, что уже слишком поздно? Я уже мучаю и уже, блядь, убиваю! Похоже, что в мою рану уже не просто попала инфекция, а она уже преобразовалась в ебаную гангрену.

— Я понимаю, что это может произойти не сразу, но надеюсь, что однажды ты задумаешься о возвращении домой.

Дом. Дом. Дом.

Я больше не могу слышать это слово.

— Просто между нашими встречами проходит слишком много времени, — добавил он, — а меня это не устраивает. Я скучаю по тем временам, когда видел тебя и Шэнка каждый день.

Он использовал все ходы, чтобы добиться своего.

Не чурался ни одного чертова приема.

— Ты всегда знаешь, где я, Бонд. Ничто не мешает тебе видится со мной.

Он полез в передний карман своей рубашки, чтобы достать мобильник.

— Ты в чем-нибудь нуждаешься? Прошло уже много времени, так что я полагаю, что берешь это где-то в другом месте. Но я могу доставить тебе все, что необходимо.

Мои пальцы вцепились в верх кожаного сидения, так что подушка сдвинулась от такого натиска. Речь шла о лекарствах. Ни о каком-то там обезболивающем, а о «Валиуме» и других мощных снотворных. Я сидел на них годами. Когда дурь и алкоголь не помогали, то только они давали мне возможность отключиться на несколько часов. Но потом в моей жизни появились крики, и теперь у меня не было потребности в наркотиках.

Мне потребовалось немало времени, чтобы открыть для себя эти звуки.

И Бонд напомнил мне об этом. О тьме, которая держала меня и не хотела отпускать. О тех годах, когда я пребывал в таком отчаянии, что приходилось самому выть от безысходности.

Именно в те времена Шэнку приходилось засовывать мне трубку в горло и промывать желудок.

Бонд знал, что этот разговор сделает со мной.

Он обнажал все мои раны.

И, сейчас, он добивался того, чтобы я вернулся домой.

Дом.

Было только одно место, которое являлось таковым.

— Нет, — ответил я. — Мне не нужны колеса. У меня есть все, что нужно.

Я проследовал мимо его кресла, но когда он снова окликнул меня по имени, я обернулся.

— Что еще?

— Не переусердствуй там. Я воспользуюсь ей следующим.

Я не ответил. Я просто устремился вперед, двигаясь к хвостовой части самолета.

— Я могу быть вам полезна? — произнесла цыпочка, когда я подошел к ней.

— Черт возьми, да.

Она улыбнулась.

Она знала правила игры.

Она протянула руку и провела ей в области моей ширинки, вверх и вниз по члену.

— Я могу все исправить. Не волнуйся, милый.

Он не был твердым, и на то были причины.

Но меня это не особо волновало.

Я схватил ее за руку и потащил в спальню. Она была достаточно просторной, чтобы вместить двуспальную кровать, раскладное кресло у стены и пространство для нас двоих.

Она запустила руки себе под юбку и начала извиваться, собираясь снять с себя трусики.

Я обхватил ее лицо своими ладонями.

— Оставь их на себе.

— Все что захочешь, детка, — прошептала она, широко улыбаясь.

Конечно, что угодно.

Я тут же свел ее руки за спиной и швырнул лицом на кровать. Схватив одну из подушек, я заткнул ей рот и прижался губами к ее уху.

— Я хочу, чтобы ты кричала.

Никто за пределами этой комнаты не должен был слышать звуки, которая она будет издавать, даже если они не связаны с тем, что я кручу ее на своем члене. Толстый слой перьев в подушке поможет заглушить крики в дополнение к закрытой двери и гулу двигателя.

— Ты хочешь, чтобы я...

— Ты слышала, что я сказал, — прорычал я. — Я хочу, чтобы ты набрала побольше воздуха, а потом закричала как можно истошнее.

Ее плечи поднялись, а спина прогнулась, когда она набрала полные легкие воздуха.

Ожидание этого было похоже на то, как ты приставляешь острие ножа к горлу заключенного и замираешь лишь на миг, прежде чем полоснуть по коже лезвием, позволив ему истекать кровью. Это было то самое мгновение, перед тем, как что-то произойдет, секунда тишины, которая кажется вечностью.