(не) беги от меня, малышка (СИ) - Анина Татьяна. Страница 14
– И ты понимаешь, к чему все идет, да?
Опять кивает.
Встаю, наваливаюсь сверху, но мягко, не придавливаю, отжимаюсь на кулаках.
– Повернись.
Поворачивается. И я умираю в который раз за этот гребанный день. За эти гребанные три дня. Потому что ее шоколадные глаза полны слез. И губы дрожат. Мокрые. И смотрит она на меня так, что одновременно яйца поджимаются от похоти и сердце заходится от тревоги и непонимания.
Невозможный коктейль эмоций! Бешеный!
– Почему, Лада?
Согласен, вопрос странный и неоднозначный. Почему плачешь? Почему не сопротивляешься? Почему позвала? Почему разрешила? Почему не давала?
Да все сразу, бляха муха! Все! Сразу!
– Не спрашивайте меня, пожалуйста, – шепчет тихо, а потом… Тянется к губам. Сама. Прижимается со стоном, таким глубоким, грудным, словно все это время сдерживалась, умирала. И теперь освобождается от напряга, от чего-то невероятно болезненного.
Я бы в другой раз подумал, надо ли мне это дерьмо. Потому что не надо. Но это в другой раз. Не сейчас.
Сейчас меня кроет. Причем, не так , как обычно, не так, как до этого. Очень непривычно кроет. Мягко, но наглухо.
Словно чем-то тяжелым ударило по голове. Тяжелым, но не острым, не твердым. А таким, обволакивающим.
Отчего сразу ни одной мысли нет, только ощущения. Ее мокрых губ, соленых от слез, распухших, мягких. Ее тихих всхлипов , вдохов с присвистом, когда шею целую, когда ворот халата распахиваю. И замираю, глядя на роскошь в простом белье. Я еще в первый раз заценил, чуть в брюки не кончил, только от вида невероятно красивой груди, немного смугловатой с золотом кожи, наверняка, вкусной.
Вот сейчас и проверю.
Прикусываю торчащий сосок прямо через белье. И ответом мне служит судорожный выдох и крупная дрожь по всему телу. Такая, словно для нее это в первый раз. Словно никто никогда не трогал ее так, не целовал эту невероятную грудь, не всасывал эти крупные, красивые соски…
Это, конечно, не так, но сейчас я не собираюсь отвлекаться, прикидывая, кому еще она дарила свои сладкие эмоции. Нет уж.
Сейчас это все мое. Только мое.
И я кайфую, не задумываясь о причинах этого неожиданно щедрого подарка.
Распахиваю халат. Потому что мне нужно больше. Гладкий животик, словно у нерожавшей женщины.
Упругий и в то же время мягкий. Любой гребанной инста-модели фору даст. Малышка, ты могла бы зашибать миллионы только на своём теле.
Что ты забыла в провинции, малышка?
Целую, облизываю, прикусываю от остроты эмоций кожу возле пупка.
– Боже… – выдох опять, пальчики неуверенно мне по волосам. Давай, Лада, смелей… Сегодня можно. Я тебе разрешу. Ты же мне все разрешишь? Ведь так?
Надо бы, конечно, спросить. А то вдруг классификатор сержанта оправдает себя, и ты в самый ответственный момент взбрыкнешь… Хотя, если ты в самый ответственный момент взбрыкнешь… Это не классификатор сержанта. Это , значит, я – дурак, не умеющий отключить женщине мозг в такой ситуации. И тогда все заслужено будет.
Но про это не думаем. Верим в свои силы.
И движемся ниже.
К простому нижнему белью, обтянувшему самую роскошную задницу из всех, кто я видел когда-либо.
Здесь тоже сначала через ткань. Аккуратно, чтоб не спугнуть. Дрожит. Хорошо…
Трусы – долой!
От аромата ее возбуждения, сладкого, безумного, чуть было не теряю контроль, не начинаю совершать ошибки.
Слишком резко подхватываю за ягодицы, слишком жадно накидываюсь целовать. Упиваться сладостью, сходить с ума.
Она опять ахает, что-то шепчет непонятное:
– Петя, ангел…, ах, ах…
Почему ангел? Странно, но плевать.
Потому что через мгновение ее пальчики вплетаются жестче в мои волосы, ноготки проезжаются по затылку. Кааайф…
Она стыдливо рвется, хочет свести ноги, но я не даю. Куда, нафиг? Я еще не до конца насладился!
