Гонзо-журналистика в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович. Страница 39

Всякого, кто был допущен за проходную ДМЗ, ждал ответ на очевидный вопрос: какого хрена в БССР делает металлургический завод, если здесь нет никаких залежей металла? Огромные территории, заваленные вторчерметом, который свозили со всей республики и даже из-за ее пределов были наглядным доказательством того, что металл тут всё-таки есть, и его — предостаточно. Если знать, куда смотреть.

Горы ржавого хлама под воздействием прессов и плавильных печей превращались в прокат: трубы, проволоку и прочее. И вот теперь — новая стадия переработки! Недаром Беларусь называли сборочным цехом Советского Союза — в силу скудости наших недр на природные ресурсы, почв — на плодородие, а климата — на солнечные деньки "працавітым ды руплівым" белорусам оставалось полагаться только на свои руки и мозги. Нужны стране цинкованные метизы? Значит, будем делать! Рикк заказал линии по производству гвоздей и шурупов в Чехословакии, оборудование для цинкования — гальванические линии и особые ванны — в ГДР, выписал специалистов и переводчиков для обучения местных кадров, не скупился на командировочные, места в гостинице и щедрые посулы... В общем, работал в стиле "эффективных менеджеров" века двадцать первого, а никак не стереотипных советских номенклатурщиков. Вообще, где-где, но в Дубровице этих самых "типичных номенклатурщиков" практически и не было... По крайней мере — на конкретных производствах. Может быть, именно поэтому в послевоенный период население родного города увеличилось с тридцати до почти восьмидесяти тысяч жителей? И это еще не предел — Дубровица растет, строится и развивается, и, смею надеяться — в этом есть...

— Проходите, вас уже ждут! — сказал мне секретарь в приемной.

Мужчина, между прочим. Очень интересный тип, с характерным таким взглядом... Если вы общались с профессиональными математиками — вы меня поймете. Это особое выражение, блеск в глазах, характерные морщины… Он когда смотри, то видит не людей — зелененькие цифры из "Матрицы". Этот, судя по всему, заменял Рикку целый информационно-вычислительный центр.

Я запоздало огляделся: и тут отличия от владения Волкова! Никакого ПДО-шного деревянненького уюта, сплошная функциональщина и минимализм. Строгие полки, белые стены, аккуратные коробочки светильников... И дверь — геометрическая, без всяких финтифлюшек и узорчиков, с черно-белой табличкой. "Рикк Борис Францевич. Генеральный директор Дубровицкого металлургического завода".

Постучав решительно, я вошел.

— Да! Белозор, входи! — кто бы сомневался, основной друг-соперник дубровицкого короля металла — Волков, уже был тут, стоял у окна, опершись на подоконник.

— Ну, хозяин тут я, Василий Николаевич... — невесело усмехнулся Рикк, вставая из-за своего внушительного кресла и делая пару шагов мне навстречу, — И потому, на правах хозяина — вот, поздоровайтесь, товарищ Белозор, с Иваном Петровичем, он вам кое-что сказать хочет...

Это был Рогозинский — директор строящегося завода микроэлектроники "Интервал". Он сидел тут же, на стуле у приставного стола, весь красный, как рак, и явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Ну-ну, Иван Петрович, что же вы стесняетесь? Хотите, я начну? Не хотите? А мне наплевать! — Рикк вился над Рогозинским, как стервятник над падалью.

Крючковатый нос главного дубровицкого металлурга и размашистые движения рук только добавляли сходства с птицей.

— Так вот, племянник товарища Рогозинского, некто Вагобушев, загремел сегодня ночью в больничку, прямиком в травматологию. У него была диагностирована гематома на спине, многочисленные порезы стеклом на лице и руках, а также повреждение ушной раковины неким тупым твердым предметом, предположительно камнем... Доставил его туда служебный грузовик завода "Интервал", поскольку, по словам Вагобушева, травмы он получил, выполняя свои непосредственные обязанности по охране объекта... Да-да, он занимает должность начальника тамошней ВОХРы, предприятие-то строят стра-те-ги-чес-ко-е... А потом вдруг выясняется, что у некоего товарища Белозора кто-то рылся в доме, и товарищ Белозор отстегал этого скверного типа держалкой для шторки, запустил ему в башку камнем и выбросил в окно. Ровно за пятнадцать минут до того, как некий ГАЗ-52 синего цвета подвез некоего Вагобушева в больничку...

