Нежный холод - Тамаки Марико. Страница 2

Внезапно паренек, сидевший за ним на ОБЖ, перегнулся через парту и прошипел Тодду на ухо:

— Походу, ты умрешь с обмороженными яйцами, гомик!

Это было в девятом классе, когда Тодд еще не умел сдерживать румянец, не знал, как носить маску безразличия. Он моментально покраснел, а глаза наполнились слезами.

Призрак Тодда склонился над своим мертвым лицом и внимательно всмотрелся в черты, которые раньше его раздражали, а сейчас как будто существовали отдельно. Большой нос. Впалые глаза. Прежде непокорные и не державшие ни одну стрижку густые черные волосы теперь прилипли ко лбу.

Взгляд Тодда остановился сначала на шраме, который он заработал в двенадцать, грохнувшись с лестницы и ударившись подбородком. Потом на прыще над верхней губой; Тодд заприметил его еще два дня назад, но решил оставить в покое, рассудив, что на прыщ можно постоянно давить, чтобы он посильнее налился, и тогда-то будет легче от него избавиться.

Теперь этот прыщ останется на его лице навсегда. Ну, или по крайней мере до тех пор, пока тело не сгниет и не станет набором ферментов или чем там оно становится перед тем, как окончательно превратиться в грязь.

Идея превращения в грязь успокаивала Тодда. Да и вообще, не сказать чтобы что-то во всей этой истории со смертью особенно его расстраивало.

Так просто… получилось.

Взошло солнце. Луч коснулся носа Тодда тонкой полоской света. Прямо как в той сцене, где Пиноккио становится настоящим мальчиком. Тодд наблюдал, как солнце ползет вверх по небу, окрашивая его в разные цвета от багрового до мутно-голубого. Это был первый день смерти Тодда.

Черно-белая собака в синем ошейнике бросилась вниз по оврагу. Она залаяла и запрыгнула в сугроб рядом с телом Тодда. Потом наклонилась и обнюхала его голову, после чего начала рыться в снегу рядом с ухом мальчика.

Тодд еще раз осмотрел свое тело и только теперь заметил, что оно было голым.

Собака залаяла и метнулась к рукам Тодда, но только затем, чтобы продолжить копать. И лаять.

Тодд Майер был холоден как лед.

Шутка эта родилась вскоре после того самого урока ОБЖ в девятом классе. Многослойная, как и любая хорошая обидная шутка, она подразумевала, что:

а) Тодд считает себя слишком крутым, чтобы обращать внимание на других;

б) Тодд умрет с обмороженными яйцами.

Похоже, что-то одно из этого оказалось правдой. Тодду больше не хотелось смотреть на свое голое тело.

Не потому, что этот вид его расстраивал. Просто ему было уже все равно. Как будто смотришь на полупустую тарелку с остывшей едой, забытую на столе после обеда.

Когда собака вцепилась зубами в варежку Тодда, он отпрянул и стал подниматься все выше и выше, пока отдельно стоящие деревья не превратились в лес.

В парке становилось людно; владельцы собак в разноцветных ярких куртках вылезали из своих машин, чтобы покидать своим питомцам палки и покричать:

— Принеси!

— Давай, мой хороший, принеси!

Как показалось Тодду, люди, бросавшие своим собакам всякие разные предметы, выглядели счастливыми.

И вдруг морозное зимнее утро прорезал громкий крик, крик о помощи. Это кричал старик.

— Помогите!!..

Голос был сдавленным, будто старика душили.

— Господи Исусе! Кто-нибудь, вызовите полицию!

Люди в ярких куртках прекратили кидать палки и мячи и все разом устремились к южной окраине парка. Сквозь сосны. Прямо к Тодду.

Через пару минут приехала черно-белая полицейская машина. Потом скорая. Потом еще несколько черно-белых машин.

Их было столько, что в конце концов они заполонили всю улицу.

Когда Тодд вновь спустился к своему телу, рядом с ним толпился народ, преимущественно копы. Одна из них — женщина с пластмассовым ящиком в руках — стягивала одноразовые перчатки. Тело Тодда лежало рядом с ней и выглядело особенно беззащитным.

Через толпу пробирались двое в гражданском. Столпившиеся люди с трудом пропускали пару. Это были невысокая белая женщина и высокий черный мужчина. Оба несли в руках пластиковые стаканчики с горячим кофе. Мелированные волосы женщины были собраны в растрепанный хвост. Она села на корточки рядом с Тоддом и осмотрела его лицо. Ее глаза были густо обведены черной подводкой, и от этого она выглядела старше своих лет. А еще это выдавало в ней полное неумение наносить макияж.

