Любовь и Люсия - Картленд Барбара. Страница 13

А ведь другие женщины, думал маркиз, всегда только и ждут, чтобы он, богач, сам платил за все.

Внезапно ему пришло в голову, что этим вечером Франческа ждет в подарок обещанное изумрудное ожерелье.

— Я же сказал, предоставьте все мне, — ответил маркиз. — Я едва могу дождаться возвращения в палаццо — должно быть, картины вашего отца уже развесили надлежащим образом на подходящем фоне.

В глазах Люсии зажегся огонек, и девушка испуганным голосом спросила:

— А там… много народу? Не удивятся ли они, увидев, что… что с вами приехала я?

— Когда мы приедем, там не будет никого, — заверил ее маркиз.

При этих словах он вспомнил, что вечером вернется Франческа, но с этим он разберется потом.

Перестав бояться встречи с чужими людьми в палаццо, Люсия сразу же успокоилась. Она сказала:

— Не объясните ли вы… что мне делать и как себя вести? Маменька это умела… а я никогда не была в больших домах… ни в Англии, ни тут… и боюсь, что я не смогу вести себя как подобает.

— Будьте естественны, — посоветовал маркиз, — а я подскажу вам, когда понадобится, так что в неловкое положение вы не попадете.

— Благодарю вас.

Ее голос звучал гораздо выразительнее слов.

Гондола летела вниз по Большому каналу. Когда перед ними вырос мост Риалто, маркиз догадался, что Люсия видела его нарисованным ее отцом.

Маркиз следил за ее взглядом — и сквозь большие серые глаза жизнью светились дворцы, вода, мосты и гондолы. Даже люди в ее глазах казались не обычными людьми, а некими небесными существами, исполненными величия. Так выглядела и Люсия, когда молилась у постели отца.

Маркиз пытался понять, как все-таки ему удается угадывать — или чувствовать — мысли Люсии, когда рука девушки скользнула в его ладонь.

— Благодарю вас… — снова сказала она, и эти слова, и легкое прикосновение маленьких пальчиков наполнили маркиза светом и радостью.

Глава четвертая

Панихида в маленькой англиканской церкви Святого Георгия была скромной и трогательной.

Люсия и маркиз были единственными, кто пришел на похороны. Гроб Бомона покоился на погребальной галере под черным, расшитым серебром балдахином.

Вначале маркиз очень удивился, узнав, как быстро прошли все приготовления, но мистер Джонсон объяснил, что хозяин чердака пожелал скорее убрать тело из его дома.

— Итальянцы считают дурной приметой, когда покойник залеживается непохороненным, милорд, — пояснил секретарь, — поэтому я согласился довольно много приплатить, чтобы похороны состоялись сегодня же. К счастью, в этой стране нет проблем с ритуальными услугами.

Детали не интересовали маркиза, но он понимал, что Люсии будет спокойнее, если тело отца заберут с чердака.

И вот на следующий день, после второго завтрака, гроб Бернара Бомона спустили по ветхой лестнице, погрузили в черную гондолу и повезли по Большому каналу в Кампо-Сан-Вио.

Во время службы и похорон, которые состоялись на острове-кладбище Сан-Мишель, Люсия держалась очень достойно. Она не проронила ни слезинки, и только когда гроб опустили в могилу, маркиз, заметив, что она едва сдерживает рыдания, взял ее за руку.

Пальчики девушки дрожали — она изо всех сил пыталась совладать с собой, и маркиз не мог не уважать ее за такую силу воли. Ему противны были бурные выражения скорби. В молодости, когда маркиз состоял при короле, он насмотрелся на драматичные сцены на целую жизнь вперед.

Покидая церковь Люсия негромко и спокойно поблагодарила священника.

Маркиз подумал про себя, что немногие женщины, сколь хорошо они ни были бы воспитаны, сумели бы вести себя так стойко. Когда гондола возвращалась с острова в город, маркиз тихо сказал — Ваш отец гордился бы вами.

— Я… я хочу этого, — ответила Люсия. Но… я никак не могу поверить, что папеньку похоронили… ведь это всего лишь его тело…

Она говорила еле слышно, и маркиз прервал ее:

— Теперь вам надо думать о себе и о собственном будущем.