— Есть ремарка, — поднял руку я. — Даже две.

— Ну-ну? — приободрил меня Рикк.

— Не камнем, а совой.

— В каком смысле? — удивился от окна Волков. — Какой совой?

— Ну, строго говоря, это был светильник. Ночник из мыльного камня в форме совы. Это первая ремарка.

— Слыхали, Иван Петрович? Совой! А вторая ремарка?

— В окно он сам выпрыгнул. Дверной замок был вскрыт, ну, я его обратно снаружи замкнул и в окно влез. Когда я вашего Вагобушева по спине перетянул, он сбежать пытался, а как не получилось — выбросился в окно. На излете я в него совой и попал, — мне дорогого стоило сохранять самообладание.

Не каждый день в дом вламываются и переворачивают там всё вверх дном!

— Есть и третья ремарка, только я не знаю — можно об этом или нельзя... — продолжил я.

Волков довольно скалился, наблюдая за метаморфозами лица Рогозинского. Оно из красного превратилось в зеленоватое.

— Ну же, не томите...

— У меня там в засаде капитан милиции теперь сидит. Очень сердитый, с рацией и пистолетом.

— О Господи! — сказал Рогозинский. — Можно мне сделать один звонок?

— Да пожалуйста! — Рикк подвинул к нему аппарат.

Я думал, в номенклатуру, а тем более — в начальники крупных предприятий пускали только атеистов. Лучше — воинствующих. А этот Иван наш Петрович о Господе вспомнил...

— Послушайте, у вас есть связь с этим Сазонкиным? Да, да! Пусть уберет оттуда людей, может случиться большая беда!

Шестеренки в моей голове скрипели усиленно, а потом вдруг перед глазами всплыла строчка какой-то статьи, читанной тогда, в будущем. Мол,

"... начальник машеровской охраны полковник Сазонкин был переведен в центральный аппарат КГБ незадолго до смерти руководителя Республики".

Некоторые любители теорий заговора связывают этот перевод с трагедией 4 октября 1980 года — мол, злые силы заменили лично преданного человека на дилетантов, а потом подстроили автокатастрофу.

— Сазонкин, вы сказали? — дернулся я.

— Да, да, он сказал Сазонкин, а в чем дело?

— Начальник охраны Машерова!

— Твою-то мать! — сказал Рикк.

Рогозинский в этот момент положил трубку.

— Слушайте, ну ко мне обратились такие люди, что я не мог отказать... Меня попросили Белозора прощупать, я и...

— Да! — выкрикнул Волков. — Вы идиот, Рогозинский! Прощупать — не значит разворотить дом! Кража со взломом, соображаете? Если бы мне не позвонил Тиханович, я не позвонил Привалову... КГБ, МВД, ВОХР еще... Борони Бог, постреляли бы друг в друга!

Рогозинский пыхтел и сопел. За телефон взялся Волков, он набрал Привалова:

— Пал Петрович? Да! Волков беспокоит. Прояснилось. Сазонкин попросил нашего Рогозинского Геру прощупать. Да, тот, который начальник охраны Петра Мироновича. Да, Рогозинский именно это слово, а не американский шпион... Так экскурсия! Гера будет ее для минских товарищей проводить. Какая статья? Ах, в "Маяке"! Сейчас-сейчас...

Рикк выскочил в приемную и вернулся со свежим номером "Маяка". У него был открыт разворот — с моей рожей в окружении оперативников, которые участвовали в задержании ублюдка Геничева. Главный металлург ее чуть ли не в самую физиономию сунул Рогозинскому:

— Вот, тоже можете "прощупать"... Он бы вашего Вагобушева и насмерть убить мог! Это ж Белозор!

— Забіць не забіу, але ж штурхенцоў надаваў! — вспомнил анекдот про свинью я.

Ну, это там, где бабка попросила двух мимопроходящих идиотов свинью зарезать. А штурхенцы — это те же трындюли. Убить не убили, а трындюлей надавали.

— Хо-хо, — сказал Волков.

— Хе-хе-хе! — сказал Рикк.