Новые горизонты (СИ) - Лео Андрей Васильевич. Страница 69

Перед сном я, как и собирался, заглянул к Светлане с Машей с намерением рассказать новую сказку, но застал одну сестрёнку. Она сидела на кровати, обняв куклу, и на моё появление даже не отреагировала. Присев рядом, я поинтересовался:

— Понравилась кукла?

На меня мельком взглянули, отвернулись и лишь потом, вздохнув, тихо ответили:

— Это память о детстве.

Ничего себе заявочки у девчонки, которой и тринадцати лет ещё не исполнилось! Я с улыбкой её приобнял:

— Уже считаешь себя взрослой?

Мой шутливый тон не поддержали:

— Ты, наверно, не помнишь. А мне ведь когда-то отец такую же подарил.

Не понял! Какой отец? Её и Мишки, что ли? Ох ты ж! Ну да... я как бы не помню о том времени. А она, стало быть, детством считает жизнь в Питере, когда отец ещё жив был. Ёлы-палы, получается, всё, что происходило потом, для неё уже и не детство совсем. Эх-х, Машуля, отняли у тебя детство. Надеюсь, бог даст, мы когда-нибудь посчитаемся с теми, кто это сделал. Во всяком случае, я собираюсь их найти.

— Ушедшее детство, разумеется, жаль, но хорошо может быть не только в детстве.

Ко мне развернулись, прижались, обхватили ручками и прошептали:

— Знаю. Но всё равно... как-то...

Светлана, зайдя и увидя наши обнимашки, замерла.

— Света, я хочу вам с Машей рождественскую сказку рассказать. Хочешь послушать?

— Конечно.

— Тогда присаживайся, рассказ будет долгим и интересным.

Ах, Рождество! Перефразируя классика, так и хочется воскликнуть: "О Рождество, как много в этом слове для сердца русского сплелось, как много в нём отозвалось!" Да впрочем, не только для русского, у многих народов этот праздник ассоциируется с неким временем сказочных чудес и волшебства. Именно в Рождество так хочется в них верить. Из глубин подсознания накатывает ожидание улучшений в жизни, мы все ждём, что уж наступающий-то год наконец преобразит нашу действительность самым чудным образом. И тогда мы ух-х... М-да-а, частенько мы обманываемся в своих ожиданиях, но не перестаём верить в сказку. Верить в возможность изменений к лучшему. Раз за разом... Из года в год.

Сейчас Рождество — семейный праздник, первые два дня святок некоторые петербуржцы и домов-то своих не покидают. Даже в церковь не ходят, считая, что после всенощного бдения они своё за все празднества отстояли. Поэтому начало Рождества и отличается такой тишиной и спокойствием. Нет шумных общественных гуляний, на улицах малолюдно. Пока мы с Машулей и Светланой совершали предобеденный двухчасовой променад по Невскому и набережным, нам встретилось раз в десять меньше народа, чем обычно. Прошлись мы до Исаакиевского собора, поглядели на завершение строительства праздничных балаганов и катальных горок, там же посетили единственную обнаруженную нами открытую кафешку, согрелись чаем и пошли домой.

Дома за обедом поделились впечатлениями от прогулки, и тут нам Софа со смехом рассказала о здешних христославах. Если в Красноярске на Рождество песни во славу Христа пели мальчишки, то здесь певуны посолиднее. Местный дворник заходил и громыхал басом на всю квартиру, за ним трубочист заглядывал и бездарно фальшивил тонким тенорком, а потом заявилась парочка квартальных полицейских и на два голоса чуть ли не полноценный концерт устроила. Ничего себе! Какое интересное комедийное шоу мы пропустили. Если уж всегда серьёзная Софья Марковна, рассказывая, заразительно смеётся, то мы-то с Машулей нахохотались бы до упаду. К обеду Вяземский приехал, к вечеру Путиловы зашли, так и пролетел у нас денёк — легко и весело.

А вот второй день святок в семействе Ростовцевых традиционно считается днём сбора всего клана. Естественно, пригласили на эту встречу и нас, только Света с Вяземским поехали в этот раз к его родителям. Опять состоялся обмен подарками, опять мы с Машулей песни пели, а я ещё и стихи читал (как бы старшего Патрушева).

Ну что? Похоже, постепенно мы начинаем вписываться в клан Ростовцевых.

34После Крымской войны России было запрещено иметь военный флот на Чёрном море (прим. автора).

