Искушения Парижа (Девственница в Париже; Ах, Париж!) - Картленд Барбара. Страница 9

— Лили, дорогая! — произнесла мама. — Ты не меняешься!

И не подумала известить нас о своем приезде письмом! Появилась неожиданно, как снег на голову! — Мать Гардении рассмеялась.

Сестры поцеловались и крепко обнялись, на мгновение забывая о разделявшей их пропасти — они относились к абсолютно разным социальным кругам. В те далекие дни Гардения еще не совсем понимала, что это означает.

Впоследствии она часто вспоминала свою необыкновенно красивую тетю Лили в маленькой дорожной шляпке с вуалью и пальто поверх элегантного платья.

Теперь же пристально вглядывалась в ее лицо, в утомленные полуприкрытые глаза, пытаясь отыскать в них следы былой прелести.

Волосы тети Лили все еще отливали золотом, но теперь их цвет не напоминал созревшую пшеницу, а был неестественным, почти кричащим.

Ее кожа приобрела сероватый оттенок и заметно увяла.

Несмотря на множество одеял и подушек, укрывавших большую часть ее тела, Гардения видела, что она изрядно поправилась. Похудела лишь ее шея. В былые времена эта шея напоминала округлый столбик, изготовленный из слоновой кости.

Красивая голова тети Лили сидела на ней когда-то гордо и величественно.

— Гардения, девочка моя, а ты очень повзрослела, — сказала герцогиня.

— Конечно, повзрослела, — ответила Гардения, улыбаясь. — Мне ведь уже двадцать.

— Двадцать! — произнесла тетя на выдохе, закрывая на мгновение глаза. — Ивонн, где же оно? Где мое лекарство? Я уже не в состоянии выносить боль.

— Пожалуйста, ваша светлость, — протараторила служанка, подходя к кровати с небольшим серебряным подносом в руках. На нем стоял стакан с водой и лежала черно-белая картонная коробочка.

— Дай мне две штуки, — попросила герцогиня, протягивая руку к стакану.

— Но, ваша светлость… вы ведь помните, что доктор сказал… — начала было Ивонн.

Герцогиня прервала ее.

— В данный момент нам следует забыть про доктора! — заявила она. — После такой ночи, какая была у меня, я должна предпринять срочные меры, чтобы избавиться от боли. Особенно в подобное утро. Ко мне приехала племянница со столь страшной новостью! Моя бедная сестра умерла! Принеси-ка мне бренди с содовой. Кофе я не хочу. Даже думать о нем не могу, сразу делается тошно.

— Слушаюсь, ваша светлость, — подчеркнуто медленно произнесла Ивонн, красноречиво давая хозяйке понять, что не одобряет ее действий. Но таблетки все же подала.

— И, пожалуйста, поторопись! — добавила герцогиня. — Ждать целый день я не намерена! Бренди мне нужен сейчас же!

— Конечно, ваша светлость, — ответила Ивонн и ринулась к двери.

— Двадцать лет! — воскликнула герцогиня, переводя взгляд на Гардению. — Это просто невозможно! Мне не верится, что ты уже такая взрослая.

— Время движется вперед, тетя Лили, — спокойно сказала Гардения.

Герцогиня прижала руку ко лбу.

— Нет, нет! Эту тему давай оставим. Я и без того чувствую себя ужасно старой. О Господи!

— Вчера вечером я не решилась отвлекать ваше внимание от гостей, — пробормотала Гардения оправдывающимся тоном. — Хотя чувствовала себя весьма неловко, укладываясь спать в вашем доме без вашего ведома.

— Ты поступила очень правильно, детка, — успокоила ее герцогиня. — Вчера я действительно не смогла бы встретить тебя как полагается. К тому же ты вряд ли привезла с собой подходящую для вечеринок одежду.

Гардения вспомнила лорда Харткорта и представила, как он цинично улыбнулся бы, если бы слышал сейчас их разговор.

Она покачала головой.

— Подходящей для вечеринок одежды у меня действительно нет. И потом…

— Да, да, я все понимаю, дорогая. Ты в трауре, — сказала герцогиня. — Но платье, которое на тебе сейчас, очень старомодное. Прости, что я так прямо тебе об этом говорю.

— Оно принадлежало маме, — объяснила Гардения, тяжело вздыхая.

Герцогиня кивнула.

