Леди и разбойник - Картленд Барбара. Страница 53

Солнце отважно пыталось пробиться сквозь грязные окна экипажа. Теперь Тея могла видеть лицо Рудольфа. Сама она была смертельно бледна.

– Пожалуйста, кузен Рудольф! Пожалуйста, не заставляйте меня делать это! – в последний раз взмолилась девушка.

Безжалостно стиснув ее запястье, он ответил:

– Ты выйдешь за меня замуж, даже если мне придется убить тебя, чтобы добиться своего!

Тея тихо вскрикнула от боли. Ей показалось, что ее сердце исходит кровью. Она поняла, что последняя надежда погибла и что она ничего не сможет сделать. Выйдя из кареты, она огляделась, словно надеялась среди деревьев или на узкой дороге увидеть своего спасителя.

Однако вокруг было совершенно пустынно. Ее окружали только свежие ароматы леса, пение птиц и запах жимолости, которая в изобилии росла у входа в церковь.

При виде нее на Тек» нахлынуло множество воспоминаний. Она вспомнила, как, держась за отцовскую руку, неуверенными шажками семенила по узкому проходу между надгробиями. Ей было всего три или четыре года, когда ее впервые привели в церковь и посадили на их фамильную скамью. Ножки у нее свисали с бархатной подушки, и она едва выглядывала из-за высокой резной стенки, которая шла перед скамьей.

В фамильном склепе лежат ее мать и отец. И хотя Ричарда четвертовали после повешения, а останки его бедного истерзанного тела развеяли по ветру, они положили его шпагу здесь, где покоились останки его предков, так что душа его нашла успокоение в тени четырехугольной норманнской башни.

Тея всегда думала, что ее свадьба состоится перед алтарем этой церкви. Она представляла себе, как идет по проходу между скамьями, опираясь на руку отца. Лицо ее закрывает кружевная фата, а в руках – букет лилий из сада Стейверли. Она мечтала о том, кто будет ждать ее у алтаря. Поначалу она неясно видела лицо, а потом оно стало четким и вставало перед ней постоянно. Это было лицо человека, который, как она знала, был предназначен ей с начала времен.

Сейчас она готова была плакать от отчаяния. Ведь, может быть, Лусиус сейчас спит в Стейверли или прячется в лесу, что раскинулся к северу от поместья до самого горизонта.

Возможно, он думает о ней, как она о нем. Но не догадывается о том, что сейчас происходит, не слышит, как в смертельной муке ее сердце взывает к нему, умоляя о спасении.

Мысли Теи грубо прервал Рудольф, взяв ее за руку и отрывисто приказав:

– Пойдем!

Она машинально прошла через калитку на церковный двор и увидела, что к ним направляется какая-то женщина. Она шла быстро – толстенькая, улыбающаяся, добродушная, с румяным лицом. Из-под наспех надетого чепца выбивались пряди волос, платье было плохо зашнуровано: похоже, она одевалась в крайней спешке.

– Миледи, миледи! – восклицала она, приближаясь к ним.

При виде нее Тея тихо вскрикнула от радости.

– Миссис Боннет! – воскликнула она. – Как я рада вас видеть!

Жена викария низко присела.

– Ах, миледи! – еще раз воскликнула она. – Когда мух сказал мне, что этим утром вы должны приехать, я ушам своим не поверила! Вы прибыли раньше, чем мы ожидали, но муж придет через пару минут. Не зайдете ли вы в дом, чтобы выпить вина? Вы, должно быть, сильно устали, пока ехали из Лондона!

– Спасибо, – ответила Тея, оглянувшись на Рудольфа, словно боясь, что он за нее откажется от их гостеприимства.

– Я бы и сам не отказался от бокала вина, – резко проговорил тот и пошел за Теей и миссис Боннет по дорожке к дому священника.

Окна еще были закрыты ставнями, но здание казалось очень приветливым. Миссис Боннет суетливо сновала по гостиной, поправляя подушки и извиняясь за беспорядок.