35практика казачьих походов за добычей (прим. автора).

Глава 18

А на следующий день с раннего утра я, по предварительной договоренности с Путиловым, отправился на осмотр его заводов. Николай Иванович заехал за мной в наёмных санях, и мы вместе направились за город. Кстати, своего личного транспорта у Путиловых нет, такие уж они миллионеры. И дома своего у них нет (живут на съёмной квартире), и за границу никогда не ездили, хотя давно бы уже могли, средств хватает. Просто люди такие: у Николая Ивановича одна работа на уме, все деньги в дело вкладывает, ничего на роскошь и развлечения не остаётся, а Екатерина Ивановна его во всём поддерживает. Ха, а ещё я помню из прочитанного когда-то об этом незаурядном человеке, что взяток Путилов за всю свою жизнь никогда не давал и никогда не брал, чисто из принципа. Вот бывает же такое в жизни.

Эх, дороги. Что Путиловский, или, как в моё время его именовали, Кировский, завод, что завод "Аркадия", расположенный за Обводным каналом, — это на данный момент далёкие пригороды столицы, поэтому тащились мы в конечном итоге довольно долго. Да ещё рытвины, слякоть и грязь вперемешку с мокрым снегом затрудняли нам дорогу. Зимняя оттепель в Питере, что в девятнадцатом веке, что в веке двадцать первом, — удовольствие хуже некуда. К тому же сейчас булыжные мостовые только в центре города имеются, а чуть от центра отъедешь — и попадаешь, можно сказать, в сельскую местность.

Город я узнавал через раз: это здание помню, это — нет (про деревянные домики и говорить нет смысла). Странно. Ехали-то мы по Царскосельскому, в будущем Московскому, проспекту, дома которого я знал прекрасно, довелось там жить. Или теперь уже надо говорить не "в будущем", а "в той жизни" Московскому проспекту? В этой-то ещё неизвестно, как его потомки назовут. На подъезде к Обводному каналу пошли вообще сплошные деревенские усадьбы, а за Обводным и вовсе поля да леса вперемежку выстроились и какие-то сады с дачными домиками между ними виднелись. Насколько всё-таки маленький нынче Санкт-Петербург... и какой медленный транспорт.

— Александр, не узнаёте?

Николай Иванович показал вперёд и влево нашего движенья. Мы подъезжали к смутно знакомому мне зданию. Оба-на, это ж... мелькнула в моём мозгу искра узнавания:

— Новодевичий монастырь.

— О да! Проведаем могилу вашей матушки?

Чёрт возьми! Как я мог забыть, что мать Александра Патрушева захоронена на кладбище Новодевичьего монастыря? Ведь жена Путилова упоминала об этом в разговоре несколько раз. Ох, ёшкин кот, расслабился, обормот. Проснись уже и включи мозг, ты же знаешь, как горят на мелочах засланные казачки. Да-а, Сашок, будь Николай Иванович более подозрителен, могли бы и не сложиться ваши взаимоотношения.

— Конечно проведаем. Я и намеревался заглянуть сюда по дороге. Правда, где находится мамина могила, к своему стыду, уже и не помню.

— Ничего, я знаю, как пройти. Мы с супругой здесь изредка бываем.

Ну что ж, Александру Патрушеву необходимо почтить память мамы, а ещё необходимо — уже мне — воздать должное матери того, чьё место я занял. Это, так сказать, моё внешнее и внутреннее восприятие, и, пока мы шли, пока договаривались с монашками о посещении кладбища, они сплелись воедино. Над могилой склонились уже не двое в одном лице, а я единый. Я — сын, и Я — тот, кому продолжать род, кому его возвеличивать.

Давал ли я какие-нибудь клятвенные обещания той, чьего сына заменил? Нет. К чему? Просто постоял и прочитал про себя молитву за упокой души. И так уже я себе установок по Патрушевым наставил выше крыши, лишние обещания здесь не нужны.

Дальнейший путь до "Аркадии" пролетел в невесёлых раздумьях о бренности нашего существования. Николай Иванович не тревожил, догадываясь о ходе моих мыслей. И лишь памятник "Московские триумфальные ворота" меня немного отвлек. Впрочем, разглядывал я этот монумент недолго: мы, чуть до него не доехав, свернули на дорогу, которая в будущем будет называться Лиговским проспектом. Нынче это, правда, не проспект, а маленькая дорожка, идущая вдоль Лиговского канала.