Девушка ничего не ответила и устремила взгляд вперед. Она очень боялась остаться одна в незнакомой стране да еще после таких трагических событий.

Маркиз рассчитывал, что в Англии у Люсии есть какие-нибудь родственники, и решил позже расспросить ее немного о том, с кем она может связаться после возвращения на родину.

Но сейчас Люсию нужно было отвлечь, поговорить с ней о чем-нибудь другом — хотя бы о Венеции.

Сверкавшее в небе солнце придавало городу сказочный, волшебный вид, и маркиз понял, что именно этот свет отражал в своих полотнах Бомон, именно это сияние пытались нарисовать Беллини, Карпаччо, Тьеполо и Каналетто.

Без сомнения, венецианское солнце не походило ни на одно другое. Свет его был необыкновенно ясен, но не резал глаз, как, например, в Греции, а к вечеру приобретал редкостный нежно-розовый оттенок. Впрочем, в любое время дня этот свет был исполнен чудесного очарования.

«Какая странная загадка», — размышлял маркиз, и подумал, что то же самое можно сказать и о Люсии.

Ему в голову пришла еще одна мысль, и маркиз спросил:

— Вы никогда не пытались рисовать?

Люсия посмотрела на него отсутствующим взглядом, словно была где-то далеко, и через миг ответила:

— У меня нет таланта, как… как у папеньки.

— Что же вы умеете?

— Вы думаете, я должна зарабатывать себе на жизнь, — сообразила девушка. — Я уже ломала над этим голову.

Она замолкла, но через мгновение продолжила:

— Я умею говорить на нескольких языках и играю на пианино, правда, не слишком хорошо. Еще я могу ездить верхом на самой норовистой лошади и при необходимости шить.

Усмехнувшись, она добавила:

— Не слишком впечатляющий список, учитывая то, сколько лет я потратила на учебу и чтение. Честно говоря, мне даже немного стыдно.

Маркиз не ответил. Он думал о том, что все эти умения сделали бы честь любой девушке из обеспеченной семьи, но ни одно из них не принесет Люсии постоянный доход.

Девушка добавила:

— Я забыла сказать, что умею готовить. Папенька всегда был очень разборчив в еде. Сомневаюсь, правда, что меня возьмут куда-нибудь на кухню…

Сама мысль о том, что Люсия будет гнуть спину над плитой или выбиваться из сил, поддерживая порядок среди кухонной челяди — людей, по мнению маркиза, крайне грубых, — была нелепа. Маркиз сказал:

— Не можете же вы пойти в служанки!

— Я вас не совсем понимаю, — ответила девушка. — Я присматривала за папенькой, прибиралась в нашем доме и готовила, когда были деньги на еду.

— По-моему, вы спорите ради спора, — с улыбкой заметил маркиз. — Я подыщу вам занятие получше. Предоставьте это мне.

— Но я еще… не поблагодарила вас за… похороны папеньки… это ведь вы их устроили, — тихо сказала Люсия. — Они были очень красивые… и достойные.

Она умолкла, но потом продолжила с ноткой боли в голосе:

— Если бы не вы, папеньку хоронили бы вместе с нищими, а это было бы ужасно… и так стыдно!

— Но я оказался рядом, — подхватил маркиз, — как вы уже говорили, вовремя. Это судьба. Так что не стоит думать о том, что было бы, если бы все случилось иначе.

— Я попробую, — смиренно согласилась Люсия.

Она вновь устремила взгляд вперед, и маркиз, глядя на ее совершенный профиль, подумал, что Бомон, вероятно, получил очень хорошее воспитание.

Он попытался вспомнить, слышал ли он такую фамилию прежде, но она ни о чем ему не говорила.

«При первой же возможности я поговорю с ней о ее семье, — подумал маркиз. — Но сейчас не время».

Он ждал, что на похороны отца Люсия, несмотря на жаркий день, наденет траурное черное платье, то самое, изношенное и старое, в котором он впервые увидел ее на площади Сан-Марко. Однако, к его удивлению, девушка нарядилась в платье белого муслина — старенькое, недорогое, но сшитое со вкусом — и в отделанную белыми лентами шляпку. Увидев маркиза, она заметила его удивление и пояснила:

— Пожалуйста, не… не говорите, что мне следует надеть траур… папенька этого так не любил!