Я жаден, до ее вкуса, до ее эмоций, потому что ничего подобного раньше не ощущал, не испытывал, не видел.
И кончает она тоже неожиданно. И красиво. С тихим стоном и сжавшимися в моих волосах пальчиками.
Не даю ей опомниться, скольжу вверх по уже разведанной дорожке, животик, грудь, шея. Губы.
На полсекунды останавливаюсь, чтоб заглянуть в глаза. В них слезы и смятение. И отголоски оргазма.
Шикарное сочетание. То, что требуется для дальнейшего… как она так сказала? Взаимодействия, да.
– Петя… – шепчет она, но я торопливо затыкаю ее поцелуем. Кто его знает, что она хочет сказать?
Лучше перестраховаться в такой ситуации.
Поцелуй, как хорошая доза транков, дурманит голову в одну секунду. Причем, и ей, похоже, тоже, потому что она обнимает, прижимается, стонет… Ух, сладко...
Торопливо дергаю молнию, стаскиваю неловко одной рукой брюки, не отзываясь от губ, не давая опомниться.
И делаю рывок в нее. Влажную до безумия. И тесную до искр в глазах! Ощущения оглушают, отключают мозг полностью.
Лада слабо ахает, лицо кривится. Словно от боли. Вот честное слово, если б не знал про ее сына, решил бы, что девственница.
Ловлю ее ошалевший взгляд, на мгновение в нем мелькает странное выражение… Не могу его осознать. И не пытаюсь. Потому что сил терпеть нет уже. Измотала ты меня, Лада Леонидовна, за эти дни. Так что больше нежностей не жди. Это – мой максимум.
Выхожу и опять ударом в нее! Лада снова ахает. Выгибается. Шикарная реакция. Вкусная. Делаю так еще несколько раз, чтоб кайфануть в полной мере.
Лада не открывает больше глаз, гнется, грудь ее роскошная, которую я неизвестно когда умудрился освободить от белья, подпрыгивает в такт жестким ударам члена, и на это смотреть можно бесконечно. И на ее лицо, запрокинутое, с красными губами, и на бьющуюся жилку на шее, которую я периодически успеваю целовать-прикусывать, каждый раз добавляя мурашек и сладкой дрожи.
Лада пытается обнять меня, но я хочу другого. Перехватываю, соединяю наши ладони , припечатываю по обе стороны от головы. И она наконец смотрит на меня.
Выдыхает на каждом толчке, губы кривятся уже жалобно, глаза огромные и влажные.
Непредсказуемая. Во всем. Искренняя. Во всем. Это безумие какое-то, наваждение.
– Поцелуй меня, пожалуйста, – шепчет она, и я с удовольствием прижимаюсь к искусанным губам жестким поцелуем. И опять ниже, к беззащитно подставленному горлу.
Ускоряюсь, не в силах терпеть, и тут она начинает дышать поверхностней, ерзает подо мной.
– Да, да, да…
Ого, да ты вперед меня успеешь, малышка? Ускоряюсь, чтоб дать поймать кайф, а еще умудряюсь в ее взгляд шальной, неверящий окунуться, пока кончает.
И, клянусь, это самое красивое зрелище на свете. Настолько красивое, что я лечу за ней. В нее, без страховки. И не могу сдержаться.
Уже потом, без сил лежа и ласково поглаживая свою состоявшуюся любовницу по гладкому животику, я думаю, что она – все же то самое, по классификатору сержанта. Потому что с ней дуреешь и себя теряешь. Причем, от начала и до конца.
Лада молчит, дышит тяжело. Переживает, что ли? Так не из-за чего. Это – самое шикарное, что в моей жизни было. Кроме, пожалуй, одного эпизода, который уже покрылся дымкой неявности… Был - не был… Хрен разберет. Вообще, удивительно, что я про него опять вспомнил…
Телефон звонит неожиданно. Поворачиваюсь, подхватываю с тумбочки рядом с кроватью. На заставке у Лады черноволосый смеющийся мальчишка, сразу видно по улыбке, та еще заноза в заднице… Прям как я когда-то… Смотрю с любопытством, разглядываю черты лица.
– Твой сын?
Трезвый взгляд.
- Твой сын? – спрашивает отец моего мальчика, пристально, слишком пристально разглядывая его улыбающуюся на весь экран рожицу.
А меня кипятком обливает, похлеще, чем от секса с ним.
Руки буквально трясутся.
И в голове сразу миллион возможных ответов. Сказать? Не сказать?