Один шаг от дружбы до любви (СИ) - Виктория Северная. Страница 24

— Самообман — плохой метод решения проблем, — заметила Васильева, пытаясь его оттолкнуть, но Артемьев едва заметил её сопротивление. — Смирись, Паша. Я выбрала Толю. Так будет лучше. Я получу тихую семейную жизнь, желанных детей, а ты продолжишь бегать по девкам, наслаждаясь свободой, и однажды мне спасибо скажешь, что оттолкнула. Мы слишком разные, да и не любишь ты меня. Сейчас в тебе играет дух противоречия, азарт.

— Ты не можешь знать, что я чувствую, — прорычал Паша. — Как ты можешь знать, если даже я только недавно понял, что чувствую?!

— Я слишком хорошо тебя знаю, — грустно улыбнулась Настя. — Ты не способен на долгие отношения, слишком быстро теряешь интерес к девушке. Мы для тебя трофеями являемся. Важен сам процесс завоевания. Утоляешь любопытство, а потом идёшь дальше искать следующую музу.

— По полочкам, значит, меня разложила, — фыркнул Паша, — расчленила. Только чувства логике не поддаются! Настя, поверь мне!

Она закрыла глаза. Не могла больше смотреть в голубые озёра, пытающиеся затянуть её в воронку.

— Не могу, — слова будто камни, падающие в эмоциональную гладь и разрушающие её единство, — не хочу рисковать! Поздно, Паша.

Артемьев злился. Всё в его поведении говорило об этом — сжатые в тонкую линию губы, гневные искорки в глазах, отсутствие румянца на щеках, напряженная поза. Он рвано дышал, будто загнанная лошадь.

— Значит приговор обсуждению не подлежит? Вынесла вердикт без права на пересмотр дела. Сама. И кто же из нас эгоист, Настя? Кто? — Павел уже не сдерживался, почти кричал.

— А я устала быть всепрощающей и понимающей, Паша, — всхлипнула Васильева, но слёзы сдержала. — Устала, понимаешь! Хоть раз поступлю так, как считаю нужным. Хочу выбраться из этого треклятого замкнутого круга, разорвать его к чертям собачим!

— Твою мать, он не сделает тебя счастливой! — не имея невозможности что-то изменить, Павел встряхнул её, словно этим мог образумить.

— Уже, Паша. Уже он сделал меня счастливой. Толя дал мне то, что ты мне никогда не сможешь дать — спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, — едва слышно ответила Васильева. Все её силы уходили на то, чтобы банально не расплакаться. Часть девушки хотела кинуться в его объятия и плюнуть на свадьбу и все договоренности. Но память вещь назойливая, постоянно напоминающая сколько боли принесли ей чувства к Павлу. Как собака, которую постоянно пинал один и тот же человек, и теперь обходящая стороной источник боли. Она просто хотела прекратить свои мучения, вот и всё. — Паша, уходи.

— Мы не договорили, — воспротивился он.

— Отнюдь, — отрезала Васильева, — мы поговорили, но каждый остался при своих. Я не поменяю своего решения. Тебе нужно с этим смириться.

— Нет, Настя, это ты не понимаешь, — заявил Артемьев, положив руку ей на шею, заставляя смотреть ему в глаза. — Я тоже не собираюсь менять своего решения. Не отступлюсь и буду бороться.

В этот момент вся уязвимость отразилась в её глазах. Почему же он не прекратит эту пытку?

— Тебе доставляют удовольствия мои мучения? — больным голосом спросила она. Силы на исходе.

— Нет, милая, но я буду бороться за наше будущее. Даже с тобой! — он наклонился и поцеловал её. Страстно, заявляя права и вместе с тем успокаивая. Странная смесь. Настя не отвечала, но и не отталкивала. Как кукла, безвольна.

Когда поцелуй прервался, Артемьев нежно провел пальцами по ее щеке, наслаждаясь нежностью кожи. Она сглотнула, вся сжалась. Подобная нежность её убивала.

— Уйди, прошу, — Настя ненавидела себя за просящие нотки в своем голосе.

— Уйду, — кивнул Артемьев, — но знай, даже будучи замужем за своим Прынцем, ты не сможешь забыть и разлюбить меня. Я тебе не позволю!

И он действительно ушел, оставив висеть в воздухе громко сказанные слова. Настя дала волю эмоциям и тихо расплакалась. Села на корточки и обняла себя руками. Она всего лишь хочет быть счастливой. Разве многого она хочет?

