Мотылёк над жемчужным пламенем (СИ) - Прай Кэрри. Страница 36

– У тебя кетчуп на лице, – я аккуратно касаюсь краешка ее губ большим пальцем и убираю розовое пятнышко. Она перестает дышать. Шире раскрывает рот. Тянется ближе, но у меня другие планы. – Сейчас должна была заиграть романтическая музыка, мне стоило тебя поцеловать, а по экрану пустится длинные титры, – загадочно шепчу, не сводя с нее пристальных глаз.

Варя с трудом проглатывает кусок хлеба.

– По логике вещей именно так и должно, – щебечет она, предвкушая вкус моих губ. Ее глаза ненормально блестят. Подбородок трясется.

Ну, привет, фанатичка, давно не виделись.

– Этого не будет, – я резко отпускаю ее лицо и подхожу к стопке с дисками. – В романтическом кино девчонки не объедаются луком, а у тебя его полный желудок, – тихо посмеиваюсь.

Та психует, расстается с бутербродом и надувает губы.

– С возвращением, Звягин! – бухтит она. – Ты все такой же мудак.

– С возвращением, зануда, – парирую я. – Ты все такая же зануда.

Знаю, это было эгоистично. Стоило мне только убедиться в ее верности, как она снова стала мне неинтересна. Ну… не так интересна, как хотелось бы ей.

Включаю диск Queen, падаю на кровать и прячу руки за голову.

– Почему ты вечно называешь меня занудой?

– Ты даже хуже, чем зануда, – подмечаю я. – Ты какая-то другая Варя. Я думал что скучнее некуда, но ты доказала обратное. А еще этот лук…

Отныне, издеваться над Тарасовой – мое любимое хобби.

– Ах, так? – подскакивает она. – Ну смотри у меня!

Девчонка подходит к своему портфелю, открывает его, достает упаковку жвачки «Wrigley's Spearmint», вскрывает пластинки и одну за другой заталкивает в рот.

– Что ты делаешь? – хмурюсь я, не уловив суть угрозы.

– Шешас увыдэшь, – отвечает она с набитым ртом. – От жапаха луыка не оштанется и шледа. Ты шам напрошился.

Она едва сдерживает улыбку и слюни, и мчит на меня. Кажется, что из ее носа вот-вот надуются огромные пузыри. Я быстро раскусываю желание маленькой извращенки и опережаю ее. Обнимаю хрупкие колени, валю на кровать, запрыгиваю сверху, накрываю липкий рот ладонью и держу, пока та не проглатывает жвачный комок.

–У тебя большие проблемы, Тарасова, – разочарованно качаю головой. – Теперь твоя задница слипнется. На что тогда будешь искать приключения?

Но Варе уже не до смеха. Она с надеждой смотрит мне в глаза, рвано дышит, а потом возвращает взгляд на губы. Опять она за свое. За непоколебимость и находчивость – пять, за метод – три с минусом, за навязчивость – кол.

– Плевать, – закается она. – Но ведь теперь луком не пахнет?

– Это ты верно заметила, – соглашаюсь и уже догадываюсь, что от своего она не отступит. Меня восхитила ее напористость и я решил поощрить девчонку.

Поцеловал.

У Вари мягкие губы, почему-то прохладные, а теперь еще и сладкие. Мне было приятно целовать ее, но противный камень так и ерзал между ребер. Сам того не заметил, как переступил грань, но самое отвратительное, что мою благодарность она воспринимала по-другому, и я знал об этом. А еще отвратительнее то, что это была всего лишь благодарность.

Отрываюсь от ее губ, молчу, смотрю хитро.

– О чем ты сейчас думаешь? – спрашивает Варя, переведя дыхание.

Девчонка явно ждала романтический ответ, но…

– Если все-таки твоя задница слипнется, то как…

– Звягин!

Сегодня Варя заставила меня прийти в лабораторию, дабы получить нужные рекомендации, словно я сам не знал, с чем имел дело. Но за все это время я понял одну простую истину: легче пойти Варе на уступки, чем потом часами выслушивать ее ворчание – в этом они с мамашей похожи. Я относился к Варе как сестре ( со знаком *) , она же походила на заботливую мамочку – сомнительный союз, даже очень.

– Здравствуйте, – сухо приветствую врача и сажусь на кушетку. – Виктор Звягин. Я записывался на прием.

