Сотник. Не властью единой - Красницкий Евгений. Страница 2
Проследив за ним взглядом, лешак вернулся к стаду. Подобрав валявшийся под кустами кнут, щелкнул, погнал коровенок к болоту. Тягучая глубокая топь, с виду же – зелененькая такая лужайка, и трава там, верно, сочная-сочная, вкусная-вкусная… Коровенки-то туда, почитай, сами и пошли…
Про собаку убитую тоже не забыл лешак – подхватил, бросил в болото… Где уже бились, стараясь выбраться, захваченные гиблой трясиной буренки! Бились и жалобно мычали.
На покосе нынче было людно. Не так, конечно, как до лихоманки, до мора, бывало, но все же… Середина лета выдалась жаркой, но с дождиками – трава вымахала по пояс, коси – не хочу! Вот и косили, заготавливали сено на зиму, на две общины. Все молодежь. С одной деревни парни и девушки, и с другой. Любили молодые покосы, там и работа, там и любовь складывалась – пару себе подбирали. Потому и наряжались на покос соответственно – просто, но нарядно, никто не хотел замарашкой-неряхой выглядеть!
С утра на покосе – вся молодежь! Кто косит, кто граблями сено ворошит, кто стога мечет – всем дело есть. С чужими-то девками работать весело! Чай, не свои – сестры да прочие близкие родичи. Тут каждый покрасоваться рад! Тут и песни, и шутки, и смех… А потом можно и выкупаться сбегать… С девками-то чужими на речку… Ночевать в шалашах… А уж по осени засылать и сватов!
– А ну, раззудись! Щас метну… Ловите!
– Ох, и ловок ты, паря!
– Так а вы думали! Мы, Ратные, – парни хваткие. Вот как тебя посейчас схвачу, голубица!
– Ой, схвати, схвати! Поймай сначала.
– А вот и поймаю! Догоню!
Невдалеке, у рябиновой рощицы, звонко ударил подвешенный к ветке колоколец. Однако обед! Обедали всяк по-разному. На иных покосах – каждый со своей едой приходил, здесь же – нанимали повара, верней сказать – повариху. Все продукты – ей, ну и рыбки ежели кто вечером наловит…
– Обед у них! – услыхав донесшийся звон, улыбнулся стражник. Несмотря на жару – в короткой серебристой кольчужице, с самострелом, с мечом, еще и короткое копье – рогатина к березе прислонена. Листовидный наконечник, толстое древко из ясеня – такое копье и метать можно, и медведя брать.
Правда, судя по стражнику, на медведя ему еще рановато было – слишком уж юн, безусый и по виду – шалопай! Веснушки, рыжие непокорные вихры – шлем с подшлемником валялся рядом, в траве, – щербатая улыбка – одного из передних зубов у парнишки-то не хватало, видать, в драке выбили… Хотя не-ет… не в драке, напарник – стражей-то было двое – это прекрасно знал. Тоже – тот еще напарничек, пожалуй, даже помладше рыжего. Такой же тощий, волосы – как солома, к тому ж суетлив безмерно, словно в детстве ежа проглотил. Вот и сейчас без нужды суетился – то снимет шлем, то наденет, то погладит арбалет, потом вдруг спохватится – пощупает мешочек с болтами-стрелами – на месте ли?
– Хорошо сейчас на покосе, а, Велька?
– Не Велька, а урядник Велимудр, – важно отозвался рыжий.
– Так я и говорю ж!
– Нет! Ты, Глузд, не так все говоришь, а с подвохом.
– Я? С подвохом? – Глузд суетливо замахал руками: – Да ни в жисть!
– Вот зачем, скажи, нас с тобой в один караул поставили? – рыжий Велимудр-Велька важно надул губы.
– Так то десятник…
– Верно, десятник, – Велимудр сделался еще важнее, по крайней мере – в собственных глазах, синих, как лесное озеро. – А почему? Чтоб я на тебя влиял! Это Михайлы-боярича придумка!
– Сотника? – хлопнул глазами Глузд. – Слышь, Вель… Велимудр… А правда вы с бояричем в Царьграде много повоевали?
– Было дело, – рыжий пригладил вихры. – Так ведь не я один. И Ермил, дружок мой, там был, и много кто из наших еще. Даже сестрица моя беспутная – Горька.
– Та, что тебе – зуб?
– Она-а… Замужем теперь, за гостем торговым из Ладоги.
– Ладога? А где это? Там же, где и Царьград?
– Ну… маленько в другую сторону.
– А Царьград красивый, большой? – не отставал Глузд.