– Если бы только я знала, что вы собираетесь приехать, леди Пантея! – повторяла она снова и снова. – Но мой муж сказал мне об этом, только когда мы уже легли. Он бы и вообще ничего не сказал бы, потому что, похоже, мистер Рудольф взял с него слово молчать, да боялся, что не сможет вовремя проснуться. Он всегда спит очень крепко. Право, не буди я его по воскресеньям, прихожанам пришлось бы каждый раз его дожидаться. А потом вышло так, что он мог бы мне и не говорить, потому что два часа назад в дверь заколотил маленький Томми Ходж и сказал, что его дедушка вот-вот испустит последний вздох. Вы ведь помните старого Джекоба Ходжа, миледи? Он кузнецом был, почти пятьдесят лет работал, пока племянник не сменил его у наковальни.

– Да, конечно, я его помню! – отозвалась Тея.

– Богобоязненный был человек, хотя и позволял себе пропустить лишнюю кружку эля в день урожая, – продолжала болтать миссис Боннет. – Ну, полагаю, викарий сильно не задержится, но старый Джекоб не уйдет, не поартачившись. Он всю жизнь был бойцом и не дастся смерти безропотно.

Не переставая говорить, она поставила на стол бутылку вина, а когда Тея отказалась от него, принесла ей стакан молока.

Прошло больше часа, прежде чем наконец вернулся викарий. Рудольф не скрывал раздражения и нетерпения, зато Тея смогла за это время привести себя в порядок и умыться. Миссис Боннет болтала без умолку, так что Tee проще было скрывать то чувство безнадежности, которое с каждой минутой овладевало ею все сильнее.

Она подумала было, не попросить ли Боннетов помочь ей, однако решила, что те ничего сделать не смогут. Неожиданно в ней проснулась упрямая гордость, которая восставала при мысли о том, чтобы открыть этим простым и доверчивым людям всю глубину падения Рудольфа. Он все же оставался ее родственником, а Боннеты уважали Вайнов еще с тех пор, как им достался приход, которым распоряжался отец Теи.

Рудольф, очевидно, сумел пустить им пыль в глаза. Они безоговорочно поверили, что он наследник маркизата и вскоре переедет жить в Стейверли. Седовласому старику и его доброй болтушке-жене ее не спасти. Рудольф бдительно наблюдал за ней. Даже когда Тея вышла с миссис Боннет в другую комнату, она заметила, что Рудольф подслушивает их разговор через полуоткрытую дверь. Он не задумываясь помешал бы ее бегству и даже оборвал бы разговор, вздумай она довериться жене викария.

Несколько мгновений Тея подумывала, не запереться ли в одной из комнат и не отправить ли миссис Боннет за жителями деревни, которые могли бы защитить ее от насилия со стороны Рудольфа. Однако дом священника стоял в некотором отдалении от деревни, и пока тучная немолодая женщина искала бы помощников, Рудольф с двумя кучерами легко взломал бы любую дверь, и она снова оказалась бы в его власти. И было для гордой девушки нечто унизительное в попытке посвятить посторонних в мерзкий план Рудольфа.

Придя к выводу, что ничего предпринять она не сможет, Тея молча вышла во двор церкви. Викарий повел их внутрь.

Под старинными высокими сводами было очень тихо, солнечный свет лился через разноцветные витражи над алтарем. Когда Тея медленно пошла по проходу между скамьями рядом с Рудольфом, ей вдруг показалось, что отец наблюдает за ней. Остановившись, они ждали, пока викарий принесет из ризницы облачение и требник.

Сердце ее взывало о помощи. Она повернулась к Рудольфу, решив, что должна воспользоваться последней возможностью умолить его сжалиться над ней. Она надеялась, что крохи порядочности, оставшиеся в его душе, сейчас заставят его избавить ее от унижения. Но на его губах играла чуть насмешливая улыбка, а в глазах было такое выражение, что Тея инстинктивно прижала руки к груди, словно хотела спрятать от его взгляда белизну обнаженной кожи.

– Ты чертовски хороша! – сказал он хрипло.

Тея почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Она даже не догадывалась, как прелестна в белом атласном вечернем платье с кружевами, которые колыхались при каждом движении ее рук.

Ее золотистые светлые волосы на фоне старинных серых стен словно сиянием окружали бледное личико. Сама Тея могла думать только о похоти, которую прочла в глазах Рудольфа, и о том, каким святотатством было его ругательство в освященном храме, перед алтарем. Она хотела найти слова, чтобы пристыдить его и заставить замолчать, но в это мгновение из ризницы появился викарий. Свадебный обряд начался.