Божественные истории (ЛП) - Картер Эйми. Страница 20

Выбор. Любовь. Преданность. Разве я о многом прошу? Когда-нибудь папа уступит. Обязательно.

* * *

Я всегда была не в ладах с временем. Я могу, конечно, сказать, сколько длится день и в каких фазах бывает луна, но постепенно всё смешивается, какой бы живой я себя ни чувствовала.

Именно так ощущается времяпрепровождение с Аресом — как вихрь жизни. Мы вместе день за днём исследуем остров, и впервые за целую вечностью я чувствую себя чьим-то центром мира. Ничто не сравнится с осознанием, что ты для кого-то как солнце. Я растворяюсь в Аресе и нашей совместной жизни.

Годы идут — я так полагаю, потому что, пускай и едва заметно, но сезоны сменяются, — и я уже почти не помню запах Олимпа.

У нас родился сын. Поначалу меня не вдохновляла идея стать матерью. Я слишком молода. Я столько всего ещё могла сделать, прежде чем связать себя семейными узами и остепениться, как Гера. К тому же я нередко забыла сама о себе позаботиться, что уж говорить о ребёнке. Но Эрос — самое прекрасное создание, которое я когда-либо видела. Его светлые кудряшки, голубые глазки и розовые щёчки прям как у меня, но внимательный взгляд — от Ареса. И его подбородок. Да, подбородок однозначно его. Арес никогда ещё не был таким счастливым, как в тот момент, когда нимфа передала ему на руки Эроса.

В день, когда он родился, мой мир перевернулся, и Эрос стал моим солнцем. Я вижу, как Арес смотрит на меня, когда я убаюкиваю младенца, но он ничего не говорит. Рождение ребёнка стало самым счастливым событием в моей жизни, но с этого же момента наши идеальные отношения с Аресом стали давать трещину.

— Ты всё ещё любишь меня, правда? — шепчу я на третий день после рождения Эроса. Он теперь моё время, моя луна и звёзды, я никогда не забуду день его появления на свет. Устроившись среди подушек, я укладываю спящего Эрота рядом. Арес точит свой меч у костра.

Он медлит с ответом, повисшую тишину заполняет скрежет металла. Каким-то чудом этот звук не мешает спать малышу.

— Почему ты спрашиваешь?

Его уклончивый ответ только растит мои сомнения, холодным грузом лежащие на сердце.

— Эрос… Я просто хотела убедиться… Ничего же не изменилось между нами?

Он откладывает меч и присоединяется к нам на ложе. Мы не занимались любовью, пока я носила под сердцем Эроса, но сейчас Арес обнимает меня. Он скользит рукой по моей спине и утыкается носом в волосы.

— Я люблю тебя, — тихо произносит он. — А ты? Всё ещё любишь меня?

— Больше, чем прежде, — шепчу я в ответ, и это правда. Я не думала, что это возможно, но моё сердце переполнено любовью. Я любила всей душой, но теперь любви во мне стало ещё больше — и для Ареса, и для Эроса.

Пламя костра потрескивает. Арес проводит подушечкой большого пальца по моим губам.

— Завтра мне нужно уйти. Назревает война, а я и так уже довольно долго пренебрегал своими обязанностями.

Меня как будто ледяной водой облили. Все сомнения возвращаются с новой силой.

— Но… зачем? Тебе необязательно сражаться.

Он усмехается, но как-то безрадостно. На долю секунды мне показалось, что он взглянул на меня, как тогда, на Олимпе, во время их ссоры с Гефестом. Словно я ребёнок. Словно я ничего не понимаю.

— А если бы я сказал, что тебе необязательно любить?

Я фыркаю.

— Что за бред?

— Тогда почему ты говоришь мне, что я не должен сражаться? — он целует меня в щёку. — Я просто выполню свои обязанности, только и всего. Нимфы позаботятся о вас с Эросом, а я скоро вернусь.

— Насколько скоро? — спрашиваю я. Он пожимает плечами.

— Как только кто-нибудь победит. Но я буду думать о тебе каждую секунду, обещаю.

Мы оба знаем, что не будет — не тогда, когда его мысли заняты войной, но я ценю его заботу.

На закате следующего дня он целует меня и Эроса на прощание. На моих губах он задерживается. В небе мелькает зелёная вспышка, и от моего возлюбленного остаются только следы на песке.

Тяжело сглотнув, я замечаю ракушку рядом с тем местом, где только что была его левая нога. Я поднимаю её, промываю в океане и сжимаю в руке, будто в ней содержится ответ на вопрос, когда вернётся Арес. Но это просто ракушка, у неё нет никакого ответа. Тем не менее, я забираю её с собой в грот.

