Гений разведки - Бортников Сергей Иванович. Страница 15

Именно его именем решено было назвать контрнаступление советских войск, приведшее в конечном итоге к освобождению Белгорода и Харькова.

5 июля 1943 года гитлеровские войска пошли в плановое наступление, к которому, в отличие от всех предыдущих кампаний противника, советская сторона оказалась готовой если ли не на все сто процентов, то на девяносто с лишним — точно.

Постарался агент Вертер, наш человек в высшем руководстве Третьего рейха, чьё настоящее имя и по сей день скрыто тайной за семью печатями.

Но, как бы там ни было, факт есть факт. Истинный, явный, не подлежащий пересмотру либо сомнению, то есть, как у нас говорят, — непреложный, трудно оспоримый: Сталин узнал о планах врага гораздо раньше, чем их утвердил германский фюрер Адольф Гитлер, и поэтому смог избрать, а затем и утвердить единственно правильную тактику ведения боевых действий: сначала измотать стремящегося в атаку противника тяжелейшими боями, а затем перехватить инициативу и перейти в решительное контрнаступление.

Именно такой алгоритм действий предложил самый влиятельный на то время (да и, пожалуй, до самого окончания войны!) красный полководец (не зря же его назовут Маршалом Победы) Георгий Константинович Жуков, которому Ставка доверила координировать действия четырех фронтов (Западного, Брянского, Степного и Воронежского) в ходе намечающейся грандиозной битвы, о важности которой красноречиво свидетельствует хотя бы тот факт, что именно тогда главнокомандующий Вооружёнными силами СССР собрался совершить свой первый и, по утверждению некоторых современных историков, единственный доподлинно установленный вояж на фронт. Хотя, если верить другим, не менее авторитетным исследователям, таких визитов на самом деле было несколько.

Так или иначе, но в начале августа Иосиф Виссарионович в атмосфере строжайшей секретности (о планах вождя было известно только самым доверенным лицам: наркому НКВД Лаврентию Берия, его заместителю Ивану Серову и начальнику личной охраны Сталина Николаю Власику, оставшемуся для виду в Москве) на поезде отбыл из Кунцевской резиденции или, если хотите, — Ближней Дачи — сначала в Гжатск [49] для встречи с командующим Западным фронтом Василием Даниловичем Соколовским, а затем и в Ржев [50], где у него состоялся откровенный обмен мнениями с командующим Калининским фронтом Андреем Ивановичем Ерёменко.

Но и это оказалось ещё не всё.

Спустя несколько дней руководитель Советского государства прибыл в деревню Хорошево [51], находящуюся всего в нескольких десятках километров от линии фронта, и поселился в одном из самых обычных крестьянских домов, куда к тому времени успели подвести закрытую линию высокочастотной телефонной связи…

Риск?

Да… Несомненно…

Но ведь давно известно: "кто не рискует, тот не пьёт шампанского".

И не выигрывает войны!

Тем более Отечественные.

Или — если хотите — мировые.

Хоть их разведывательный взвод и числился во всех документах танковым, многие подвиги на Курской дуге (и не только там) Подгорбунскому и его товарищам (во всяком случае — поначалу) приходилось совершать в том числе и в пешем порядке. Тишина — главный друг разведчика, а тяжёлые боевые машины производят слишком много шума. Ненужного, предательского, вредного.

Так было и в тот раз…

— Разузнать планы противника и доложить! — во время странного затишья, вдруг установившегося посреди невыносимой летней жары, поставил задачу командир роты. — И без языка не возвращайтесь!

— Есть! — привычно козырнул Володька. — Дровянников, Никифоров — за мной!

— А я? — обиженно надул щёки Александр Власов, с недавних пор — ординарец нашего героя, следом за своим кумиром плавно перекочевавший из бронебойщиков в разведчики (теперь они с Подгорбунским, как нитка с иголкой… Не разлей вода и даже больше — единое целое!).

Конечно же боевые товарищи были прекрасно осведомлены о том, что Шурик давно мечтает проверить себя в настоящем серьёзном деле, однако по-прежнему игнорировали его искренние порывы. Мол, навоюешься ещё, когда… настанет пора!

…Старший лейтенант поправил форму и, увлекая за собой немногочисленных подчинённых, первым полез на броню машины, выделенной для доставки смельчаков к линии фронта.

В нарушение требований воинских Уставов и всевозможных внутренних инструкций, даже в тыл врага Подгорбунский неизменно отправлялся при полном параде: со знаками отличия и государственными наградами, из которых в то время на широченной Володькиной груди сверкала покамест только одна-единственная, как не раз говаривал наш герой (причём с неизменной иронией в зычном твёрдом голосе) "медалька". Да-да… Та самая — "За отвагу". Плюс Гвардейский значок.

И так получилось, что из-за этой своей прихоти Владимир чуть было не угробил боевых товарищей: блеск металла в кромешной тьме был виден издалека. А предупреждён — значит, вооружён.

Фрицы засекли нашу группу и в спешном порядке выставили против двух красных воинов целое отделением своих (надо понимать — коричневых).

Почему только двух?

Алик на всякий случай остался "на атасе" у нейтральной полосы — его на первый раз решили оградить от участия в смертельно опасном рейде. Тот, естественно, упрямился, бил себя в грудь: "Да я, да я!", — но всё же был вынужден подчиниться.

Это ведь не просьба.

Это приказ!

Армия есть армия. Хочешь не хочешь, а беспрекословное выполнение распоряжений вышестоящего начальника — одна из главных составляющих успеха!..

— Хенде хох! — вдруг раздалось откуда-то сбоку.

"Ага, щас! Не на тех напали…"

Троих фашистов Подгорбунский "сделал начисто" в ходе, как напишут позже в наградных документах, "огневого контакта", а когда патроны закончились, — ринулся в рукопашную, дубася любого попадающего под руку противника рукоятью собственного нагана. И таким нехитрым образом положил ещё столько же врагов.

Никифоров, видимо, не желая отставать от своего лихого командира, завалил аж четверых ("Прости, Володя, немного переусердствовал").

Остальные гитлеровцы, почуяв неладное, разбежались в разные стороны. Вот только одному из них, неожиданно захромавшему на правую ногу, сделать это так и не удалось.

Его оперативно скрутили и поволокли к Дровянникову, залёгшему в ложбинке на окраине леса, в котором был замаскирован их танк…

Светало. И контуры Т-34 стали заметны издалека.

Что за безобразие?

— Ты останешься с "языком", а я пополз.

— Куда?

— Вперёд за орденами, — прижимаясь к родимой земельке, выдал одно из самых любимых своих изречений Подгорбунский. — Если через полчаса не вернусь, будешь возвращаться "домой" один.

— Но, командир…

— Выполняйте!

— Есть, — недовольно пробурчал Никифоров.

Володька сжался в комок, пытаясь полностью слиться с регулярно простреливаемой местностью, и, преодолев на брюхе несколько сот метров, прильнул к биноклю, дабы рассмотреть номер на броне вызвавшей у него подозрение машины.

"Не наша…"

Однако поворачивать обратно он не собирался.

Ибо возле чужой, как оказалось, "тридцатьчетвёрки" с букетом полевых цветов в руках расхаживала очаровательная краля, не узнать которую он конечно же не мог.

Офицер связи бригады старший лейтенант Самусенко. А для него — просто Шурочка. Как водится — обладательница непростой судьбы, призванная из Читы. И так же, как он сам, постоянно бомбившая письмами высшее руководство страны с просьбами разрешить ей поступление в… танковое училище. В общем, по большинству параметров — самая что ни на есть родственная душа на всём белом свете!