48 минут, чтобы забыть. Фантом (СИ) - Побединская Виктория. Страница 58

Колени подгибаются, я хватаюсь за стену, чтобы удержать равновесие, и медленно опускаюсь на пол прямо возле стопки полотен. Я сама, не осознавая того, столько лет переплетала наши судьбы. Не будь меня, его жизнь могла бы сложиться совершенно иначе.

Слезы тяжелыми каплями и безобразными, рваными всхлипами рвутся наружу, и их уже не остановить. Я закрываю лицо, прижимая ладони к глазам, настолько устав от всего происходящего, что внутри остается лишь одно желание — исчезнуть. Холод парализует голые ноги, поднимаясь вверх от каменного пола. Но мне всё равно. Даже если к лихорадке добавится пневмония. Плевать.

Я не знаю, сколько так сижу. Потому что не слышу даже шагов, погрузившись словно в вакуум. Чувствую лишь, как чужие руки молча подхватывают меня и относят обратно на кровать.

Хочется ударить его, накричать, чтобы отпустил, но я чувствую себя сломанной куклой. Выходит только открывать и закрывать глаза.

— Все нормально, — говорит Тай. — Знаю, шов болит. Поплачь, тебе легче станет.

— Ненавижу, — выдавливаю я из себя, сама не зная, что подразумеваю больше: мнимое участие Тайлера, злость от того, что нахожусь взаперти, гнев на всех вокруг или себя саму.

— Если я тебе нравлюсь только, когда ненавидишь, я не против.

— Какая забота. — Почему-то в этот момент кажется, что именно Тайлер принес сюда этот портрет. Глупо ведь? Поступок кажется извращенной пыткой. Он бы так не поступил. Не поступил бы?

— Разве я мог оставить принцессу в беде? — вежливо отвечает он.

Надо бы молчать, но слова сами с языка рвутся.

— Я переросла эту роль, Тай, — говорю я, уточняя: — Потому что сама стала бедой. Ник знает. Можешь у него спросить.

Этого Тайлер точно не простит. Так пусть уже наконец сорвется! Но вместо того, чтобы накричать или уйти, Тай упирается коленом в матрас.

— Надеюсь, у тебя под подушкой нож не припрятан? — спрашивает он. Постель прогибается, когда он ложится с левой стороны, так что нас теперь отрезают друг от друга лишь сантиметры воздуха.

— Надейся, — отвечаю я, отодвигаясь как можно дальше, держась из последних сил, чтоб не устроить истерику.

Не знаю, сколько времени мы просто молчим, а потом Тай вдруг произносит: — Я скучал по тебе, Виола Максфилд.

Будто пытается перебросить мост через непреодолимую пропасть, разделяющую нас. Только я не хочу воздвигать со своей стороны опоры.

— Не произноси больше эту фамилию, договорились? — Я все еще не могу смириться с тем, как имя отца и его образ проходит красной нитью через всю мою жизнь.

— Твой отец ублюдок, — отвечает Тай. — Думаю, каждый выпускник этого здания не сомневаясь ни секунды оставил бы его привязанным к деревянной колоде где-нибудь в пустыне под Ливаном, чтоб его разорвали шакалы.

Я грустно хмыкаю: — Спасибо. Вот теперь мне действительно легче.

— Эй, — он протягивает руку и легко касается моего плеча. — Ты ведь не виновата, что он твой родственник.

— Вспомни об этом, когда он тебя поймает и отдаст на съедение тем самым шакалам. Уверена, ты будешь поминать меня добрым словом.

Тай смеется. Его смех настолько же мелодичный, как и голос, черт бы его побрал, очарователен. И только мысль о том, что он собирается человека убить, становится тем самым ледяным потоком, охлаждающим постыдное чувство благодарности за заботу и внимание, что он, несмотря на все мои упреки, проявляет.

— Знаешь, — вдруг говорит Тай, — за все время, что я провел здесь, ни разу не слышал ни одной счастливой семейной истории.

Я знаю, что он не ответит, по вопрос срывается с языка быстрее, чем я успеваю удержать его. — Расскажи свою.

Очевидно, ему не хочется поднимать эту тему, поэтому я начинаю сама: — Твоя мама и сестра погибли при пожаре. А отец?

Говорить громче, чем шепотом, не выходит. Но даже он разрывает висящую между нами тишину и напряжение.

— Его не стало чуть раньше, — отвечает Тай и принимается говорить медленно, тщательно подбирая слова. Взвешивая каждое так, будто пытается соблюсти баланс, в котором добавь на чашу хоть одну лишнюю песчинку — и все рухнет. — Он был карточным шулером. Это я узнал гораздо позже, когда его не стало. Уже и лица его не вспомню. Даже без вмешательства Коракса, что я? Мне десять было. Что-то, конечно, осталось в памяти, смазано, но сейчас уже невозможно сказать, действительно ли я помню это или просто в дневнике прочитал. Эти чертовы дневники с ума сводят.