А Велька и рад – ишь, как слушает!
– Большой – да. Как десять Туровов. А насчет красоты, тут уж – кому как. Мне так на приволье лучше. Эвон, глянь-ко кругом – река, озера, лес, луга вон, поля, покосы… Красота и есть! А в Царьграде – одни камни.
– Что значит одни камни?
– Дома все из камня, стены, улицы – тож.
– И улицы даже? Ну, дела-а!
– Та-ак! – водрузив на голову шлем, вдруг спохватился Велька. – Ты что это на посту болтаешь, унот Глузд? Устав гарнизонной и караульной службы забыл? Часовому запрещается… А ну, как дальше?
– Э-э-э…
Вообще-то, унот Глузд был парнишка умный… правда, ленился иногда, особенно в тех делах, которые требуют внимания и усидчивости.
– Вот! – хмыкнув, юный урядник Велимудр наставительно поднял вверх большой палец… да так и замер, увидев вдалеке какую-то дымку.
Пост младшей стражи, где сейчас несли службу ребята, располагался на поросшей редколесьем круче, спускавшейся к самой реке, и таким уж дальним не считался. Впрочем, как и ближним тоже. Участок считался спокойным, граничил с землями боярина Журавля. Боярин хоть и сгинул, однако отношения с тамошней властью оставались вполне добрососедскими, и пакостей от «журавлей» никто в Ратном не ждал…
– Вон-вон, смотри! – урядник показал рукою. – Костер, что ли, на покосе жгут? Во дурачины-то! Вот что, друже Глузд, а сбегай-ка…
– Не, на костер не похоже, – невежливо перебил унот. – Вон, дыму-то уже… Может, поджог?
– Да кому там поджигать… Хотя… Оставайся здесь, а я сам смотаюсь, гляну.
Оставив рогатину и щит, Велька перекинул за спину арбалет и опрометью помчался к покосу. Про шлем, конечно, забыл, только кудри рыжие колыхались.
Бежать было недолго, урядник и устать не успел… А пламя-то уже та-ак разгорелось! Казалось, все поле горит, весь луг, весь покос!
Косари уже спохватились, а как же! Тушили вовсю – таскали шапками воду, пытались сбить пламя одежкою… Да что уж там было спасать! Недаром пословица – горит, как сухая солома. Вот и горело…
– Пожню, пожню поливайте! – подбежав, распорядился Велька. – Эх, что ж у вас тут…
Провозившись с полчаса, пожар все же потушили. Сгорела пара стогов да разложенное для просушки сено…
– Похоже, отсюда и вспыхнуло, – Велимудр задумчиво склонился над гарью. – Вон, как выгорело-то, ага. Тут и полыхнуло. А потом пламя к стогам побежало… Не спохватились бы вовремя – сгорело бы все!
– Так оно и так – немало, – из собравшейся на пожар толпы молодежи вперед вышла худощавая девушка, светлоглазая, волосы цвета солнца и ржи заплетены в тугую косу.
– Звеня, ты? – узнав, обрадовался Велимудр. – То-то я и смотрю – знакомая.
Еще б не знакомая. Звеня, Звенислава (Елена в крещении) была одной из тех похищенных девушек, за которыми как раз и хаживали в Царьград ратнинский сотник Михайла Лисовин и его люди, в том числе и Велимудр-Велька. Выручили тогда дев, не всех, правда. И некоторых своих потеряли.
Звенислава тогда показала себя девушкой смелой и мудрой, именно она оставляла на всем пути условные знаки – то височное кольцо на ладейной стоянке, то надпись «Ратное». Умная – что уж тут скажешь, да. Из небогатой семьи… даже лучше сказать – из бедной. Смерды. Батюшка в лихоманку помер, «большаком» и остался один старый Коряга, дед – сто лет в обед, хозяйствовать в таком вот семействе особо некому, хорошо хоть община поддерживала, а так бы… Смерды-то смерды, но из тех смердов, которым до обельных холопов – один маленький шаг! [1]
Хотя при такой-то жизни и в холопы пойдешь! Вон, Звениславу взять – лет пятнадцать уже, а замуж никто не зовет, хотя парни-то хороводятся. Девка-то красивая… однако – бедная, из тех, кто голь-шмоль и без приданого никому не нужна! Разве что так… полюби́ться… Не так давно, на Ивана Купалу, так многие парни с ней… Правда, до чего уж там дело дошло – неизвестно. Однако если б до чего и дошло, так парни бы и не выдержали, расхвастались бы уже, раззвонили… Тьфу, хуже баб!