— Вообще-то это не столь важно. Ты ведь не собираешься у меня жить, правильно?

Последовала напряженная пауза. Обе женщины неотрывно смотрели друг на друга.

Гардения собралась с духом и вновь заговорила слегка дрожащим голосом:

— Но, тетя… мне больше некуда ехать… Абсолютно некуда…

Глава третья

Герцогиня выпрямила спину, выпила бренди, принесенное Ивонн, и, вернув ей пустой бокал, поправила подушки.

Теперь ее лицо выглядело лучше, а взгляд прояснился.

Наверное, таблетки и алкоголь уже начали оказывать на ее измученный безудержным весельем организм свое спасительное воздействие.

— Мне кажется, ты должна все рассказать по порядку. Что произошло?

Гардения, заметно побледневшая и сильно растерявшаяся, сцепила пальцы рук в замок, чтобы они не дрожали, и начала говорить, изо всех сил пытаясь сохранять внешнее спокойствие.

— С тех пор как умер папа, мы жили в страшной бедности.

Я не раз советовала маме написать вам письмо и рассказать о нашей нужде, но она не желала вас беспокоить.

Герцогиня покачала головой.

— Я об этом ничего не знала! Какой кошмар! А ведь у меня все есть. Все эти годы я прожила в достатке и богатстве. — Она прижала ладони к глазам. — Прости меня, девочка моя! Мне безумно стыдно.

— Я не хотела вас расстраивать, честное слово. До гибели папы мы жили вполне достойно, — сказала Гардения. — Он был гордым человеком, очень гордым.

Герцогиня тихо застонала.

— Я знаю, детка. Он жутко не любил, когда я дарила твоей маме дорогие подарки. Хотел сам обеспечить ее всем, в чем ока нуждалась.

— Верно, — тихо подтвердила Гардения. — Но после его смерти нам требовались не подарки, а еда.

Герцогиня шумно вздохнула.

— А ведь я никогда не задумывалась об этом, — призналась она. — Когда твоя мама написала мне о гибели Генри, я решила, что теперь смогу беспрепятственно помогать ей. Но посчитала, что должна немного подождать. А потом… Потом это вылетело из моей головы, Гардения… Я очень виновата…

— Когда папа умер, на нас висело множество долгов, — продолжила рассказывать Гардения. — Следовало оплатить услуги врача, медсестер, рассчитаться с аптекарем и торговцами продуктов — на протяжении нескольких месяцев перед смертью папа мог есть лишь очень немногое. Мы распродали все ценное, что имели, — серебро, мебель. Конечно, денег выручили мало, собственно и продавать-то было особенно нечего.

— Какой позор, — прошептала герцогиня. — Как же я могла быть такой бессердечной?

— Вы ведь ничего не знали, — пробормотала Гардения. — А мама ни за что не соглашалась написать вам о наших бедах.

— Если бы вы хотя бы намекнули мне…

— Нам было не к кому обращаться за помощью, — сказала Гардения. — Семья папы, как вы, наверное, помните, отреклась от него, как только он женился на маме. С того дня, когда состоялась их свадьба, ни один из родственников не желал его больше знать.

— Неудивительно, — прохрипела герцогиня. — Родня твоего папы смертельно на него разозлилась. Я читала некоторые из писем, написанных ему родителями. С их точки зрения бросить невесту за два дня до свадьбы из-за того, что влюбился в кого-то другого, — настоящее преступление.

— Мама рассказывала мне историю их встречи, — печально вымолвила Гардения. — Она поняла, что папа — ее единственный герой, как только увидела его. А когда они познакомились, весь ее мир перевернулся. Им доставляло неземное блаженство просто находиться рядом, просто смотреть друг другу в глаза…

— О подобном мечтает каждая женщина, — сказала герцогиня с тоской в голосе.

— У них не было другого выбора, — с чувством произнесла Гардения. — Им оставалось только убежать вдвоем. Папе через два дня следовало жениться на дочери лорда Мельчестера.

Маму никогда бы не приняли в его семье, ведь она с точки зрения родовитых богачей была никем.

— Не говори так, — поспешно возразила герцогиня. — Твой дед отнюдь не принадлежал к низшим классам общества. В молодости был капитаном, служил в легкой кавалерии. Мы жили в сельской местности, не хуже других семей в Херфордшире. Много денег, конечно, не имели, но и не нищенствовали.