О чем молчит ласточка - Сильванова Катерина. Страница 8

– Хорошо, давай, – согласился он, вспоминая планы на день. Все равно сегодня собрался ехать в родительскую квартиру разбирать вещи отца, ему будет по пути. – После обеда под Градусником удобно?

– А раньше не можешь? – канючила Маша.

– Я живу не в Харькове. Как только доеду до города, позвоню. Договорились?

Получив утвердительный ответ, он нажал отбой. Взглянул на часы и выругался – Маша разбудила его в шесть. В воскресенье.

Хотя Володя торопился, все равно опоздал. Маша уже ждала его у метро, мрачная, но не настолько нервная, как он ожидал.

– Давай пройдемся до сквера с Вечным огнем и там посидим. Не против? – предложил он, стараясь скорее вырваться из гомонящей толпы.

Маша растерянно кивнула, зашагала следом. Пока шли, молчала, погруженная в себя – угрюмая, мрачнее тучи.

Володя указал на скамейку под раскидистым кленом. Маша никак не отреагировала, завороженно уставившись на противоположную сторону дороги – на двери органного зала филармонии.

– Ой, а давай лучше пойдем поедим? – неожиданно живо предложила она. – Время обеда, а я даже не завтракала сегодня. Тем более что тут сыро после дождя, все скамейки мокрые.

Володя пожал плечами и направился вниз по улице, где мелькали вывески кафе.

Войдя в первое попавшееся заведение, они сели за самый отдаленный столик. Володя очень удивился, когда якобы не обедавшая Маша заказала себе лишь кофе.

– Давай к делу, – предложил он, как только официант отошел от их столика. – С чего ты взяла, что твой сын хочет свести счеты с жизнью?

– Он… – Маша коротко вздохнула… – Знаешь, он всегда был немного замкнутым, но в последнее время совсем закрылся в себе: ничего мне не рассказывает, слушает мрачную музыку и сам ходит мрачный, весь в черном… только шнурки розовые… Это друзья его виноваты! Не знаю, как он с ними вообще связался. Говорят, что они по кладбищам гуляют, а мальчики в этой компании глаза подводят – они точно… – она понизила голос, – гомики. Испортили мне сына!

Володя облегченно выдохнул:

– Маша, это просто подростковое. Сейчас многие так одеваются и таким увлекаются. Я не разбираюсь в их моде, но ты-то разве не в курсе?

– Да что ты говоришь! – возмутилась она в ответ. – Он…

Их прервал подошедший с подносом официант. Быстро поставил перед Машей кофе, перед Володей – омлет и удалился.

Едва тот ушел, как Маша прошептала:

– Володь, он руки себе режет – вены! Я об этом не знала… Обычно Димочка носит браслеты такие резиновые или длинные рукава, под ними не видно запястий. А сегодня я зашла к нему, пока он спал, и заметила… Да и в комнате у него плакаты с черепами развешаны…

Эти новости Володю насторожили. С желанием причинять себе боль он был знаком не понаслышке и понимал, откуда это желание может появиться. Но и сравнивать Диму с собой пока не спешил.

– Ты говорила с ним по этому поводу?

– Пыталась, но он уходит от диалога: «Отстань-отстань». Грубит.

– Раны свежие?

– Нет, белые такие, тонкие шрамики.

– Выходит, он делает это давно… – заключил Володя, без интереса глядя на нетронутый завтрак – у него пропал аппетит. – Вдоль вен или поперек?

– Я не помню.

Маша задумалась, а затем сделала то, чего Володя от нее никак не ожидал, – улыбнулась:

– А это что, важно?

– Ты шутишь? – обомлел он.

Маша покачала головой. Кровь начала закипать от ее улыбки, Володю охватило нарастающее чувство неприязни, но он подавил его и постарался говорить как ни в чем не бывало:

– Плохо. Обычно, – он припомнил слова Игоря в самом начале их отношений, – когда подростки занимаются самоистязанием, они пытаются привлечь внимание. Это как бы крик о помощи.

– О чем ему «кричать»? Он благополучный мальчик… Ах, ну да, конечно… – протянула она, кивая самой себе. – Я поняла, в чем дело. Это все его отец! Если бы он не был такой сволочью, Дима так не поступал бы! Он даже свое имя ненавидит, потому что они тезки! Ему не хватает мужского влияния. Поэтому он и целуется с этим своим… другом. Такое ведь может быть, да?

