Однажды жарким летом - Аллен Иоганнес. Страница 5

— В изучении медицины есть много плюсов, — ни с того ни с сего сказал он.

— Сначала надо сдать выпускные экзамены.

— Уже.

— Ты уже такой взрослый? — воскликнула я, и тут же об этом пожалела.

— Я долго выбирал, что изучать — право или медицину, — продолжал Френсис, проигнорировав мое бестактное замечание. — Но теперь решился. Я хочу приносить людям пользу. Я найду лекарство от двух самых страшных болезней — рака и полиомиелита, — Один раз мне показалось, что у меня за ухом начался рак, — сообщила я. — Но это был всего лишь фурункул.

— Надо посмотреть, — заявил он. — Рак может начаться с чего угодно.

То он говорил о концлагере, теперь — о болезнях, но я все-таки надеялась, что он перейдет к более оптимистическим темам. И вдруг:

— Мне нравится твое лицо и особенно — нос, — заметил он.

Но он же такой неудачной формы.

— А тебе во мне что-нибудь нравится?

— Что за вопрос. Чтобы ты знал у тебя отличные бицепсы.

— Потрогай.

Я потрогала с тихим трепетом. Он сделал так, что возникло ощущение, что под кожей туда сюда бегает мышка.

Вдалеке на самом горизонте появился красивый корабль.

— Если бы у нас был бинокль, — заметил Френсис.

Я тоже хотела что-то сказать, когда он открыл рот, мы повернулись друг к другу, и оба прервались на полуслове. Потом последовала длинная пауза, которая всегда предвещает важные события. Наши губы были только в нескольких дюймах друг от друга, легкое движение, и они встретились. Я упала навзничь и успела только подумать, что в мокрые волосы набьется песок. Френсис не отпускал меня, и я перестала думать о чем бы то ни было. Он просунул мне язык между зубами, у его губ был соленый вкус, и поцелуй длился так долго, что мне показалось, что сердце перестало биться. Может, все дело в лете, солнце и море, из-за которых все казалось таким удивительным и прекрасным, но я знала, что никогда прежде не получала такого наслаждения от поцелуя с мужчиной. Но все-таки я оттолкнула его и села.

— Хелен… — прошептал он.

— Нет, это все. Побежим к твоему каноэ. Пошли.

Я боялась, что не смогу остановиться. Мужчины почему-то думают, что девчонки очень холодны и расчетливы, но это совсем не так — мы также легко теряем голову.

Когда мы добежали до каноэ, очарование пропало. Теперь я контролировала свои чувства. Он прыгнул в лодку и сказал:

— Я приеду завтра в это же время, — и помахал рукой.

Вечером я ощущала себя слишком усталой, чтобы куда-то идти, и просидела весь вечер, качаясь в плетеном кресле. Берти болтала о людях, которых встретила на корте, но я не слушала. «Это серьезно, — думала я. Он зацепил меня, здорово зацепил. Сколько времени? О, целых двенадцать часов ждать, пока он снова появится. Френсис. Боже мой, да я даже не узнала его фамилию!» Завтра утром надо как-то избавиться от Берти. Ее ни в коем случае нельзя было посвящать в мой секрет. Он был только мой собственный. Но все же мне хотелось с кем-то поделиться, ведь меня переполняла радость и счастье. Я встала и направилась в комнату Нелли. Она вязала.

— Нелли, я влюбилась.

— Неужели, — равнодушно заметила она, даже не поднимая глаз.

— Ты что не понимаешь?! Влюбилась!

— Я тебя слышала. И что — он красивый?

— Красивый! Ты помнишь фотографию греческой статуи, которую я показывала тебе весной? Он очень на нее похож.

— Неужели?

— Только профиль более острый.

— И как его зовут?

— Френсис.

— И что еще?

— Не знаю.

— И как я должна реагировать?

— Хотя бы поздравь меня для начала.

— Не рановато? Тебе надо сначала заполучить его.

— Заполучить? Но он завтра придет.

— Да, в начале они всегда являются регулярно. , — Ну ты просто невозможна, — закричала я и выскочила из комнаты.

Когда я легла спать, то еще раз все обдумала. «То, что случилось сегодня с тобой, — сказала я себе, — происходит когда-нибудь с каждой женщиной. Просто к тебе это пришло немножко рано — это самая важная встреча в твоей жизни, счастье продлится всю жизнь. Некоторые часто влюбляются, но ты не такая. Это будет чистое и светлое чувство — великий дар. Как можно так горько говорить о любви, как Нелли?»Я все время вспоминала его лицо — прямой нос, прекрасные голубые глаза, чувственный рот (он хотел быть доктором — замечательно!). Может быть, лицо было слишком тонким… Но тело — о, это тело! Ему прекрасно пойдет белый халат.