Подняв голову, глаза врачихи распахиваются, будто она увидела дальнего родственника. Неужели, среди такого огромного потока людей ей удалось меня запомнить? Почему она так смотрит? Почему так смотрит?

– Добрый день, Витя, – медленно проговорила она, разжевывая каждую букву. – Как – ты – себя – чувствуешь?

Почему она разговаривает со мной, как с полным идиотом?

– Спасибо. Хорошо.

– Это хо – ро – шо.

С ней все в порядке?

Пока она что-то пишет в своих тетрадках, я беззаботно капаюсь в телефоне. Когда перед глазами всплывают множество непрочитанных сообщений от Геры, я невольно покрываюсь брезгливыми мурашками. Я не вылечился по взмаху палочки, факт – это так не работает, но и видеть «дружка» не желаю. Боюсь даже думать о встрече с ним и чем эта встреча может закончиться, но главное, как отразиться на мою жизнь. Жизнь, которая только-только пошагала вперед.

– Вот, – врач протягивает мне белый листок бумаги, – передашь это своей девушке, она подскажет, как поступать дальше. В общем-то, все. Ты свободен.

Несмотря на то, что у тетушки в голове полный бардак, я был благодарен ей, что не отняла у меня много времени. Походы к врачу не так страшны, как мне казалось раньше. И снова Тарасова оказалась права, черт бы ее побрал.

– Можно? – за спиной вдруг слышится мерзкий, но до боли знакомый голос.

– Да, входите. Я свободна.

Развернувшись, я натыкаясь на рыжую голову и буквально перестаю дышать. В отличие от меня, Верещагина не удивлена нашей встречей. Ее глаза превращаются в мелкие щелки. Не скрывая своего пренебрежения она обходит меня стороной и занимает место рядом с врачом. Я же вылетаю из кабинета и дожидаюсь стерву на улице.

Какого хрена она тут делает?

А вот и проблемы подъехали… Почему-то я не удивлен. Все не могло быть так гладко. Слишком приторно, как Варькины губы.

Спокойно. Спокойно. Мне нужно держать себя в руках.

Светка покидает здание, тогда я хватаю ее за шиворот и отвожу в безлюдное место. Я даже не пытаюсь быть нежным, когда впечатываю ее в кирпичную стену.

– Приветик, – цежу сквозь зубы. – Как дела?

Она брыкается, но шансов у малышки – ноль.

– Отпусти меня, Звягин. Не прикасайся ко мне. Убери свои руки.

– Ах вот как ты запела? Помниться мне, на вечеринке ты просила об обратном.

– И сильно об этом жалею, – огрызается она, а потом размалеванные губы расползаются в ехидной улыбке. – Я так и знала, что ты болен. Тарасова через день в клинику бегала, вся какая-то чумная. Думали, что я не узнаю, да?

Моя челюсть заскрипела, кулаки сжались.

– Если ты хоть кому-нибудь скажешь, я тебе голову оторву и…

– Не нужно угроз, Витя. Какой смысл мне трепаться, если я сама в полной заднице. Я каждый день хожу сюда, чтобы узнать результаты анализов. Если я заразилась… Нет, даже думать об этом не хочу. Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Связь с тобой – это как унизительная пощечина. Оскорбительно.

– Поверь, у меня аналогичные ощущения, – проанализировав ситуацию, я разжимаю пальцы, но продолжаю кидать угрозы. – Мне до чертиков, заразилась ты или нет, будет тебе уроком, но если ты хоть где-нибудь ляпнешь, то сильно об этом пожалеешь. Ты меня услышала?

– Услышала! – рявкает Верещагина, проскакивает под моей рукой и торопливо уносит ноги. Мне ее совсем не жаль. Я уверен, что девчонке ничего не грозит, ведь я был максимально осторожен, но с радостью понаблюдаю за ее переживаниями.

Понедельник. Погода шепчет. Мы с Варей неохотно перебираем ногами, потому что не желаем сидеть на уроках. Кто вообще придумал эту аттестацию и экзамены? Этот человек явно любил поглумиться над людьми.

Варя рассказывает мне несмешную историю о детстве, когда ей пришлось обстричь волосы под корень, а я все думал о разговоре с Верещагиной. Я не сказал об этом Варе, так как не хотел ее тревожить. Последнее время девчонка прибывала в хорошем положении духа, что было явлением шатким, и я побоялся рушить ее внутреннюю гармонию. Впрочем, прошло несколько дней, а поводов волноваться не поступало. Но что-то мне подсказывало, что это лишь затишье перед бурей.