Любовь и колдовство (Сокровище любви) - Картленд Барбара. Страница 17

Время не пощадило это некогда величественное, во всяком случае по гаитянским меркам, здание. От островерхого купола сохранился лишь остов. Крышу неоднократно пытались чинить, забивая дыры кусками дерева или попросту прижимая дощечки камнями. Остатков настоящей крыши почти не было.

Андре очень обрадовался этой церкви, несмотря на то, что она имела такой жалкий вид. Ведь именно здесь он надеялся найти дядины сокровища.

Он догадался, что, выбирая место для дома, Филипп де Вилларе решил построить его поближе к церкви. Ведь церковь стояла здесь до его появления на Гаити. Ей, несомненно, было не менее ста лет.

Андре в который раз пожалел, что ему не удалось прочитать письма, приходившие с Гаити не в Англию, а еще во Францию, когда сам он был еще мальчиком. Разумеется, в спешке покидая родину, родители не захватили их с собой в Англию.

К сожалению, по прошествии десяти лет, за которые на Гаити свершилось столько трагических перемен, церковь не только обветшала, но и заросла зеленью, оказалась в окружении деревьев, которые наступали на нее со всех сторон. Тот пейзаж, что был при дяде, изменился, и теперь было трудно определить, какой именно участок земли был покрыт тенью креста, где именно старый граф де Вилларе зарыл свои сокровища.

Андре, задумался. Если, услышав про монастырь, он полагал, что приблизился к развязке, теперь ему казалось, что дело, напротив, запутывается. Он пытался оценить сложность своей задачи.

Корни кустов и деревьев, конечно, переплелись под землей, образовав крепкий панцирь, так что одной лопаты для поисков клада было бы недостаточно. А расчистить окрестности церкви от поросли — слишком трудоемко и едва ли возможно. Ему пришлось бы нанимать помощников, и его пребывание здесь стало бы слишком заметным.

Какой-то выход, безусловно, существовал, но пока Андре пребывал в полном недоумении.

Итак, найти церковь было полдела. Но до клада было еще очень далеко.

Спрыгнув с лошади, он привязал ее к столбу, врытому здесь давным-давно именно для этой цели.

Оглядевшись, Андре понял, что хижины расположены от церкви в некотором отдалении, не совсем рядом, как ему показалось вначале.

Деревенька, которую прежде построили вблизи храма, была теперь явно необитаемой.

Что случилось с ее жителями? Бог знает. Может быть, они по какой-то причине пали жертвами повстанцев, а может быть, попросту покинули эти места.

Сойдя с коня, Андре заметил еще одно строение — длинный белый дом, который прежде загораживали заросли красного жасмина.

Штукатурка на стенах была целая, ставни на окнах — новые.

Входная дверь в центре фасада была заперта. Справа от нее весело блестела на солнце медная ручка дверного звонка.

«Здесь, очевидно, и живут монахини», — подумал Андре.

Однако даже воспоминание о прекрасной незнакомке в монашеском одеянии не сбило Андре с толку.

«С монахинями можно поговорить и потом, а сейчас важнее осмотреть церковь», — решил он.

Он нашел у церкви боковой вход и зашел внутрь. Теперь он понял, что храм был воздвигнут еще раньше, чем он предполагал.

От грубых каменных стен веяло древностью. Колонны украшала таинственная роспись. Андре, никогда не видевший ничего подобного, был поражен.

В доме Жака он просмотрел несколько книг с изображениями местных достопримечательностей и уже тогда был заинтригован: в лондонских музеях он не видел ничего подобного.

Картины, которые он видел на иллюстрациях, немного напоминали творения итальянских примитивистов.

Когда Жак заметил его удивление, он пояснил:

— Предки гаитянцев были пираты и головорезы, но им нельзя отказать в художественном вкусе. Другое дело, что большинству было негде его проявить.

— А эти художники, что ты о них знаешь? — заинтересовался тогда Андре.

— В основном они мулаты, — не без гордости пояснил Жак. — Они интересовались живописью, видели ее в чужих краях и, возвращаясь на родину, создавали свои произведения. Местный пейзаж так ярок, так богат красками. Не случайно и гаитянская живопись ярче, живее европейской.

