Тайный папа для двойняшек (СИ) - Владимирова-Бойко Марина. Страница 7

— Друзей своих проси.

Сколько раз я слышала эту песню? Мне стыдно, что сейчас передо мной сидит моя родная мать. Ее язык заплетается, едва соображает, что говорит.

— Я не посыльный, – грубо отвечаю, снимаю обувь, беру кроссовки в руки и прохожу в свою комнату. Запираюсь на все замки.

— Не дочка ты мне! Слышишь! Фиг тебе, а не квартира! Я все сыну оставлю.

Облокачиваюсь спиной о деревянную дверь, смотрю на серый потолок. Совсем уже мозги набекрень. Какой еще сын? Я единственная у нее дочь.

После того, как отец ушел из семьи – у моей матери началась совершенно другая жизнь и я в ней всего лишь деталь, дополнение к мебели. Вроде бы существую… Но как я учусь,  с кем дружу, что ела на завтрак – мама давно не в курсе.

 Она скатилась до такой  степени… В ее сорок с копейками она выглядит на все шестьдесят. Крупные морщины на лице, мешки под глазами. Сначала мне было стыдно выходить на улицу, смотреть в  лицо соседям, а сейчас все равно. Бесконечный бардак в квартире, каждый день новые дружки, подружки от которых разит за три километра.

Если бы я могла, давно ушла. Но продолжаю жить с ней под одной крышей, потому что не могу ее бросить. Она моя родная мать.

Сколько я ей говорила, сколько пыталась донести. Склонялась у ее колен и слезно просила:

«Мама! Не пей, пожалуйста, ради меня. Ты же меня любишь, мамочка?»

Она кивала, говорила, что бросит, а через пять минут после нашего разговора снова собиралась в пивнушку, как на какой-то праздник. Расчесывала грязные волосы, надевала бабушкин парадно-выходной платок, который давным-давно проела моль.

Соседи говорили, что у моей матери болезнь. Что ее нужно отправить в клинику или однажды подожжет квартиру и они тоже пострадают. Когда я этот вопрос озвучила маме, ответ оказался очевиден: «Какая клиника? Ты о чем? Я не больная. Это вы все больные на голову, шизофреники…»

С отцом я не общалась. Точнее он не общался с нами. В последний раз, когда звонила – ответила его новая жена. Сказала, что у него слишком много важных дел. Она говорила это с таким уклоном, что мне лучше не звонить и не беспокоить ее и его.

— Стерва! – кричала я в трубку. Да, больше не звонила, да и папа сам не изъявлял желания видеться со мной. Он тоже особо не интересовался моими делами. Для него я тоже вроде бы существую. Но как учусь, что предпочитаю на завтрак, какого числа у меня день рождение – он не помнил или не хотел помнить.

В итоге я была у себя одна. И раз так сложились обстоятельства,  пообещала себе не сдаваться. Никогда. Не при каких  условиях. В моих планах – идти только вперед, не оглядываясь на неудачи.

А дальше, как обычно. Мамины друзья что-то обсуждают. Их голоса, как зажеванная пленка на магнитофоне. Замедленные, монотонные, громкие. Через стену мне хорошо все слышно. Но я привыкла не обращать внимания, пропуская мимо ушей их неадекватный бред.

Становлюсь напротив зеркала, ставлю руки в боки. Улыбаюсь своему отражению. Иногда я думаю, как же хорошо, что я больше похожа на отца: высокий лоб, изогнутые брови, большие карие глаза, ровный нос, смуглая кожа. Стройная талия, плоский живот, худые руки и длинные пальцы. Хочется сказать: «неплохо сохранилась».

Прикрыв ладонями лицо, отбросив все пустое, я вспоминаю, что мне впервые предстоит сыграть на сцене. Буду играть в театре, эта мысль окрыляла, радовала и вдохновляла одновременно.

— Молилась ли ты на ночь Дездемона? – я нахмурила брови и строго посмотрела на свое отражение в зеркале.

— О да! Молилась…, – меняю интонацию, на более грустную, дотрагиваюсь тыльной стороной ладони до лба и театрально закатываю глаза.

