Карма любви - Картленд Барбара. Страница 23

Она знала, что многие индийцы сочли бы грехом подобную трапезу совместно с англичанкой. Но между попутчицами возникло что-то вроде духа товарищества, возможно, потому, что она вела себя очень дружелюбно, и это помогло стереть кастовые запреты.

Поезд снова тронулся, и вскоре настало время устраиваться на ночь.

Народу в вагоне стало меньше, так как три женщины сошли, и Орисса могла теперь, положив ноги на соседнее сиденье, отдохнуть в более удобном положении.

Парсийка переоделась — она сменила свое великолепное, вышитое золотом сари на более скромное.

— Сегодня будет жаркая ночь, — обратилась она к Ориссе. — Вам будет тяжело спать в вашем прелестном платье. Позвольте мне одолжить вам сари, если это, конечно, не обидит вас. Будьте настолько снисходительны, примите его от меня.

— Вы правда хотите дать мне свое сари? — воскликнула Орисса. — О, вы очень, очень добры!

— Для меня это будет высокая честь, — ответила парсийка.

Весь вагон с величайшим интересом наблюдал, как Орисса снимала одежду. Они восхищались ее нижними юбками, маленьким тугим корсетом, стягивавшим ее талию, они были очарованы ее кружевными панталонами и тонкой рубашкой.

Они проявили скромность и отвернулись, когда Орисса надевала короткий лиф с глубоким вырезом у горловины, который обычно носит каждая индианка. Орисса обернула сари вокруг талии и перебросила через плечо его свободный конец в полном восторге от того, что она еще не забыла, как это делается.

Женщины заахали, изумляясь тому, как она преобразилась.

— Вы выглядите совсем как одна из нас! — воскликнула парсийка, и это прозвучало как искренний комплимент.

И Орисса вспомнила, как Чарльз назвал ее принцессой Раджастана. Рассматривая себя в зеркало, извлеченное парсийкой из своего чемодана, она убедилась, что он был прав.

В сари она чувствовала себя не только намного удобнее, нет, в нем она чувствовала себя намного привлекательней.

Сквозь рельефные складки темно-рубинового сари синеватыми искорками просвечивали ее блестящие черные волосы. Она действительно могла сойти за уроженку одной из северных провинций, где кожа жителей светлее, чем у южан.

Избавившись от стягивавшего талию корсета, она легко свернулась калачиком на сиденье и заснула.

Вместо подушки Орисса воспользовалась свернутым в узел одеялом, одолженным ей одной из женщин, и поскольку девушка почти всю предыдущую ночь не спала, она мгновенно провалилась в сон без сновидений.

Проснувшись, она обнаружила, что первые робкие лучики солнца, струящиеся сквозь окна, высвечивают пушистый слой пыли, скопившейся на полу за ночь.

Ее спутницы все еще спали. Они лежали на своих сиденьях, накинув на голову край сари, и походили скорее на яркие свертки, чем на женщин.

Вскоре поезд остановился. Вокзальчик был невелик, час был ранний, но толпа к поезду собралась большая.

Торговцы со своим товаром в полной готовности стояли на перроне. Почти сразу же после остановки состава к вагонному окошку подошел старший сержант.

Он заглянул внутрь, и Орисса увидела, как в ужасе окаменело лицо ее провожатого. Его взгляд заметался по купе. Сикх отшатнулся от окна и прошел вдоль вагона немного назад, чтобы удостовериться, что он не перепутал вагоны, затем он снова подошел к окошку и стал пристально вглядываться внутрь.

Орисса наклонилась вперед.

— Вы не узнаете меня, старший сержант? — спросила она.

— Мэм-саиб! — изумленно воскликнул он.

— В этой одежде мне гораздо удобнее, — улыбнулась Орисса.

— Мэм-саиб, я должен кое-что сказать вам, — тихо проговорил он. — Это важно.

Он открыл дверь, и Орисса вышла из вагона.

Они отошли чуть в сторону от толпы и встали у стены, увешанной разными указателями, написанными на двух языках.

— В чем дело? — спросила Орисса. Предчувствие подсказывало ей, что что-то неладно.

— Вам, мэм-саиб, не проехать дальше Пешавара, — сообщил старший сержант. — Я говорил с офицерами в поезде и узнал, что на границе крупные беспорядки, потому-то полковник-саиб и был послан в Шубу.

