Искушение Торильи - Картленд Барбара. Страница 23

Пристально взглянув на нее, маркиз понял, что однажды уже наблюдал на этом личике подобное выражение.

— Рассказывайте все. — Теперь в его голосе слышалась не апатия, а неподдельный интерес.

Торилья стиснула руки, опасаясь сказать хоть слово, так как поняла, что ей будет стыдно объяснять маркизу инсинуации сэра Джоселина, направленные против них обоих.

Но она должна решиться на это, ибо в первую очередь следует подумать о том, чтобы Берил не услышала этой грязной лжи: ведь она не рассказала кузине о своих приключениях во время путешествия, и Берил может усмотреть в обвинении долю истины.

Обратив глаза на маркиза, она едва слышно промолвила:

— Это… сэр Джоселин!

Маркиз нахмурился.

— Что еще натворила эта свинья?

— Он… только что… говорил со мною в саду, — ответила Торилья. — Он говорил… ужасные вещи, и я не знаю, что делать.

— Что же он говорил?

От смятения Торилья лишилась дара речи.

Маркиз ждал, а она отвернулась и в таком положении едва слышно пролепетала:

— Он угрожал… что расскажет Берил, как мы были вдвоем в «Пелигане»…

Маркиз тихо выругался.

— Мне следовало предвидеть, какого рода сооружение возведет этот тип, — сказал он сердито.

— Еще он сказал, что… предлагает сделку.

— В чем же она состоит?

И на этот вопрос было не так легко ответить.

— Он… сказал… — Торилья умолкла на минуту, — что я могу либо… отобедать с ним завтра… наедине… в меблированных комнатах, либо… заплатить ему пять тысяч фунтов еще до полудня.

— Так вот чего он хочет! — с облегчением воскликнул маркиз.

Склонившись, он прикоснулся ладонью к пальцам Торильи, а она ответила ему рукопожатием.

— Все будет в порядке, Торилья, — заверил он ее. — Я все улажу. Мне уже приходилось встречать подобных людей, и — обещаю вам — Трентон больше не будет докучать вам.

— Я… б-беспокоюсь не о себе, — объяснила Торилья, — а о… Б-берил.

От пальцев маркиза исходил тот же магнетизм, что и во время прикосновения к ней в парке.

Торилья испытала неотвратимое желание припасть к этой руке, вцепиться в нее, умолять о спасении.

Не только от сэра Джоселина, проносились в мозгу возбужденные мысли, но и от лорда Аркли, от тети, уже проворачивавшей ее замужество, и от ее собственного отношения к окружающим мужчинам.

Потом она беспощадно одернула себя — ведь маркиз принадлежит Берил, и вообще все так ужасно запуталось… Словом, она не имеет права надеяться на маркиза, как бы ей этого ни хотелось.

Почувствовав ее смятение, маркиз спокойно сказал:

— Все в порядке. Обещаю вам, все будет в порядке.

— Если бы я… рассказала Берил о нашей встрече… сразу, как только приехала в Холл…

— И почему же вы не сделали этого?

Торилья не посмела ответить.

Разве может она сказать, что ее поведение, которого следовало стыдиться, — самое чудесное событие в ее жизни?

Понимая бушевавший в ее душе конфликт, маркиз поднялся.

— Возвращайтесь в зал и веселитесь, Торилья. Позвольте мне все уладить.

— Это вы… про сэра Джоселина?

— Он не сделает ничего плохого ни вам, ни Берил, — пообещал маркиз. — Прошу вас довериться мне, даже если вы считаете, что это невозможно.

— Я… верю вам.

— Вопреки всему, что вы думаете обо мне?

Она подняла глаза и уже не смогла опустить их.

Даже не прикасаясь; маркиз обнимал ее; словно какие-то волшебные нити навечно соединили их.

И вдруг, явно пересилив себя, маркиз посмотрел в сторону и сказал уже другим тоном:

— Ваш отец передает, что любит вас и надеется, что вам весело здесь.

— М-мой… отец?

Торилье показалось, будто она ослышалась. — Я съездил в Барроуфилд, — объяснил маркиз. — Там я побывал у вашего отца, и, наверное, вам будет приятно узнать, что все его предложения будут немедленно претворены в жизнь.

— Вы… имеете в виду… — промолвила Торилья и, бессильная продолжать, остановилась.

