48 минут, чтобы забыть. Фантом (СИ) - Побединская Виктория. Страница 19

Шум комнаты растворяется в воздухе, словно сигаретный дым. Самая страшная тишина — когда все замолкают одновременно.

Арт отворачивается в сторону, едва слышно ругнувшись. Но несмотря на ситуацию, Джесс не выглядит рассерженным. Разбитым, потерянным, но не разозленным. Он смотрит перед собой, делая вид, что ничего не случилось, но я знаю, это только фасад. Братья уже потеряли маму, а теперь еще и отец. Я пытаюсь представить, что они чувствуют, но не могу. Внутри странная нелепая пустота, как будто эмоции кончились.

А потом Джесс поднимается и молча покидает комнату, будто хлопнув несуществующей дверью. До конца дня мы с ним не разговариваем.

Под вечер Арт вместе с Шоном привозят еду и чистые теплые вещи. Кое-как вымыв волосы, я переодеваюсь в джинсы и мужскую толстовку защитного цвета. Вид в разбитом зеркале уже не так пугает. Привыкла. Отек с носа постепенно сходит, а круги под глазами начинают менять цвет, из палитры фиолетовых плавно перетекая в зелено-коричневые.

Ник так и не просыпается. Джесс по-прежнему дежурит в его комнате, поднимаясь наверх лишь поесть и поскорей вернуться обратно — никому из нас он не доверяет.

— Я просто хочу быть уверен, что, если понадобится, рядом будет человек, способный оказать помощь.

— Ты не сможешь дежурить возле него сутками, — упираюсь я. — Отдохни, а если что понадобится, кто-нибудь из нас тут же тебя разбудит.

— Посплю внизу. — Вот и все аргументы.

Я поняла, что с Джессом не существует иных вариантов. Ты можешь изливать на него всё красноречие, умолять, падая на колени, хоть головой об стенку биться — если решение им принято, то пересмотру оно не подлежит.

Рейвен, судя по тому, как настороженно наблюдает за всеми, тоже еще не решила, правильно ли поступила, сбежав. И, признаться, я ее понимаю. Эмалированный таз вместо отделанной кафелем ванной, пыльные матрасы вместо уютной постели, еда на вынос из придорожной закусочной вместо привычного завтрака, обеда и ужина. Здесь есть по чему тосковать, кто ж поспорит. Только золотая клетка не перестаёт быть клеткой. Вероятно, поэтому она молчит.

Ночью я просыпаюсь от привычного кошмара. Резко вздрогнув, хватаюсь за одеяло и натягиваю его по самое горло. Пульс колотится, и на секунду становится так страшно, еще немного и завою.

— Глубоко вдохни, — слышу я тихий голос. Спокойный и уверенный. — Сосчитай до трех. А теперь медленно выдыхай.

Опираясь на локоть и глядя на меня блестящими темными глазами, девушка методично повторяет команды. Я их послушно выполняю, и спустя десяток вдохов пульс начинает успокаиваться.

— Ну как? Лучше?

— Да, — шепчу я, понимая, что в ее присутствии действительно спокойнее. — Спасибо.

Рейвен удовлетворенно кивает, ложится на спину, заложив руки за голову, и молча смотрит в потолок. Глаза уже привыкли к темноте, так что я могу четко разглядеть ее аккуратный профиль, снова поймав себя на мысли, что кого-то она мне очень напоминает.

— Прости, что разбудила, — оправдываюсь я. — Эти сны когда-нибудь меня доконают.

— Это Эхо, — поясняет она едва слышно. — Программа усиливает в голове функции, отвечающие за зрительные образы. Оттуда и кошмары. Со временем проходит, если не обращать внимание. Правда, ты обладаешь самым странным Эхо из всех, что я видела. Не уверена, что оно вообще у тебя есть.

— А я уверена, — заявляю я, вспоминая, как видела мир глазами Ника. — Почему ты спрашиваешь?

— Потому что я его не слышу, — отвечает Рейвен, поворачивая голову, чтобы рассмотреть выражение моего лица. Я подтягиваю одеяло до самого подбородка, пытаясь отгородиться им, словно щитом. — Там, в Третьей Лаборатории, вас выдало Эхо, — продолжает она. — Не тебя, парней. Они как маленькие дети, что заполучили сломанное радио и тут же принялись крутить его, разбрасываясь шипящими обрывками в разные стороны. Артур самый шумный, когда нервничает. А Шон, — она кивает на спящего парня, — даже во сне такой же молчаливый, но иногда его броня все же падает, и я его слышу. А тебя нет.