— Крупнее, чем обычно? — спросила Орисса.

— Да, мэм-саиб. Говорят, что русские из-за границы сеют смуту в племенах.

Орисса в растерянности молчала. А старший сержант продолжал:

— Скорее всего, мэм-саиб, британские чиновники в Пешаваре заставят вас вернуться в Дели. Вам не позволят ехать дальше со мной.

— Я должна добраться до своего дяди. Должна.

Вдруг Ориссе пришла в голову великолепная идея.

— Послушайте, старший сержант. Когда я в этой одежде, вы бы приняли меня за англичанку?

— Нет, мэм-саиб, будь на вашем лбу тилак, вы выглядели бы совсем как одна из наших женщин.

— В таком случае, старший сержант, как только мы прибудем в Пешавар, я превращусь из английской леди в вашу родственницу, скажем, в вашу сестру, которую вы сопровождаете.

Старший сержант задумчиво посмотрел на нее.

— Да, мэм-саиб, тогда никто ни о чем не спросит, — уверенно проговорил он.

— Как вы собирались добираться до Шубы? — поинтересовалась Орисса.

— Придется нанимать гхарри для вас, мэм-саиб. Эти подлые трусы гхарри-валлахи вряд ли теперь согласятся ехать.

— А как бы вы сами добрались туда?

— Пешком, мэм-саиб.

— Форт далеко?

— Двадцать миль.

Орисса тихо, но тяжко вздохнула.

Она прекрасно понимала, что, переодевшись индианкой, ей придется сменить крепкие туфли с удобным низким каблуком на тоненькие сандалии.

— Не беспокойтесь, мэм-саиб, — быстро добавил старший сержант, — я найду способ довезти вас до Шубы. Полковник-саиб не захочет, чтобы вы одна возвращались в Дели.

— Да, в этом я совершенно уверена, — согласилась Орисса. — Подождите минутку, я дам вам свой кошелек. Ведь индианки не возят с собой собственные деньги, если их сопровождает мужчина и если этот мужчина заботится о них.

Она вернулась в вагон и достала кошелек, который старший сержант отдал ей после того, как купил билет.

Теперь она опять вложила этот кошелек ему в руки.

— Через час поезд будет в Пешаваре, мэм-саиб, — тихо проговорил сикх и ушел.

Орисса вернулась в вагон. Когда поезд тронулся, Орисса оглянулась и увидела, что парсийка уже проснулась. Девушка обратилась к ней по-английски:

— Мне нужно поговорить с вами, но так, чтобы не поняли другие.

— Говорите помедленней, — попросила парсийка.

— Мой дядя — полковник королевских Чилтернов, и мне необходимо добраться до него, — медленно проговорила Орисса, — но старший сержант считает, что, поскольку времена сейчас беспокойные, для меня разумнее всего будет не менять одежду и быть в той, в которой я сейчас. Поэтому я решилась попросить вас о величайшем одолжении.

Смущенно потупившись, она продолжала:

— Можно мне оставить себе сари, которое вы так любезно одолжили мне? Клянусь, я пришлю его полную стоимость на ваш адрес в Бомбее, как только увижусь с моим дядей. Поверьте, я не обману вас.

— Ну что вы, какие деньги, да еще от такой леди, как вы! Да мне такое и rголову бы не пришло! Я с радостью дарю его вам. Прошу вас, примите его в подарок!

— Нет, нет, как можно принять столь ценный дар! — запротестовала Орисса.

Они спорили добрых десять минут, прежде чем Орисса поняла, что парсийка искренне хотела подарить, а не продать ей сари, но охотно примет ответный дар — пару белых замшевых перчаток.

— Это замечательный обмен, — радовалась парсийка. — В Индии мне такие нигде не купить.

Тогда Орисса решилась еще на одну просьбу, заверив, что была бы очень благодарна, если бы ей разрешили воспользоваться хной для рук и краской для тилака на лбу.

Теперь уже все пассажирки в вагоне были посвящены в тайну, хотя из осторожности Орисса умолчала, куда и к кому она спешит.

На свет появилась не только хна, но кхоль для глаз, а также несколько стеклянных браслетов. Ориссу убедили взять их, сказав:

— У всех индианок есть украшения. Если на вас не будет украшений, вас сочтут либо очень бедной, либо замужем за скрягой.