48 минут, чтобы забыть. Фантом (СИ) - Побединская Виктория. Страница 24

— Когда ты оказывался в лаборатории после очередного задания, я несколько раз пыталась поговорить, — устало произносит Рейвен. — Но каждый раз ты меня забывал.

Ник опускает глаза, словно пытается вспомнить, а потом восклицает:

— Значит, это была ты!

Рейвен кивает:

— Ну наконец-то.

— Снилась несколько раз, будто кричала что-то, пыталась разбудить.

— А все потому, что у меня не было такого уж большого желания становиться хранилищем твоих кошмаров, — разводит руками девушка. — Но я здесь, вот моя память, давай уже делать что-то, а не просто просиживать задницы.

Они одновременно улыбаются.

— Притормозите, притормозите, — выставив ладонь вперед, вклинивается Арт и несколько раз подряд моргает, словно внутри него происходит короткое замыкание. — Что за хрень тут происходит? Объясните по-человечески.

Рейвен разворачивается и выдыхает:

— Наш мозг умеет сам достраивать реальность. Даже там, где ее на самом деле нет, — поясняет она. — Иллюзия — это обман зрения, некий сбой в работе зрительной системы. Эхо позволяет соединить сознание. А Фантом — как следующий уровень в этой игре. Не все могут до него добраться. Нужно хорошее воображение.

В голове тут же всплывает воспоминание, которому я не могла найти ответа. Оно затерялось в водовороте произошедших событий, так что я на время позабыла о нем, но не успеваю я раскрыть рот, как Арт озвучивает мои мысли.

— Я ведь знал, что уже видел эту чертовщину. Когда мы пришли за тобой в Лабораторию. Сразу после отключения защитного поля, — восклицает он, хлопнув ладонью по столу.

Рей кивает:

— Да, это была я. Надо ж было как-то помочь вам, идиотам, найти меня.

Еще один недостающий фрагмент картинки встает на свое место.

— Но если Фантом — это продолжение Эхо, откуда звук? — это уже Шон.

— Тоже иллюзия. Такими обычно страдают при эпилептическом психозе. По сути, те же мысли, что ты посылаешь зрительно, только обернутые в звуковую оболочку. Психические расстройства, — разводит она руками, как будто говорит о чем-то забавном, потом берет со стола нож и принимается ковырять трещину в столешнице.

— Откуда ты все это знаешь?

— Забыл? Я прожила среди ученых большую часть собственной жизни, — отрывается она от ковыряния. — И на собственной шкуре знаю, что такое эпилептический психоз.

Артур, уставившись на нож в ее руках, прищуривается:

— И ты вот сейчас говоришь, что Ник тоже способен такую хрень творить?

— Теоретически да, — вскидывает бровь Рейвен. — Сейчас он ничего не помнит, но его разум навык не растерял. Я надеюсь на это. Просто стоит потормошить.

Арт делает в сторону от Ника два шага, исподлобья поглядывая на друга.

— Это имеет смысл, — соглашается Шон. — Каждый раз, когда мы спали в одной комнате, у меня было чувство, будто кто-то намерено сводит меня с ума.

— Всего лишь Ник.

— Жуткая вещь, признаться.

— Скорее всего, он делал это неосознанно, — отвечает Рейвен.

— Я все еще здесь, вообще-то, — огрызается Ник.

Артур переваливается через спинку кресла, как будто пытается стечь в него, и стонет:

— Зря мы ее спасли!

Он поворачивает голову и тычет пальцем в девушку:

— Хотя, конечно, против тебя я ничего не имею, ты отличная девчонка и все такое… Но, Рид, это твоя вина. В нашей жизни и так дерьма, как в этом цирке дохлых крыс, — ага, все-таки пошутил на эту тему, — так теперь и сверху привалило. Лучше б мы и дальше ничего не знали.

Ник бросает недовольный взгляд на Арта. Этого достаточно, чтобы тот захлопнул рот.

— Просто идиотский юмор, — переводит он.

Но Рейвен не обращает на его слова внимания, а поворачивается к Шону.

— Это была твоя идея, — внезапно спрашивает она, — вернуться за мной?

Тот, стушевавшись, едва заметно кивает.

— Зачем? Это ведь не логично. Надо было уходить.

— Да! — соглашается Арт. — Мудрые слова!

