Эдгар По в России - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 20

— Любопытно, сколько табличек потребовалось бы, чтобы записать поэму Байрона или трагедию Эсхила? — заинтересовался вдруг По, словно бы позабыв о чудесных знаках на мокром песке. Мысленно рассчитав ширину, сообщил: — Четыре дюйма. На этот кусочек влезло бы четверостишие.

— Шекспиру понадобилась бы не одна сотня глиняных таблиц, — кивнул Шин. — Боюсь даже подсчитать — сколько глины понадобилось бы Вальтеру Скотту хотя бы на один роман.

— Благослови, Господи, пергамент и бумагу! — весело заключил юный американец. — Можно писать столько, сколько хочется.

— Как вам сказать, — покачал головой Шин. — Иной раз мне кажется, что все возвращается к первоосновам. Я помню, что во времена моей юности книги были огромными. Некоторые экземпляры приходилось таскать на тележках. Потом они становились все меньше и меньше. Дорогой пергамент вытеснила дешевая бумага. Скоро вместо кожи на переплетах будут использовать ткань.

— Пока я видел лишь кожаные переплеты. У Александра Пушкина, — уточнил По. — Но вы же торгуете и обычными тетрадями, без переплета?

— Все дело в моде, — объяснил горбун. — Сейчас в России модно покупать отпечатанные тетради, а потом самому переплетать их в сафьян или даже в юфть. Но большинство покупателей предпочитает купить готовую книгу. Я давно заказываю товары у Пикеринга — прекрасный шрифт, хорошая бумага, отличный сафьян. Недавно от него начали поступать книги, где переплеты делают из шелка или плотного холста. Еще немного — и переплеты станут бумажными. Уже появилось много карманных книг, а скоро их станет еще больше.

Эдгар, привыкший читать сидя за письменным столом, недоуменно посмотрел на торговца.

— А зачем нужны такие книги?

— Чтобы читать в каюте или в карете. Слышал, в Англии, между Стоктоном и Дарлингтоном, проложили дорогу из железа, по которой ходит карета без лошадей.

— Я тоже слышал о ней, — кивнул Эдгар. — В моей стране тоже построена железная дорога. Я не очень хорошо разбираюсь, но представляю, что по дороге бегает что-то такое, напоминающее русский самовар. Но какое отношение она будет иметь к чтению? По нашей дороге вывозят табак к портам. А чтобы передвигаться по стране, прекрасно подходят дилижансы. Однако, — заметил юноша, — в дилижансе невозможно читать — очень тесно, темно и к тому же трясет.

— Вы же читаете, если плывете на корабле? — не согласился старик. — Я помню, какими были каюты сто лет назад — тесные, без иллюминаторов. Теперь они стали просторными и уютными, в них много света. Кто знает, может быть, лет через пятьдесят, а то и через тридцать кареты станут огромными и удобными, а по железным дорогам будут ездить закрытые кибитки с большими окнами? Почему бы в этом случае не почитать? Но в путешествие вы не возьмете большие книги — это неудобно. Стало быть, книгоиздатели начнут печатать книги, помещающиеся в карман.

Эдгар открыл рот, чтобы поспорить со стариком, но так его и закрыл, подумав, что те каюты, в которых плавал господин Шин, гораздо лучше, чем те, в которых он добирался в Россию, но не стал. Дело-то не в каютах, а в более важных вещах. Кивнул, чем доставил удовольствие старику.

— Вот видите, юноша, вы уже согласились со мной. Но тексты, напечатанные на самой тончайшей бумаге, самым изящным и мелким шрифтом, имеют свой предел. Мы не сумеем втиснуть в маленькую книгу всего Сервантеса или Библию. А если и сумеем, то читать станет невозможно.

— И что же делать? — грустно поинтересовался По.

— Как что? Нужно писать короче.