— Воздуходувку Баддла, безопасные пампы, новые водяные насосы, дополнительные меры безопасности… Там целый список.

— Я… ничего не понимаю, — пробормотала Торилья, но в глазах ее вспыхнул свет.

— Вы были правы, — сказал маркиз, — полностью правы во всех обращенных ко мне претензиях. Шахта действительно превратилась в ад, которому не место на земле.

Торилья безмолвно смотрела на Хэвингэма.

— Я уволил смотрителя, и ваш отец помог мне подобрать другого человека. Я запретил использовать в моей шахте труд детей, не достигших шестнадцатилетия, а женщины — там, где это возможно, — вообще не будут спускаться под землю.

Торилья всплеснула руками.

— Наверно, я… сплю.

— Ваш отец сказал-то же самое. — Маркиз улыбнулся. — Еще будут подарки и мясо — на праздники и старикам; премии старательным — как у Фицвильяма; четыре шиллинга в «лишний медяк», когда люди работают полную шестидневную неделю, помимо простой прибавки к заработку.

— Как вам удалось… сотворить… подобное чудо? — воскликнула Торилья.

— Я исполнил только то, что вы приказали мне.

— Но я даже не думала… Я не мечтала… — Торилья закрыла лицо руками. — А знаете, я потом поняла, что должна была попросить у вас помощи, а не… набрасываться подобным образом.

— Я заслужил эти упреки, — сознался маркиз. — Нечего ссылаться на неведение, когда речь идет о пренебрежении своими обязанностями. Все это я заслужил, Торилья, вы могли бы упрекнуть меня и в большем.

— И теперь… все… изменится.

Глаза ее наполнились внезапными слезами.

— Угольная шахта всегда будет угольной шахтой, ее трудно превратить в приятный уголок, — ответил маркиз. — Однако отец ваш доволен.

— Ну чем я могу отблагодарить вас?

Торилья покраснела, вспомнив, что однажды уже задавала этот вопрос.

Маркиз, должно быть, подумал то же самое.

— Ну а теперь, — промолвил он, — когда с делами покончено, — скажите, как вы намерены поступить с нами обоими?

— С нами? — удивленно переспросила она.

— Да, с нами, — повторил маркиз. — Мы оба поняли, что произошло, когда я поцеловал вас. Тем не менее я дал вам свободу, надеясь, что никогда не увижу и со временем позабуду. — Он тяжело вздохнул. — Но мы встретились снова, Торилья, и теперь я знаю, что не смогу жить без вас.

О том же самом думала и она, понимая теперь, что наконец-то слышит ответ, развеявший ее сомнения.

Все, что она чувствовала, чего искала, о чем тревожилась, случилось потому, что она влюбилась, когда маркиз прикоснулся к ее губам.

Она пыталась сопротивляться своему чувству, пыталась отрицать его, но это была любовь. Настоящая любовь, какая была у ее родителей.

Такая любовь не позволяла ей даже думать о том, что она может принадлежать другому мужчине.

— Я люблю тебя, Торилья! — медленно произнес маркиз, и от этого ее душа затрепетала.

Маркиз проговорил эти слова очень медленно, и они словно бы затрепетали в ее душе.

— Б-берил!

Торилья прошептала имя кузины, но ей показалось, что оно прогремело, отражаясь эхом от стены.

— Да, Берил! — согласился маркиз.

Он посмотрел на полный цветов камин, словно бы надеясь отыскать там решение, а Торилья любовалась его широкими плечами, атлетической фигурой, темными волосами.

Теперь, когда рухнули все преграды, она поняла, что любит его всем существом — рассудком, душою, телом — и принадлежит только ему.

— Я пойду к Берил и скажу ей всю правду. — предложил Хэвингэм.

— Нет-нет… этого… нельзя делать.

— Я попрошу ее вернуть мне свободу… ибо такой брак будет несчастьем для нас обоих.

— Но Берил… хочет выйти за вас, — сказала Торилья, — и вы не хуже меня знаете, что… разрыв, нанесет ей… самый жестокий и болезненный удар в глазах света.

— Быть может, мне удастся уговорить ее отказаться от меня.

Торилья беспомощно всплеснула руками.

— Она не сделает этого! И потом, мы не сможем быть счастливы, если причиним ей горе и устроим скандал.

— Ты говоришь именно то, что я и рассчитывал услышать, — повернулся к ней маркиз. — Но как мы обойдемся друг без друга?