Почтальон (СИ) - Никонов Андрей. Страница 17

— Какие письма?

— К доктору тебе надо, — Сергей внимательно поглядел на Матюшина, поковырялся в кармане, достал леденец в яркой обёртке, — если совсем плох будешь, отвезу тебя, когда закончим. Екимова после работы с собой корреспонденцию взяла, письма, газеты и журналы, чтобы на выходных занести, мне сказала, что сделает это в субботу, а сама в тот же день пошла по адресам. Вот если бы тебе нужно было по дороге домой на улицу Калинина, дом семнадцать, продукты купить, ты бы пошёл в лавку у моста, когда у тебя такая же напротив?

— Нет, — следователь рассосал кислую конфету, и вправду стало легче немного, тошнота отступила. — Но это ничего не доказывает.

— А она пошла. У меня два варианта, или она не хотела рядом со мной идти, я-то живу в Алексеевской слободе, или что-то заставило её отдать письма в этот же день. И это «что-то», возможно, она дома увидела, когда пришла.

— Какие адреса?

— Список я тебе в дело положил, ты, когда в себя придёшь, просмотри, может кто по вашим делам проходил, у угро поинтересуйся. У меня с ними отношения напряжённые, а тебя они послушают. Обрати внимание на Савушкина, он с Екимовой раньше шашни крутил, может что-то знать. Следователь Матюшин, — внезапно рявкнул Травин.

Иван почувствовал, что нематериальная пружина прямо-таки подбрасывает его вверх из кресла, только слабость в ногах и волевое усилие позволили остаться на месте.

— Да.

— Женщина исчезла десять дней назад в неизвестном направлении, ни слуху, ни духу, а ты сидишь здесь, беременную барышню изображаешь. Это, между прочим, обязанность твоя — дела расследовать, ты гордость свою отбрось, и посмотри на список, обойди этих людей, поговори.

— Не надо меня учить, что делать, — парировал Матюшин.

— Ну и молодец. Вроде румянец появился, глаза вон не такие рыбьи стали, к доктору поедешь?

— Нет.

— Ладно, — Травин протянул следователю ладонь, — если что, я на почте или дома.

Когда Сергей вышел, Матюшин стукнул кулаком по столу и обозвал себя размазнёй, сразу пришли на ум правильные вопросы — почему на допросе про письма не сказал, зачем самодеятельностью занимался. Но Травина уже и след простыл, Иван пододвинул к себе папку, достал список. По-хорошему надо этого почтмейстера снова допросить, Лессер прицепится, что протокола допроса нет, а сведения есть. Но Травин прав, если есть в деле пропавшей новые обстоятельства, бюрократия не должна мешать расследованию. Двое так точно по каким-то делам проходили, в картотеке надо было смотреть. Значит, идти к Смидовичу, выслушивать всё, что тот думает о сопляках, которые сами ничего не умеют, и ждать, когда тот наговорится и найдёт-таки хоть что-нибудь в судебном архиве.

Травин, когда через холл проходил, подмигнул Смидовичу. Конторщик в ответ поклонился, совершенно этого не желая, смутился, покраснел, понял, что другие служащие это видели, разозлился и уткнулся носом в пустой лист бумаги. Теперь он только и ждал, на ком отыграться. Сергей вышел из здания суда, оседлал мотоцикл, про девятое письмо он следователю ничего не сказал. Пока раскачается прокурорская машина, пока докладные совершат своё неторопливое путешествие по кабинетам суда, хорошо если к выходным пойдёт Матюшин по адресам, начнёт расспрашивать.

А Матюшин был лицо, властью наделённое. Если интересуется почтальон, на людей это впечатления почти не производит, а вот если следователь заявится, тут почти каждый подумает, уж не под него ли копают. И кто-то из них сорвётся, не выдержит. Как проследить за восемью людьми, Травин не придумал, да и не собирался, не всё же он должен делать, милиция есть.

Только что-то из того, что он увидел в деле Екимовой, не давало ему покоя. Какая-то деталь, которую он на мгновение заметил, а потом упустил. Сергей надеялся, что с Глашей ничего случилось, и за время поисков она сама объявится, ну а если что произошло, то уже ничего не исправить.

Кучи щебня по краям дороги постепенно таяли, сначала жители ходили к ним скромно, с вёдрами, и брали понемногу, но потом осмелели и увозили строительный материал тачками, правда, дожидаясь темноты.

— С земли загребай, — в самом конце Алексеевской улицы копались двое мужчин, тот, что постарше, руководил, а помоложе орудовал совковой лопатой. — На землю положи и веди, так больше зачерпнёшь, и легче.

— Сам не хочешь попробовать? — молодой сплюнул, навалился на лопату грудью, пропихивая её поглубже.

— Молоко у тебя не обсохло так с отцом разговаривать, — старший закурил папиросу, — смотри, Алябины тоже вон орудуют, уже третью тачку отвозят, а мы с первой валандаемся. Что там?

— Слышь, там что-то мягкое и воняет, может, кошка дохлая? Пошли к другой куче, вдруг заразная.

— Погодь, — старший зажёг спичку, поднёс поближе, пригляделся.

Из щебня торчала кисть с почерневшими пальцами, два оторвались и висели на съёжившихся лоскутах кожи.

— Это чевойта, бать? — младший попятился назад, споткнулся о лопату и плюхнулся на землю. — Человек там?

Батя стоял, быстро-быстро крестясь, и бормотал невнятно, единственное, что можно было разобрать, это «Господи, спаси», папироса висела у него на нижней губе, прожигая бороду. Младший очухался первым, он вывалил щебень на то место, где торчала рука, лопату бросил в тачку, схватился за неё одной рукой, другой — ухватил отца за шиворот, и потащил прочь от проклятого места.

Глава 7

Глава 7.

Московский электро-театр «Художественный», в котором Сергей не раз смотрел кино после Гражданской, мог вместить девять сотен зрителей, был украшен гирляндами электрических лампочек на фасадах, мраморными колоннами, пальмами в фойе и ажурными люстрами на потолке. Зрителей на входе встречал фонтан, а приобщались к искусству они, сидя в удобных креслах в партере, а то и в ложах с бархатными портьерами. По сравнению с этим храмом современной культуры псковский кинотеатр «Аврора» проигрывал вчистую. Одноэтажное здание с надстройкой, в которой сидел киномеханик, раздолбанный Петрофф в углу небольшого зала с десятью рядами кресел, роль буфета исполняла пристройка, где торговали пивом, крепким спиртным и копчёной рыбой. Возможно, «Аврора» не была идеальным местом для первого свидания, но Травина никогда такие условности не волновали.

Как и то, можно ли считать такое свидание первым после тщательного медицинского осмотра. В больнице, куда он приехал к четырём часам вечера, его разве что наизнанку не вывернули, подвергли всем способам диагностики, которые предлагала своим пациентам медицина первой трети 20 века. Кровь и мокроту исследовал под микроскопом прямо в кабинете лаборант в замызганной косоворотке, тут же Черницкая била Травина молоточком по всему телу, прикладывала стетоскоп к разным местам, одновременно следя за показателями гальванометра, от которого провода шли к его голове. Сергей дышал в резиновую трубку, приседал и бегал на месте, показывал язык и пытался разглядеть каракули на стене, прикрывая то один, то другой глаз, почти ослепшие после осмотра с помощью щелевой лампы. И всё это он проделывал в одних трусах, так что по крайней мере с его стороны у него от Черницкой не осталось тайн. Доктор относилась к своим обязанностям добросовестно, и закончила издевательства только в половине восьмого вечера.

— Судя по всем данным, вы здоровы. И группа крови у вас замечательная.

В голове Сергея почему-то всплыло «третья отрицательная», но Черницкая сказала:

— Первая. Из вас бы, Сергей Олегович, получился замечательный донор, ваша кровь любому человеку подойдёт.

— Так уж и любому?

— Да. Хотите, мы вас в картотеку запишем? Бывают случаи, когда нужно срочно человеку кровь перелить, а родственники отказываются.

— Пишите, — согласился Травин. — Могу хоть завтра.

— Нет, завтра не надо, вы сами только недавно тут пациентом лежали, и ещё не все обследования прошли. Хорошо бы рентген сделать всего организма, а не только головы, но аппарат у нас третий день как не работает, а новый из Ленинграда мы только заказали. Так что я договорюсь со второй больницей, они вас просветят. Вдруг что-нибудь найдут из того, что я проглядела.