— Какие необычные картины, — заметил Андре. — Художники не учились живописи, но в простоте их картин есть особая прелесть.

— По-моему, эти картины имели бы успех и в Америке, — сказал Жак. — Мне хотелось бы вывезти их отсюда и устроить выставку. Как знать, может быть, на этом острове когда-нибудь настанут новые, более благоприятные времена, и я попрошу Кирка помочь мне в этом.

— Едва ли такая выставка заинтересует американцев, — возразил Кирк. — Лучше уж попроси Андре показать их в Англии.

— А еще лучше — во Франции, — сказал тогда Андре, вздыхая при воспоминании о покинутой родине.

Разглядывая настенную живопись, Андре нашел с детства знакомые сюжеты: Дева Мария, двенадцать апостолов, рождение Христа, распятие.

Несомненно, художник видел европейские картины и по-своему переосмыслил их.

Грубоватая простота и пронзительно яркие краски поражали воображение. Андре подумал, что верующие, приходившие на богослужения, могли испытывать возвышенный восторг от одного их созерцания.

Сам он настолько увлекся разглядыванием живописи, что вздрогнул, заметив, что к нему подошла монахиня.

— Что ты ищешь, сын мой? — спросила она по-французски.

Это была очень старая негритянка, ее морщинистая кожа словно выгорела на солнце и стала почти серебристой. Живые черные глаза глубоко запали.

На голове монахини были белый плат и покрывало. Старушка мерно перебирала длинные четки с распятием.

Хотя женщина говорила с Андре тихим, спокойным голосом, в ее глазах он прочитал явный испуг.

— Я пришел помолиться, матушка, — помедлив, ответил молодой граф де Вилларе.

Очевидно, его ответ немного успокоил монахиню. Взглянув на роспись, Андре добавил;

— Кроме того, я рассматривал украшение храма.

— Это написала одна из сестер, — с гордостью пояснила женщина. — Когда мы ремонтировали здание, у нас совсем не было денег.

— Вы ремонтировали церковь? — насторожился Андре. — А что, она была разрушена?

Ему показалось, что этим вопросом он напугал монахиню. Казалось, она колебалась, стоит ли ей отвечать. Однако она все-таки сказала:

— Когда люди одержимы жаждой насилия; они не всегда уважают божью обитель.

Андре подумал, что церковь, очевидно, пострадала одновременно с домом де Вилларе.

— А можно мне поговорить с вами, матушка? — смиренно сказал Андре.

— О чем, сын мой?

— О том, что произошло здесь и на плантации Вилларе. Позвольте мне объяснить. Меня зовут Андре де Вилларе, граф Филипп де Вилларе был моим отцом.

Окинув взглядом молодого мулата, монахиня кивнула. Очевидно, цвет его кожи убедил ее в такой возможности.

— Граф был добрым, щедрым покровителем, — сказала она. — Он построил для нас дом, когда переехал сюда с Севера.

— А когда это было? — уточнил Андре.

— В 1791 году, когда началась революция. Судя по всему, старая монахиня говорила о восстании Букмена в Плен-дю-Нор.

— Мы пережили то время спокойно, — продолжала старая негритянка. — Опасность появилась лишь десять лет спустя, когда наш покровитель лишился жизни.

В ее глазах отразился ужас, пальцы сжали распятие на четках, словно оно могло защитить память от появления кошмарных образов недавнего прошлого.

— А что случилось с вами и остальными монахинями? — мягко спросил Андре.

— Большинству из нас удалось спрятаться в лесу, — скупо ответила монахиня.

— Большинству? А какова судьба остальных сестер? После долгого молчания монахиня шепотом ответила:

— Они не дали им уйти.

Андре понял, что в лучшем случае сестер просто убили. Андре не знал, стоит ли упоминать о прекрасной молодой девушке, которую он недавно видел в лесу. Из осторожности он предпочел не задавать вопрос, вертевшийся у него на языке.

Очевидно, не в силах сдерживать печальные воспоминания, монахиня заговорила, присев на краешек скамьи. Андре опустился подле нее.