– Такая теория существует, но сексуальность – это врожденное…

– То есть ты хочешь сказать, что это не лечится? – Маша грозно сверкнула глазами.

– Нет, Маша, не лечится.

– Не может этого быть! – воскликнула она. – Зачем ты говоришь такое? Чтобы сделать мне больно? Чтобы отомстить?

– Боже, да зачем мне тебе мстить? – возмутился Володя. Он не ожидал, что Маша, недавно молившая о помощи, так резко ударится в обвинения.

– Тогда почему не скажешь, как избавиться от этого? Ты ведь тоже был таким, но теперь – нет!

– С чего ты взяла, что был?

– С того, что ты успешный, с хорошей работой. Ирина говорила, что женат!

Володя покачал головой, ухмыляясь. Не замечая, что самообладание его подвело, он начал заводиться. И Маша ему не уступала.

Его жест не убедил ее, она продолжила с еще большей настойчивостью:

– Хорошо, может, женат и не был, но я же слышала про Свету! Ты сам говорил Ирине…

– Это было давно и неправда, Маша.

– Да плевать! Главное – теперь ты не голубой, хотя был им раньше! Почему ты скрываешь, как от этого избавиться? Почему врешь?!

– Не вру. Я не был… – Володя осекся, едва не произнеся это мерзкое слово, но вовремя поправил себя: – …таким. Я есть такой с самого детства. Но! То, какой я есть, не мешает мне быть хорошим человеком и иметь хорошую работу. Просто я смирился, и ты рано или поздно смиришься.

– Я не смирюсь с этим никогда! – Она гордо вздернула подбородок.

– Если ты действительно любишь сына, то придется. Сексуальность не изменить и не вылечить. И пока ты этого не поймешь… – начал было он, но оборвал себя на полуслове.

Разве она могла это понять? Вряд ли. И Володя знал причину ее бескомпромиссности. Во времена их молодости, когда Маша впервые столкнулась с другой сексуальностью, вся их страна, весь их мир считал это совершенно ненормальным, противоестественным и даже преступным. И в этом не было ни капли Машиной вины – так ее воспитывали время и общество, в которых она жила. Точно так же время и общество воспитывали Володю.

Маша сердито посмотрела ему в глаза и с вызовом произнесла:

– Зато я слышала, что есть врачи, которые занимаются с гомиками, и они выходят от них нормальными!

– Занимаются с гомиками, говоришь… А чем именно занимаются – ты не думала?

Володя многозначительно замолчал. Он понимал, что, несмотря на злость, которую провоцировало Машино поведение, он должен взвешивать свои слова. И эмоциям нельзя было давать волю – они только навредят.

Он сделал глоток чая и спокойно спросил:

– А тебе не рассказывали, что эти «врачи» калечат психику? Я тоже когда-то считал это болезнью, – он вздохнул, – и очень хотел вылечиться. Потому что это было слишком сложно и страшно. Тем более началось очень рано.

– Рано? Разве твоим первым был не Юра? – перебила Маша.

Сердце кольнуло, когда Володя услышал от нее это имя. До этого Маша называла его только по фамилии.

Володя нахмурился, затем слабо улыбнулся.

– Юра был моей первой и, наверное, единственной любовью. А тот человек, о котором я говорю… Это была не любовь. Это был ужас, я ненавидел себя настолько, что готов был… на самом деле покончить с собой.

Маша охнула, прикрыла рот ладонью.

– Вот видишь! Я же говорю, что Дима хочет…

– Не сравнивай меня тогдашнего со своим Димой! Если ты говоришь, что он пригласил парня к себе и уже целовался с ним, значит, он не один, ему есть с кем разделить свои чувства. Это важнее всего. Наверное, так же, как было у нас с Юр…

– А ты не смей сравнивать моего сына с этим Коневым! – вспылила Маша.

– Да никого я не сравниваю! Ты просишь моей помощи, и я не знаю, чем могу помочь тебе, кроме как показать на своем реально плохом примере, чего делать не следует. А дальше тебе самой решать – попытаешься ты принять его таким, какой он есть, или будешь пытаться что-то изменить. Как помнишь, тогда ты нас с Юрой даже выслушать не захотела…