Я провожу ночь в слезах, хоть это и расстраивает Эроса. Когда он плачет, я просто рыдаю сильнее и прижимаю его к себе так, будто от него зависит моя жизнь. В каком-то смысле так и есть. Ареса нет, даже если только временно, и у меня есть один лишь Эрос. Я снова стала простой бессмертной, ждущей, когда жизнь вновь загорится во мне. По крайней мере, Арес дождался родов. По крайней мере, он знает, что я не выдержу одиночества.

Это само по себе доказательство того, как сильно он меня любит, и я заставляю себя помнить об этом.

* * *

Каждый день на закате я хожу на пляж, ожидая его возвращения. Строю планы, чем мы займёмся, когда снова будем вместе. В плохие дни я даже подумываю вернуться на Олимп, просто чтобы узнать, как у него дела. Но со мной рядом Эрос — я смотрю, как он взрослеет, и это возвращает мне волю к жизни.

— Не так быстро! Эрос! — весело смеюсь, я бегу за своим малышом по пляжу. Солнце согревает нас сверху, а нежные волны ласкают ступни. Идеальнее этот день могло бы сделать только возвращение Ареса.

Эрос останавливается возле какой-то горы деревяшек неподалёку от пещеры, которую мы изучили уже вдоль и поперёк. Опустившись на колени, он что-то выискивает среди брёвен и верёвок — похоже, течение принесло к берегу разбитый плот. Я присаживаюсь рядом с ним.

— Что ты там ищешь?

Он не отвечает мне, но тут вдруг его лицо озаряется, и он достаёт что-то из кучи веток.

— Ракушка! — объявляет он и кладёт бело-коралловую спираль на мою ладонь.

Из всех ракушек, что мы нашли на пляже за это время — по одной за каждый день отсутствия Ареса, — эта самая прекрасная. Я кручу её в руках, восхищаясь её совершенством. Как же я скучаю по нему. Безумно. И хотя мне удаётся скрывать это от Эроса, маленькая ракушка вызывает слишком сильные эмоции. Любовь к сыну — не то же самое, что любовь к Аресу. Мне нужны те чувства.

Пока я изо всех сил стараюсь не разрыдаться перед сыном, сам Эрос снова поднимается на ноги и бежит к пещере. У меня перед глазами всё плывёт от слёз, я вытираю их, поднимаясь.

— Эрос, маленький мой, не ходи туда без меня.

Он, естественно, не останавливается. Я следую за ним. Он бессмертен, ничто не может ему навредить. Но он может потеряться, а я этого не хочу.

Догоняя его, я замечаю следы на песке. Не маленьких ножек Эроса, а какие-то неровные и большие, как у взрослого человека. Мужчины.

Убрав ракушку, я поднимаю Эроса на руки и прижимаю к своему бедру. Он вскрикивает, сопротивляясь, но я целую его в макушку и иду дальше в пещеру. Следы вскоре становятся шаркающими, будто кто-то не мог перебирать больше ногами под тяжестью своего веса. Мог ли Арес вернуться, не сказав мне? Но зачем ему разбитый плот и почему он пошёл сюда, а не в наш грот за водопадом?

Нет, тут явно кто-то ранен. Арес никак не мог пострадать в войне между смертными. Это не он.

— Ау? — зову я, проглатывая разочарование. Мне никто не отвечает. Я заглядываю в пещеру. Она меньше размером той, где мы живём, и мне приходится щуриться, чтобы разглядеть что-либо в темноте. — Здесь кто-нибудь есть?

Резкий кашель. Я прижимаю Эроса крепче к себе и взмахиваю рукой. Огонь загорается посреди пещеры. Свернувшись в ближайшем уголке, в лохмотьях сидит мужчина. Он весь тёмный: угольно-чёрные волосы, щетина на щеках, даже кожа у него загорелая.

До меня доходит противный запах, я морщу нос. Кровь. Запах войны и жестокости. Не отпуская Эроса, я приближаюсь к скорченной фигуре. Тени танцуют на стенах пещеры, из-за чего его силуэт сложно разглядеть, но я всё же рассматриваю его.

Его поза совершенно не естественная. Ноги искалечены — просто чудо, что он вообще оставил хоть какие-то следы. Часть груди вогнута, будто на него упал огромный булыжник, и дыхание тяжёлое. Но, по крайней мере, он дышит. Живой.