Пока она натягивала лиловые резиновые перчатки, на ее лоб упала желтая прядь волос.

Ее спутник отхлебнул кофе из стаканчика и надвинул поплотнее на уши вязаную кашемировую шапку. На руках у него были кожаные перчатки.

Женщина поджала накрашенные розовой помадой губы и принюхалась.

— Возраст? — спросил ее модно одетый напарник. Женщина посмотрела на него и покачала головой.

— Шестнадцать, — сказала она. — Может, семнадцать?

Мужчина снова сделал глоток кофе. Потом повернулся к розовощекому копу, у которого под фуражкой были поддеты две шапки.

— Мы уже знаем, как долго он здесь пролежал?

— Пока нет. — Полицейский вытер нос краем рукава. — Ох, простите, забыл, как вас зовут.

— Детектив Дэниелс, — ответил модно одетый мужчина. — А вон там — детектив Гриви. Вы новенький?

Полицейские упаковали тело Тодда в примерно подходящий под его размер толстый черный мешок и положили в багажник фургона, словно какую-то кладь.

Тодд наблюдал, как его привезли к серому зданию, распаковали и уложили на стол. В комнате, заставленной металлическими столами, крупный, накаченный усатый мужчина потер лицо руками, чтобы немного проснуться. Потом он оперся о стол, на котором лежал Тодд.

— Так, — сказал он.

Тодд будто во сне проскользил в коридор. Он проплыл мимо двери, за которой в небольшом офисе без окон сидели детективы.

Детектив Гриви посмотрела в свой блокнот и произнесла:

— Тодд Майер.

— По описанию подходит. — Дэниелс кивнул. — Его мать вчера заявила об исчезновении. У нее сейчас Риггс. Она мать-одиночка. Сестер и братьев нет.

— Черт. — Гриви растерянно похлопала по карманам. — Черт, черт, черт.

Дэниелс откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги так, что они показались с противоположной стороны стола.

— Дэвис и Риггс привезут ее на опознание.

Гриви скрестила пальцы на животе и нахмурилась.

— Гребаный пацан.

Дэниелс кивнул:

— Гребаный пацан.

Люминесцентные лампы над ними щелкали, и казалось, что это хомяк скребется о стекло. Стул под Гриви скрипел оттого, что она раскачивалась на нем вправо и влево.

— А что с одеждой? — поинтересовалась она.

Дэниелс помотал головой.

— Ни телефона. Ни кошелька. Никакой одежды. Хотя рядом с телом была найдена розовая варежка, а потом чья-то собака принесла еще одну. Так что у нас есть пара.

Он уставился в монитор и не переставая щелкал мышкой.

— По утрам там гуляет очень много людей. Все с собаками. Может, кто-то прихватил остальные вещи. Полицейские продолжают поиск.

Гриви встала и написала черным маркером на белой доске имя Тодда. Получилось больше похоже на Тодд Мойер.

Глубоко вздохнув, она уселась обратно на стул.

— Значит, так… — Дэниелс оглядел свой стол. — Я запрошу данные по местным насильникам. А ты-ы-ы…

Гриви снова встала и придвинула к себе доску.

— Распечатка звонков. Электронная почта. Соцсети. Джон прошерстит его компьютер. Нам известно, в какую школу он ходил?

— В частную, в академию Олбрайт. — Дэниелс что-то искал в компьютере. — Ты была права. Ему семнадцать.

— Семнадцать. — Гриви вздохнула и вышла из офиса.

Тодд последовал за ней, словно воздушный змей на веревочке. Он вылетел за Гриви на улицу, где она выкурила сигарету в четыре глубоких затяжки, а потом затушила окурок о перила, напевая песню, которую Тодд никогда прежде не слышал.

Через несколько минут к Гриви и Дэниелсу приехал коп с распечатанной цветной фотографией Тодда, которую тут же прикрепили к доске синей изолентой.

Тодд отчетливо помнил день, когда было сделано это фото. Фотографировались в школьной столовой, всем надо было записаться на определенное время, к которому следовало подойти и щелкнуться. Тодд тогда учился в двенадцатом классе и специально выбрал обеденное время, чтобы ни с кем не пересекаться.