Я был очень удивлен, узнав, что мистеру Шину сто сорок лет. Но, с другой стороны, что здесь странного? Ведь жили же ветхозаветные пророки по сто лет и больше. Помнится, наш пастор говорил, что праотец Авраам прожил сто семьдесят пять лет. Но даже если оставить в стороне пророков, можно вспомнить историю простого крестьянина Томаса Парра, погребенного в Вестминстерском аббатстве. Парр прожил сто пятьдесят два года, пережил девять английских королей и умер от обжорства после обеда, устроенного в его честь королем Карлом I. Я бы не поверил в истории британского долгожителя, если бы она не была подробно записана серьезными историографами.

Но если сказать о себе, то я не хотел бы жить долго. Меня всегда приводила в ужас история Герофилы [15]. Но суть не в том — сколько лет прожил господин Шин, а в том, что он мне сказал. А сказал он мне, что надо писать кратко.

Мистер Шин рано закрывал свою лавку, выпроваживая посетителей за дверь, как только на Санкт-Петербург начали спускаться легкие сумерки. При расставании он одолжил мне пергамент, упрятанный в деревянный футляр, да еще и обшитый кожей для прочности, присовокупив, что я обязательно должен прочесть сочинение некого Каллимаха Киренского, жившего еще в третьем веке и служившего библиотекарем в знаменитой Александрийской библиотеке.

К своему стыду, я не слышал ни о каком Каллимахе, к тому же был уверен, что Александрийскую библиотеку сжег Юлий Цезарь. По крайней мере, так писал Плутарх. Стало быть, если библиотека существовала через триста лет после смерти Цезаря, он ее не сжег. Или сжег не всю.

Мои познания в латинском языке оставляют желать лучшего, но все же я сумел уяснить, что мистер Шин дал мне не поэму, а философский трактат, из которого я понял немного, но главное, как мне кажется, усвоил — Каллимах считает, что литература должна быть лаконичной. "Большая книга — большое зло" — считал философ. Но если продолжить его мысль, то получается, что "Малая книга — это малое зло"? Если довести эту мысль до абсурда, то книги вообще не стоит писать, ибо они и есть зло!

Я долго обдумывал эту мысль и наконец-то понял, в чем тут дело. Писатель — прозаик он или поэт, написал ли роман или только четверостишие — творец лишь наполовину! Вторую половину составляет читатель. Неважно — прочтет ли книгу старая дева или молодой повеса, аскетичный монах или развратный денди, но все они равнозначны творцу.

Читатель сам заполнит лакуны, оставленные автором. Помнится, когда я читал сэра Вальтера Скотта, то представлял турнирное поле таким, каким я видел неподалеку от нашего дома плантацию, где рос табак; заросли кустарника казались мне стенами неприступных замков, а замызганные девчонки-негритянки — прекрасными принцессами. А когда мы в детстве играли в разбойников, то роща неподалеку от Бостона была такой же, как на страницах Шиллера. Я сравнивал старого генерала Лафайета с королем Лиром и не знал, кто нравится мне больше.

Да, именно так. Писать надо кратко, чтобы оставить место для фантазии своего читателя. Потому-то, Большая книга, в которой прописаны все характеры и качества героя, все тонкости и нюансы сюжета, становится большим злом, потому что она губит фантазию читателя!

Глава седьмая, в которой Эдгар Аллан По составляет конспект о нравах и истории России

"Надеюсь, по возвращении домой я напишу книгу о России — стране, абсолютно неизвестной американцам, некой Terra Incognita [16]. Многим моим согражданам до сих пор невдомек, что владения России раскинулись на трех континентах — европейском, азиатском и даже северо-американском.

Я и сам только в Петербурге узнал, что существует Русская Америка — изрядный кусок земли между Соединенными Штатами и Мексикой, а к северу от Канады лежит Аляска, также принадлежащая русским. Думаю, что будущую книгу следует украсить красочной, а главное — точной картой, чтобы читатель не подумал, что Россия — это где-то в Монголии или в Китае!

Я завел бы специальный журнал, чтобы вносить туда выписки из книг, но, увы, даже самая дешевая тетрадь здесь стоит довольно дорого. Я решил, что лучше куплю тетрадь для написания стихов, а заметки о России можно делать в личном дневнике. Их немного, но вполне хватит, чтобы составить представление об истории, нравах и быте жителей империи, тем самым восполнить пробелы в образовании моих сограждан.