Кажется, ее откровенность слегка оглушает, потому что и без того распахнутые глаза Шона становятся ещё больше. Разинув рот, он с трудом выдавливает:

— Я по-другому не умею.

Словно услышав самое жестокое оскорбление, Рейвен отворачивается и широкими шагами покидает комнату.

День тянется медленно. Усевшись на подоконник, я читаю книгу, которую откопала в одной из комнат. Шон устраивает перестановку в спальне, притащив для Ника откуда-то матрас, видимо, пытаясь заглушить чувство вины за свой промах месячной давности. Сам же Ник прячется ото всех в углу, прихватив с собой ноутбук, чтобы быть подальше от свалившегося на него внимания.

Не поднимать глаз от страниц и не глядеть на него стоит мне колоссальных усилий. Будто что-то отчаянно зудит, а почесаться невозможно. Так что я поглядываю исподтишка, пока в дверном проеме не появляется Рэй. В одной руке она держит пару пустых ведер.

— Там твоя помощь нужна на кухне, — кричит она и, протянув мне одно, словно жест приглашения, исчезает в коридоре.

Я спускаюсь с подоконника, стараясь поспеть за ней, потому что фонарь один, а идти приходится в полной темноте. Несмотря на то, что в здании почти нет окон, мы редко используем свет, чтобы не привлекать внимание.

Я ступаю осторожно, а Рейвен движется почти инстинктивно, даже не глядя под ноги перескакивает сгнившие доски и сломанные ступеньки.

Внизу на кухне тепло, в печи горят дрова, и Шон шевелит их куском арматуры. Пламя в полумраке отбрасывает на его плечи замысловатые тени так, что в темноте кажется, будто он светится изнутри.

— Пойду еще принесу, — Шон поднимается, и слова растворяются следом за хозяином в темноте коридора.

Я бросаю взгляд на стол в углу комнаты. Там, среди металлических кружек, уже ждет эмалированный таз и гора картофеля. Улыбнувшись воспоминаниям, я подбираю с пола нож. Теперь мне хотя бы не стыдно.

Присев на перевернутый ящик, я берусь за работу, а Рейвен становится рядом, принимаясь набирать воду.

— Как ты? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами:

— Порядок. По крайней мере, при памяти. Это уже немало.

Я не могу не согласиться. В чем-чем, так в этом ей повезло гораздо больше, чем любому из нас.

Наполнив первое ведро, Рейвен берется за следующее, вдвое больше. Закончив, покрепче хватает каждой рукой по ноше, натужно поднимается и кое-как делает шаг. Потом еще и еще один, стараясь не расплескать ни капли, а может, не упасть. Металлические ручки врезаются в крошечные ладони, но девушку это не останавливает. Добравшись до печки, она встает ногами на стул и поочередно выливает воду из ведер в бак. Потом возвращается к раковине и принимается за дело снова.

Холодные брызги, отскакивая от металла, разлетаются в разные стороны, попадая на мое лицо, и я отсаживаюсь подальше.

— Зачем так много? — спрашиваю я, прикидывая в уме, для чего может понадобиться столько кипятка.

— Хочу в кои-то веки нормально помыться, — отвечает Рейвен, закрывая кран. — В комнате, в которой свален реквизит со сцены, нашлась ванна. — Наклонившись, она заговорщически шепчет: — Я все утро ее оттирала от всякого дерьма, осталось нужное количество воды перетаскать, пока кто-то из парней туда не вломился. Если хочешь, валяй следом. Я не против. Только после меня.

— Хорошо. Но не нужно тебе самой наверх эти ведра тащить.

— Справлюсь, — отвечает Рейвен, бросая на меня недовольный взгляд. — Не такая уж и немощная.

В ее голосе слышны горделивые нотки, так что я просто молча наблюдаю, пока на лестнице не слышатся шаги. Так ходит только один человек. Каждый стук каблука как отточенный удар, а интервалы между ними настолько точны, что его походку можно использовать вместо метронома.

— Давай попросим Шона, — предлагаю я. — Хотя бы просто наверх поднять. Мы не скажем ему зачем.

Фигура парня тут же появляется в дверном проеме, заполняя его почти полностью.

— Звала? — спрашивает он.

Я оглядываюсь на Рейвен. Та недовольно хмурится: