Крылья экстаза - Картленд Барбара. Страница 25

И снова он вознес ее к солнцу, которое жгло и нежило их своими лучами, – и Тина теперь уже точно знала, что это и есть любовь.

Граф целовал ее до тех пор, пока не ушли все горести и страдания, а тело не наполнилось могучей всепобеждающей радостью.

Тине казалось, что она неожиданно восстала из пепла, а сердце графа, бившееся у ее груди, говорило девушке о том, что и возлюбленный испытывает сейчас те же чувства, что и она сама, что отныне они единое целое и что уже ничто на свете не в состоянии их разлучить.

Когда же он отпустил ее. Тине показалось, что она летит в пропасть, и девушка действительно рухнула бы на пол, если бы граф не поддержал ее заботливой рукой.

Тогда она спрятала раскрасневшееся лицо у него на груди и едва слышно прошептала:

– Я люблю тебя… Люблю… Но я думала, что… никогда уже тебя не увижу…

– И я люблю тебя, родная, – и никогда уже больше не оставлю. Ничто отныне не помешает тебе быть моей.

Граф говорил уверенно и властно, и только нечеловеческим усилием воли Тина заставила себя вспомнить, что все, о чем он сейчас говорит, – невозможно.

– Я… я должна признаться тебе… – наконец решилась она.

Губы графа прижались к ее разгоряченному лбу.

– В чем? – удивился он. – Я уже знаю, что ты совсем не та, за кого себя выдавала, и что виконт Вийерни на самом деле оказался графом де Кастельно.

Тина подняла на него искаженное мукой лицо.

– Так ты знаешь, кто Кендрик на самом деле?

– В жандармерии мне сказали, что он твой брат-близнец, – улыбнулся граф. – Я был настолько рад этой новости, что отдал бы им несколько тысяч франков, если б только не боялся, что меня обвинят в даче взятки государственным чиновникам!

Граф, говоря эти слова, действительно выглядел таким счастливым, что у девушки не повернулся язык сказать ему всю правду.

Он снова настойчиво обнял ее.

– Но как тебе пришла в голову такая вульгарная мысль – явиться в Париж в обличье дамы полусвета? Мне, вероятно, придется серьезно пожурить твоего братца за такую авантюру. Позволить девушке появиться в обществе, где всякий может ее оскорбить, впутать в историю, которая еще неизвестно чем могла бы закончиться, если бы не мое вмешательство!

– Но ведь… ты вмешался… Ты спас меня от маркиза…

– Если бы я не мог тебя спасти, то даже страшно представить, как бы все это обернулось!

– По мне всегда казалось, что я просто… смогу убежать, – попыталась объяснить девушка.

– Убежать от маркиза, как ты убежала от меня, тебе вряд ли бы удалось.

– От тебя… я и не хотела убегать… Но Кендрик сказал, что пресса может начать расследование в отношении нас.

– Думаю, что ваши родители, если они, конечно, живы, поднимут большой скандал, когда узнают о вашем столь недостойном маскараде, – немного сменил тему граф.

И тут Тина почувствовала, она все же обязана рассказать любимому всю правду, хотя одновременно с этим ей казалось, что все еще можно устроить, если попросить графа просто увезти ее с собой.

Ведь найдется же для них где-нибудь укромное местечко, где они спрячутся и где никто и никогда не найдет их… Но тут Тина вспомнила о рассказе Кендрика – и решила не рисковать жизнью возлюбленного, а уж если ему и суждено будет умереть, то лишь вместе с ней.

Граф осторожно приподнял ее подбородок.

– Ведь ты так хороша, так изысканна, как же ты не подумала о том, что любой мужчина, увидев тебя в обличье продажной женщины, захочет обладать тобой?! – В голосе графа даже прозвучали жесткие нотки, но Тина понимала, что это вызвано лишь страхом перед тем, что могло бы произойти.

– Это может показаться тебе… дурным… И, может быть, невоспитанным, но… ведь если бы я не оказалась в Париже, то не встретила бы тебя…

Граф усмехнулся.

– Такое объяснение извиняет многое, моя радость, но, с другой стороны, подобное поведение может привести к чрезвычайно нехорошим последствиям в будущем. – И, видя, что девушка не понимает, о чем он говорит, граф пояснил: – Теперь я не смогу взять тебя в Париж до тех пор, пока принц Наполеон не забудет не только о тебе, но и о маркизе де Саде.

– Но для меня Париж теперь… ничего не значит, если только я смогу быть с тобой. К сожалению, мне все-таки надо кое-что сказать тебе. – Голос ее так сильно дрожал, что граф мгновенно расстроился.

– Что случилось? Мы любим друг друга, и я хочу теперь только одного – поскорей повести тебя под венец, моя прекрасная виденштайночка!

– Но именно об этом я и хотела поговорить с тобой, – из последних сил прошептала Тина. – Я не могу выйти за тебя замуж.

– Почему?! – голос графа зазвенел металлом.

Тина заплакала и опустила голову, чтобы не видеть его изменившегося лица.

– Но прежде, чем я признаюсь тебе во всем… поцелуй меня еще раз, как целовал только что…

– Ты заставляешь меня беспокоиться, – нахмурился граф. – Ведь я нашел тебя только для того, чтобы навеки забыть все минувшие неприятности, чтобы любить и нежить тебя, чтобы не давать снова пускаться в рискованные авантюры… – Он снова улыбнулся. – Знаешь, я с самого первого взгляда на тебя понял, что в этих накрашенных губах и ресницах есть что-то фальшивое, а когда заговорил с тобой, то догадался и о полной твоей невинности, несмотря на то, что ты старалась играть, как настоящая актриса на сцене.

– Да? – слабо переспросила Тина. – И тебя это не шокировало?

– Шокировало меня, скорее, то, что ты согласилась не только поехать в тот вертеп на Монмартре, но и позавтракать с незнакомым мужчиной наедине в Буа.

– Но я вовсе не думала, что ты станешь целовать меня… А это оказалось так удивительно, так сладко, что я никак не могла увидеть в поцелуях нечто дурное…

– Это был первый поцелуй в твоей жизни? – тихо уточнил граф.

– Д-да.

– Так я и знал! Я знал это с того мгновения, как мои губы коснулись твоих! Я понял, что ты невинна и девственна?

– Слава Богу…

– И все же такого больше не должно повториться – и не повторится, ибо я всегда и везде буду с тобой.

Эти последние слова снова вернули Тину на грешную землю, и она задрожала от страха.

– Что же еще так волнует тебя? Скажи мне, моя радость, и мы покончим с неприятностями, чтобы перейти к обсуждению дел более интересных и веселых.

Именно это граф уже говорил ей в Париже перед их неожиданным бегством, и, конечно, надо было признаться ему во всем еще тогда… Слезы хлынули у Тины ручьем.

– Поцелуй же меня, поцелуй. – молила она, – и тогда я скажу тебе все…

Граф покорно обнял ее и целовал долго и нежно в губы, а затем жадными короткими поцелуями покрыл все лицо девушки.

Какое-то смятение охватило Тину, и еще неведомое желание неожиданно поднялось в ней и овладело. всем ее телом. Дыхание ее стало учащенным, губы пересохли, и она вся подалась к графу в диком порыве. Он снова припал к ее губам, и девушка почувствовала, что теперь скорее умрет, чем сделает свое признание, после которого они будут должны расстаться навсегда.

Глаза ее сияли, губы горели, и единственное, что смогла она вымолвить, были четыре жарких слова:

– Я… люблю… тебя… Жан! Так в первый раз назвала он любимого по имени, что еще больше укрепило ее в сознании их неразлучности, несмотря на титулы и ранги.

Они были просто мужчиной и женщиной – Жаном и Тиной.

Граф с высоты своего роста посмотрен на девушку, и на губах его появилась улыбка победителя над сдавшимся неприятелем.

– А теперь скажи мне все, что хотела.

И Тина, опасаясь, что власть его близости не даст ей произнести ни слова, отшатнулась от графа и встала у окна, выходившего в сад.

Но она уже не видела ни сияющего солнца, ни прекрасных цветов, ни зеленой травы, на которой по-прежнему лежал Кендрик, просматривая газеты. Вместо этого ее мысленному взору представлялся тронный зал во дворце, где восседали ее родители по торжественным случаям, а рядом по обеим сторонам невысокие резные стулья, тоже весьма походившие на троны, которые занимали они с Кендриком.