Я молчу, впитывая каждое сказанное в темноте слово. Ник тоже ругался на дневник. Удивительно, как сильно они с Тайлером похожи, оставаясь такими разными.

— Помню, по вечерам у нас собирались компании. Играли на деньги. Я тогда еще не понимал, но отец и меня научил покеру. И знаешь, что я запомнил?

Я качаю головой.

— Что был единственным, кто мог его обыграть.

Тай ухмыляется.

— Это уже потом, спустя годы понял, что отец поддавался. А тогда радовался, как балбес.

— А сейчас не играешь? — тихо спрашиваю я.

— С того дня ни разу. Теперь и правила не вспомню, наверное.

Я не задаю вопросов, просто молча разглядываю потолок, заранее зная, что в этой истории не будет счастливого финала. После побега в моей душе таких историй уйма накопилась. Письма Рейвен, дневник Ника, рассказы о детстве Шона и Артура. Но к этому все равно невозможно привыкнуть, когда человек открывает перед тобой свое прошлое, вручая его, как книгу. Обложка порвана, уголки помяты. Тут следы от пепла, а вот здесь несколько страниц беспощадно вырваны — только иногда это не спасает, человек все равно помнит, что было на них написано.

— Я тот день, когда он погиб, не помню почти. А Лори вообще мелкой была. Она родилась, когда мне пять исполнилось, — поясняет Тай. — На тебя похожа. Красивая. Волосы такие же рыжие, веснушки. Только глаза у тебя светлее, — уточняет он. — Родители отмечали что-то с друзьями. Поздно уже было. Пока они курили на кухне, мы с Лор смотрели какой-то диснеевский мультик. Так и уснули под телевизор. Не знаю, который был час, может и не так поздно, но шли мы домой по темноте. Я ныл еще. Идти не хотелось. Отец на руках нес спящую Лор. А потом какие-то мужики подошли к нам. Вот тут я впервые, наверное, за всю жизнь напугался. Знаешь, как будто почувствовал: что-то не так. Отец только сестру маме отдал и сказал, чтоб мы в дом шли. Я на него разозлился еще тогда. Помочь хотел. Идиот малолетний же был, понимаешь? Думал, мы вдвоем им наваляем. Что я, зря борьбой несколько лет занимался?

— Все дети верят до определенного момента, что могут спасти мир, — шепчу я.

— Типа того, да, — Тайлер поворачивается ко мне лицом, и уголки его губ слегка поднимаются. Эта не та очаровывающая улыбка, от которой все девушки в радиусе дюжины футов тают, а мне, глядя на нее хочется вопить, а более юная, детская, настоящая. И в ней тот самый настоящий Тай. — Знаешь, чем кончилось? Меня в квартиру запихали, чтоб я за Лор присматривал. Я все у окна маялся, пытался увидеть, что там происходит. Помню только, что страшно было. А потом отец исчез. Как люди исчезают, вроде их никогда и не было. И все эту тему так замяли, как будто ничего не случилось, и мы переехали.

— Он так и не вернулся?

— Неа, — покачал головой Тай и устроился поудобнее, положив локоть под голову, отчего матрас заходил ходуном. — Сейчас понимаю, он что-то намутил нехорошее. Мы потом год в Ливерпуле прятались. В мелкой совсем халупе на первом этаже. Там еще ящик почтовый был — старый, красный такой. Как в Лондоне остались в центре, может, видела? Я все ждал, что отец появится. Или напишет. Думал, все наладится. Только спустя год мама сказала, что его повесили.

Я закрываю глаза, стараясь не вдыхать громко. Даже звук собственного дыхания кажется неуместным.

— Я нашел их, — почти неслышно шепчет Тай. Все внутри сжимается. — Но справедливость без меня восторжествовала. Они в тюрьме. Оба. Пожизненное. Считай, повезло. — И я наконец позволяю себе выдохнуть с облегчением. — А потом мы в Лондон перебрались. Деньги у отца заныканы где-то были. Мать, видимо, знала, но боялась брать. Ну и вот купила квартиру в спальном районе, — он делает паузу. — Хендон централ. Четвертая линия метро. Две спальни даже. Лор тогда разнылась, что хочет с видом во двор, там окно было. Высокое такое, полуаркой. А мне с видом на проезжую часть досталась. Мелкая, с узкой щелью вместо окна и кладовкой. Она и спасла в итоге. Там лестница была вниз — пожарная. Ну и конец. Вообще-то я эту историю тебе писал однажды.