Нет, это не моя роль, это я так, импровизирую. Возможно, когда-нибудь и сыграю Дездемону, но это пока лишь мои мечты. В этот раз мне придется играть в комедии по произведению Чехова. А еще у меня интересный сценический костюм: теплые вязанные носки, хлопковая юбка чуть ниже колен, простая рубаха с вышивкой, на шее вязанка сушеного чеснока а в руках – ощипанные куры.  Я должна буду заплести косички, завязать светлые волосы платком в стиле «Солоха» и яростно кричать на главного героя, выразив сразу несколько эмоций: бесстрашие, импульсивность, легкое помешательство. К примеру, когда маленький ребенок чего-то очень сильно хочет, топает ножкой, поджав алые губки. Но когда за стенкой послышался дикий ор и звон битой посуды  - настроиться на образ сложно.

А когда все стихло – в дверь моей комнаты, (не смотря на яркую табличку: “Не входить, убьет”) постучали.

Я медленно подошла к двери.

— Там Тамаре плохо, - говорил мужчина через дверь, называя имя моей матери.

Я приоткрыла дверь. Передо мной стоял высокий мужчина в грязной клетчатой рубашке. Черная борода, грязные волосы. Казалось, он не брился и не умывался лет двести.

— Лежит без сознания, – продолжает он.

Покидаю комнату иду следом за ним. Матери на кухне нет. Собираюсь идти в зал, где она обычно спит на диване, но этот высокий, грязный мужик перекрывает мне дорогу.

— Что ты из себя невинную корчишь?

— Вы чего? – делаю шаг назад и округляю глаза.

Краем глаза замечаю, что матери не плохо, а напротив очень даже хорошо. Она спит на диване, подняв кверху ноги.

Бью его в пах и вырываюсь. Бегу к двери.

– Ах ты с…, – он ринулся за мной.

Я успеваю открыть входные двери и босиком вылетаю в подъезд. Быстро спускаюсь вниз по лестнице. Пулей выбегаю из подъезда на улицу. Прохладный весенний воздух ударяет в лицо. Бегу вдоль темных улиц, цветущих деревьев и зажженных фонарей. Спотыкаюсь, падаю, поднимаюсь снова на ноги и продолжаю дальше бежать. Куда я бегу? Босиком по влажной траве? Да куда подальше, от этого бардака. Перевести дух, отдохнуть, подумать, все что угодно… Затем резко оборачиваюсь. Свет фар ослепляет, следом гулкий хлопок, визг тормозов, темнота в глазах и полное отключение создания.

Глава 9

Кирилл

Шесть лет назад…

Наш лимузин подъехал к роскошному особняку Ивлевых около семи часов. Возле их загородного дома толпились люди в дорогих вечерних нарядах, что-то или кого-то активно обсуждали.

Я вышел из машины и огляделся. Загорались фонари, гулял легкий ветер, небо становилось темно-фиолетовым. Наступал поздний вечер. Очень скучный вечер, терпеть не могу эти пафосные приемы. Но вынужден быть здесь.

Обхожу машину с другой стороны, поправил пиджак и открываю дверь лимузина.

Она выходит из авто. Аристократическая осанка, строгий, изучающий взгляд. Моя мать всегда выглядит на высшем уровне. Икона стиля и красоты. Ее наряды вызывают восторг и возмущение. После очередного выхода в свет заголовки модных журналов так пестрят ее прототипами.

Сегодня она снова переплюнула все стандарты и выглядит фешенебельно. Элегантное черное платье в пол от кутюр, брильянтовое колье, блестящие волосы идеально уложены и волнами падают на ее открытые плечи.

К нам тут же подошла высокая женщина в золотистом платье. Пару раз я видел по телеку, кажется, у нее брали интервью, но как ее зовут и кто она такая так не запомнил. Скорей всего мне это совершенно не важно. Без разницы кто она такая и почему ей так интересна персона моей матери.

— Агния! Моя дорогая! – воскликнула она. От ее писклявого голоса чуть не заложило уши. Голос дрель или голос перфоратор. Вот с чем больше ассоциируется. – Так рада тебя видеть! – она снова обратилась она к моей матери. Сколько же наигранности в ее словах. Неискренности и лести.

Я отошел в сторону. Моя мать с этой гламурной куклой начали о чем-то перешептываться. Как обычно, обнимаются при встрече, ненавидят друг друга за глаза.

Терпеть не могу эти скучные приемы. Когда толпа народа в дорогих смокингах обсуждают свои доходы. У кого появился лишний миллион, как он появился, как правильно его вложить. Позвонить Джексону? Завалится в клуб с другом – это лучше, чем слушать последние сплетни и находиться здесь.

- Завтра приезжает Альбина с родителями со своей маленькой сестрой, - за моей спиной раздается уверенный голос матери.