Именно в таком положении нашла её Таисия. Не говоря ни слова, обняла подругу, выражая поддержку и заботу. Тут слова помочь не могли, всё упиралось в выбор самой Насти. Тая поддержит её в любом случае, а если кое-кто будет продолжать мучить Настю, оторвет этому человеку голову. Или какую-нибудь другую часть тела… Более интересную.

Павел сидел в баре и выпивал. Пытался успокоиться после столкновения с Настей. Пробить её защитную броню не представлялось возможным. Не хотела слышать. Не желала верить. И винить оставалось только себя.

— Придурок, — нелестно о себе отозвался Артемьев и опрокинул стопку с водкой в рот.

Он напивался. Безбожно пытался залить алкоголем внутренний страх. Помнил напомненные мукой глаза Насти и понимал, что стереть этот отпечаток боли будет крайне трудно. Гордость стала её главной защитой от боли и… от него.

Ещё несколько недель назад Паша думал, что его разгульный образ жизни является чем-то замечательным, что он ни за что не променяет его на моногамию. Несусветная глупость. И эта глупость стала причиной самой большой потери в его жизни. Если он не вернет Настю… Павел не знал, что будет делать. Вокруг этой женщины строилась вся его жизнь, только сексуальная сторона обходила Настю стороной. И зря. Как ему теперь объяснить, что в каждой соблазненной женщине он инстинктивно искал ее, Настю, и когда не находил, оставлял, уходил искать дальше. Только искать ничего не нужно было. Счастье было рядом, а он не замечал. Не признавал собственных чувств, прятался за братской любовью, но в каждой встреченной девушке пытался отыскать черты Настены. Но рано или поздно приходило осознание, что чего-то не хватало. Конечно, не хватало. Ему Насти не хватало! Остальные лишь пародия, жалкая замена, которая подходила лишь для одноразового перепиха. Жаль, что раньше он не смог этого понять.

— Эй, красавчик, скучаешь? — низкий женский голос ничего кроме раздражения не вызвал. — Составить тебе компанию?

Пашка отвлекся от разглядывания поверхности стола и оглядел красивую брюнетку с ног до головы. Большая грудь едва не выпрыгивала из декольте. Наращенные ногти ярко алого цвета привлекали к себе внимание. Впрочем, всё в этой женщине привлекало внимание — от двенадцатисантиметровых шпилек до маленького клочка ткани, что именовалось платьем. Бегло осмотрев девицу, Паша тяжело вздохнул, посмотрел на официанта и сказал:

— Повтори!

Тот кивнул и принялся исполнять заказ. Брюнетка, не понявшая намека, решила напомнить о себе:

— Выпивкой не угостишь?

Артемьев снова посмотрел на девушку, отметив, что та красива, но энтузиазма в нём это не прибавило. Паша понимал, что женщина внешне красива, привлекательна и доступна. Физиологические реакции у него были в норме, и эту ночь Паша вполне мог провести в ее объятиях. Но он этого не хотел… Никакого азарта, желания. Вообще ничего. Все мысли принадлежали блондинистой упрямице.

— Угощу, — ответил Артемьев, — но на большее не рассчитывай, окей? Я сегодня не в настроении.

— Я вполне могу поднять тебе настроение, — кокетливо подмигнув, заявила она и чуть наклонилась. Паша уже всерьез забеспокоился, что ее огромное достоинство четвертого размера выскользнет из платья.

— Не вариант, красотка, — отрубил Артемьев. — Что пить будешь? Заказывай я оплачу.

Девица обиженно поджала губки. Паша не отреагировал и в который раз посмотрел на свой телефон. Он за вечер раз тридцать набирал её номер. Все тщетно. Трубку не брала, а потом и вовсе отключила. Краем уха он слышал, как брюнетка заказала себе пина-коладу.

— Что я вижу, — протянули над ухом, — великий бабник Артемьев отказал привлекательной девушке. Наверное, мир сошел с ума!

Пашка оглянулся. Перед ним стоял двухметровый гигант. Темные, чуть растрепанные волосы, бандитская ухмылка и синие глаза, за которые девушки готовы друг другу глазки повыцарапывать. И только самые близкие знали, что в выражении этих глаз не хватало главного — жизненного огня. Если внимательней присмотреться можно было и седую прядь за ухом углядеть и по возрасту неположенные скорбные морщины у губ. Максим Исаев даже близко не напоминал того беззаботного мужчину, каким он был ещё три года назад. Потеря Вероники едва не поставила этого сильного человека на колени. Первый год был самым страшным. Близкие не знали, как вывести его из состояния, в котором он пребывал. Макс просто не хотел жить и медленно загонял себя в могилу. Мать и сестра Исаева просто силком затащили его к знакомому психологу. Этим психологом оказалась Дина, его нынешняя супруга.