Я съёживаюсь от одной лишь вероятности, что кто-то без ведома мог бы прокрасться в чужую голову. Законно ли это вообще?

— Я думала, Эхо позволяет видеть лишь то, что мы сами готовы показать.

— Так и есть, просто надо уметь управлять им. Твой рот ведь не извергает весь поток мыслей в ту самую минуту, как они приходят в голову. Так же и Эхо. Его надо контролировать.

— Откуда ты это знаешь? — теперь уже я привстаю с постели, чтобы лучше её видеть.

— Доктор Хейз, — коротко отвечает она. — Руководитель Третьей Лаборатории.

— Вы с ним ладили?

— Он был мне… как отец. Хотя им и не являлся. Он для меня семья. Дом.

Осознание того, с какой тоской, но при этом теплотой она говорит об этом, пугает и одновременно очаровывает. Я с трудом понимаю, как можно скучать по людям, что держали тебя взаперти столько лет. Хуже человека, который, прикрываясь благими намерениями, ранит других людей, только тот, кто оправдывает его действия.

— Прости, но я не понимаю, как можно тосковать по этому месту, — в голове снова мелькает комплекс серых зданий, спрятанный от мира на краю города. Холодных и бездушных. Идеальный санаторий для посторонних глаз. «Идеальная клетка для того, кто попал туда однажды». — Те люди держали тебя взаперти…

Сдержанное недовольство мелькает в ее взгляде.

— Тебе надо учиться отделять зерна от плевел. Не все, кто стоят на стороне зла, являются злом, Виола.

— А кто является? Разве тебя не поместили туда силой?

— Допрос исчерпан, — отвечает Рейвен. Душа, которую она на мгновение приоткрыла, снова захлопывается. — На диске тоже можешь не искать. Информации обо мне там нет.

— Я бы не стала.

Рейвен оборачивается, секунду глядя в мои глаза, будто негласно ухмыляясь: «Брось, кого ты обманываешь?», а потом снова возвращается взглядом к потолку. В комнату прошмыгивает сквозняк, видимо, кто-то открыл снизу дверь, и вместе с холодом меня внезапно прошибает волна стыда. А ведь она права, и мне как-то придётся признаться Нику, что я читала его дневник. Я делаю глубокий вдох.

— Ви…

Из-за дверей выглядывает Арт, жестом показывая мне подойти. Рей поднимает голову, глядя то на меня, то на Арта, а затем отворачивается и, устраиваясь поудобнее, кулаком подбивает подушку.

В коридоре ничуть не теплее, чем на улице, и я накидываю капюшон. Сквозь окна без стекол внутрь крадется ветер.

— Что-то случилось? — шепчу я, семеня следом за Артуром, пока он не останавливается и, резко развернувшись, обхватывает мои предплечья руками.

— Он пришел в себя!

— Что?

— Ник пришел в себя, — повторяет Арт, бледный, как полотно.

— С ним всё в порядке? — спрашиваю я, стараюсь не думать о том, почему сердце так бьется и рвется в занавешенную тяжелыми шторами комнату.

— А сама как думаешь?

— Сильно плохо?

Арт молчит. И тут я понимаю, что мне нужно увидеть Ника, несмотря ни на какие отговорки и протесты Джесса. Чтобы просто убедиться, что все будет в порядке. Потому что наша история должна быть дописана. Пусть из нее и вырвана по меньшей мере половина страниц, она заслуживает того, чтобы в ней появились новые главы. На этот раз полные надежды на светлое будущее.

— Где Джесс? — спрашиваю я, решая не рассказывать о нашем разговоре, хотя отлично помню его слова, холодный взгляд, готовый уничтожить, и колющие ноты в голосе: «Я не позволю сломать ему жизнь».

— Он уехал. Нужны какие-то серьезные лекарства. Попросил покараулить, пока его не будет.

— Спасибо, — шепчу я, закусывая губы и притягиваю Арта за плечи, порывисто обнимая. Изнутри охватывает такая паника, какой я давно не испытывала. Арт гладит меня по спине, а потом отпускает и делает шаг в сторону, давая пройти.

Я спускаюсь по ступенькам, старясь не шуметь, но чем меньше их остается, тем сильнее крепнет желание повернуть обратно. А вдруг он не захочет меня видеть?

Касаюсь дверной ручки и замираю около двери, заметив на полу полоску света. Раздаётся скрип диванной пружины, за которым следует сдавленный стон.