Наутро Берти сама облегчила мне задачу, заявив, что идет играть в теннис. Я сказала, что устала и не поеду с ней. Мама поджаривала себя в личной бухточке, дядя Хенинг уехал, а папа отправился на деловое свидание. Словом, на берегу была только мама, но я могла отправиться севернее, а там обычно никто не купался.

С утра поднялся небольшой ветерок, и это позволило морю показать, что у него тоже есть характер и случается плохое настроение. Ленивые волны с шумом накатывали на берег, таща за собой гребень белой пены, и берег выходил из их объятий новым и волнующим. Наверняка волны принесли янтарь, и я стала искать эти золотые камни, едва соображая, чего я на самом деле ищу.

Каноэ появилось во время ланча. У Френсиса был такой вид, будто ему принадлежало целое побережье, все небо и море.

— Гляди — я поймал пару рыбешек, — сообщил он, показывая мне эти серебристые создания. — Слишком маленькие, чтобы есть — отпущу их в море.

— А я собираю янтарь и ракушки для ожерелья, — сообщила я, как будто это было правдой.

— Давай пойдем на север, там этого добра больше.

Мы пошли по песку, глядя себе под ноги. У него были такие тесные плавки, что я невольно задумалась — как он влезает в них. На мне был желтый раздельный купальник.

— Ты что-нибудь ела? — поинтересовался он.

— Да, — соврала я. — Я невероятно много ем.

Он нашел дюжину красивых ракушек, и ссыпал их мне в ладони, как искатели бриллиантов или золотодобытчики в книгах обращаются с сокровищами. Он снова улыбался милой застенчивой улыбкой.

— Давай поищем безветренное место, — предложил он. — Я знаю тут одно неподалеку.

Он привел меня в небольшую лощину между дюнами, поросшую свежей зеленой травой. Песок лежал ровными волнами, показывая, что тут давным-давно не ступала нога человека. Я легла на живот, подперев голову ладонями, с удовольствием зарыв ступни в песок. Он посмотрел на меня со странной серьезностью, потом дотронулся пальцем до моей щеки и нежно обвел линию подбородка.

— По-моему, у тебя самая красивая на свете шея, — сказал он. — Я вижу каждую вену и жилку, которые бьются под кожей.

Я не ответила, а он продолжил ласки.

— Не понимаю.

— Что?

— Почему такая девушка ходит одна по берегу, и за ней не вьется целая ватага поклонников.

— Случай. Я люблю одиночество.

— Когда я был маленьким, то мы всегда проводили лето в Фансе, и я тоже любил гулять один по берегу. Какая бы ни была погода. Когда завывал ветер и бесновались волны, я громко пел, пел, пока мне не начинало казаться, что легкие вот-вот разорвутся. Пел всякие дурацкие слова на какую-то несуществующую дикую мелодию. Что-нибудь вроде «Дин-до, бу-ум, бабах!» Понимаешь?

— Да, отлично понимаю. Он подвинулся ближе.

— Хелен, я так рад, что мы нашли друг друга.

— Правда?

— Да. Представь себе, что я не пошел бы в тот вечер на танцы и не встретил бы тебя.

— Значит встретил бы кого-нибудь другого.

— Нет, никогда — клянусь.

Он наклонился и поцеловал меня. Сначала осторожно — уголками губ, потом сильнее, крепче. Его рука оказалась у меня на плече, а потом возле груди и пробралась под желтый купальник. Во мне вспыхнуло белое пламя. Если бы он знал, как рвалось мое сердце! А рука находила новые и новые дорожки — двигаясь нежно, почти удивленно, а я проваливалась в огонь. Как я могла соблюдать свое правило — не допускать парня выше двух дюймов над коленом, — когда лежала почти обнаженная в его объятиях, и все было совсем не так, как обычно? Я все-таки попыталась оттолкнуть его, но рука тут же требовательно вернулась назад, а губы не оторвались от моих губ. Я вся горела, пылала. Мне представлялось, что я участвую в каком-то странном поющем танце, в ушах звенели скрипки. Казалось, солнце было везде, а море лизало нас своими солеными ласковыми волнами. Когда рука спустилась ниже к бедрам и проникла под купальник, я думала, что умру от возбуждения.